Султан моей души

Чуть позже, когда юная венценосная супружеская пара находилась в главных покоях, Селим, продолжая, чувствовать себя грязным, сидел на тахте в лёгком медном мерцании от, горящих в золотых канделябрах, свечей, желая, напиться до бесчувственного состояния, а затем забыться крепким сном для того, чтобы больше не думать о, случившимся с ним, инцесте, который теперь может лишить его трона, не говоря уже о том, что и жизни, ведь Разие ни перед чем не остановится, пока не отомстит за Шехзаде Мустафу, безвинно загубленного, благодаря коварным интригам Хюррем с Михримах, в купе с их сторонниками. Да и, если в столицу ещё прибудет Махидевран Султан, Селиму придётся очень тяжко. Юноша понимал это, из-за чего печально вздохнул и снова обхватил светлую голову руками, даже не обращая внимания на, прикованный к нему, пристальный взгляд, одетой в светлое шёлковое и обшитое серебристым кружевом, платье, милой Санавбер. Она понимающе вздохнула и, желая, хоть немного взбодрить возлюбленного, воинственно произнесла: --Успокойся, Селим! Разие ничего не посмеет тебе сделать плохого! Она не успеет потому, что скоро выйдет замуж за хранителя твоих покоев Мустафу-агу! Мы устроим их свадьбу на следующей неделе! Это привело молодого Властелина в чувства. Он мгновенно вышел из состояния глубокой паники и пристально принялся смотреть на жену из-за того, что был не в силах поверить в то, что слышит. Поначалу, ему показалось, что Санавбер оговорилась, в связи с чем переспросил, ничего не понимая: --Что ты только что сказала, Санавбер? Девушка одарила возлюбленного очень искренней ласковой улыбкой и, налив из кувшина к серебряный кубок кристально чистую воду с успокоительной настойкой, грациозно села на тахту рядом с ошеломлённым избранником и подала ему его. Селим, молча залпом выпил содержимое, ощутив приятный вкус от настойки. --Это настойка ромашки и мелиссы, душа моя.—объяснила она мужу и, выдержав небольшую паузу лишь для того, чтобы он окончательно успокоился и собрался с мыслями, продолжила.—Да. Ты не ошибся, Селим. Утром я приду к Разие и сообщу ей о том, что на следующей неделе она выходит замуж за Мустафу-агу. Раз ей не хватает мужской любви, значит она её получит от обретённого мужа. Между супругами воцарилось мрачное молчание из-за того, что молодому Султану требовалось время на то, чтобы хорошенько обдумать каждое, сказанное его избранницей, слово, но мысленно признался самому себе в том, что её решение пришлось ему по душе. --Это прекрасное решение и самый лучший выход из, возникшей, проблемы, Санавбер! Одновременно оно является: и наказанием, и нашим избавлением вместе с очищением поруганной чести.—одобрительно, наконец, заключил он, что лишь придало юной девушке силу для дальнейших действий. Она вздохнула с огромным, не говоря уже о том, что благодарственным, облегчением и ласково принялась поглаживать возлюбленного, которого уже, неумолимо начало клонить в сон, по бархатистым щекам до тех пор, пока он, наконец, сам того не заметив, провалился в глубокий исцеляющий и успокаивающий сон. Санавбер только этого и было нужно. Бережно уложив его на тахту, она заботливо подложила ему под голову валик и укрыла тёплым пледом, после чего, немного выждала и, крайне бесшумно покинув главные покои, ушла к Разие Султан для того, чтобы выяснить с ней отношения. Юная Хасеки мягко и бесшумно вошла в просторные покои к ненавистной ей династийной Султанше в тот самый момент, когда та уже мирно спала, лёжа в постели и ничего не слышала, благодаря чему из соблазнительной упругой груди прекрасной девушки вырвался тихий вздох огромного облегчения. Она осторожно подошла к постели и, взобравшись на неё, взяла в руки подушку с шёлковой наволочкой, которая лежала рядом, со спящей темноволосой Султаншей, уверенно положила её ей на лицо и принялась душить, что есть сил давя на неё. Это привело к тому, что молодая двадцатилетняя Разие проснулась от того, что ей стало не хватать воздуха. Она начала задыхаться, благодаря чему в ней проснулся инстинкт самосохранения. Разие, мысленно смекнув о том, что её душит внезапный ночной посетитель, отчаянно принялась бороться за свою жизнь и, безжалостно сбросив с лица подушку, к своему глубокому удивлению увидела, нависшую над ней, словно тень от скалы, четырнадцатилетнюю Хасеки возлюбленного брата по имени Санавбер. Вероятно, она узнала об инцесте и пришла выместить весь гнев на совратительнице, тем-самым защищая поруганную честь мужа. Это её право. Вот только Разие не хотела лишаться жизни из-за ночной мстительницы, в связи с чем дала ей звонкую пощёчину и, воспользовавшись тем, что девушка впала в лёгкое оцепенение, оттолкнула её от себя, но слегка не подрассчитала с силами, от чего Санавбер при падении с кровати случайно ударилась головой о мраморный выступ кроватного возвышения и потеряла сознание. Воцарилась мрачная, почти могильная тишина, заставившая Султаншу мгновенно опомниться и, понимая, что она, возможно, и сама того не ведая, убила возлюбленную жену Властелина Мира, сама впала в глубокое оцепенение. В нём она пробыла не долго, так как, в эту самую минуту, вероятно, услыхав шум, доносящийся из покоев, в них вбежали встревоженные Лалезар калфа вместе с Газанфером-агой. --О, милостивый Аллах!—хором встревоженно воскликнули они и, увидев лежащую на холодном полу возле широкой постели, на которой сидела, впавшая в оцепенение, Султанша, четырнадцатилетнюю прекрасную возлюбленную Хасеки их Повелителя. Её бледное лицо с плотно закрытыми бирюзовыми, как морская вода возле тропического пляжа, затерянного посреди Тихого океана, глазами, обрамлёнными густыми ресницами скрывали шикарные золотисто-каштановые волосы, которые Лалезар бережно откинула для того, чтобы узнать, жива ли несчастная, либо уже безвременно покинула этот грешный и, полный жестоких коварных интриг, мир. К счастью, она была жива, хотя и из её головы медленно сачилась алая кровь, что заставило главную калфу и старшего агу вздохнуть с огромным облегчением. --Её необходимо скорее отнести в лазарет для того, чтобы лекарь занялась ею!—решительно выдохнул Газанфер и, не дожидаясь реакции главной калфы с реакцией, постепенно выходящей из оцепенения, Разие Султан, крайне бережно подхватил, уже очнувшуюся, но ничего не понимающую, юную Хасеки себе на руки и понёс в лазарет, не обращая внимания на отчаянные просьбы, вернуть её в главные покои, мотивируя тем, что Повелитель может потерять её, когда проснётся. Лалезар калфа проводила их благословляющим взглядом и, выждав немного, тяжело вздохнула и занялась Султаншей, которая уже полностью отдышалась и пришла в себя. --То, что послужило причиной нашего разногласия с юной Хасеки моего дражайшего брата, касается только нас двоих.—непреклонно заключила она, высокомерно смотря на главную калфу. Та понимающе кивнула и, почтительно поклонившись, ушла в лазарет, помогать Газанферу-аге и всем вместе решать, как им полагается поступить с ночным происшествием. Разие осталась совершенно одна, что помогло ей расслабиться и забыться сном. Не известно, сколько прошло времени, но, когда молодой падишах, наконец, проснулся, лёжа в постели и, открыв серо-голубые глаза, к огромной радости обнаружил, что рядом с ним спит его горячо любимая Санавбер. Только почему-то её голова перевязана бинтом, а сама она выглядит какой-то бледной и измождённой, что его встревожило очень сильно и заставило мгновенно размаяться. --Санавбер, что случилось?—встревоженно спросил у возлюбленной юноша, терпеливо дождавшись момента, когда она, превозмогая невыносимую боль в голове, через силу открыла глаза и, измученно смотря на него, тяжело вздохнула и слабым, но очень тихим голосом ответила, как бы желая оградить его от её разногласий с Разие Султан: --Ничего страшного. Просто разошлась во мнении с Разие Султан, относительно её предстоящей свадьбы с Мустафой-агой и, когда шла обратно к тебе, случайно запнулась о подол платья и упала с лестницы, ударившись головой о ступеньку. Конечно, юная девушка солгала. Селим это понял, но видя жалкое состояние возлюбленной, не стал выведывать у неё правду. Вместо этого он доброжелательно вздохнул и ласково погладил её по спутанным золотисто-каштановым распущенным волосам, что вызвало у девушки новый измождённый вздох. Она через силу ему улыбнулась одной из своих самых очаровательных улыбок и, нежно обнимая за мужественную шею, отчётливо ощутила, бьющийся под изящными пальцами спокойный пульс. --Главное, ты находишься рядом со мной, а всё остальное уже не имеет никакого смысла, особенно сейчас!—заключил молодой Властелин, инстинктивно прижимаясь к упругой груди юной возлюбленной, соблазнительно, вернее даже бесстыдно, выставляющейся сквозь глубокий вырез шёлковой светлой сорочки, отороченной кружевной отделкой. Юноша, хотя и видел это, но понимал, что его любимая не в том состоянии, чтобы им обоим беззаботно и самозабвенно предаваться сейчас головокружительной страсти. Вместо этого, он её просто заботливо обнимал, что помогло ему снова забыться безмятежным сном. Утром, когда яркие солнечные лучи проникли во все помещения великолепного султанского дворца, окрасив всё в яркие: розовый, оранжевый, золотой цвета, к главным покоям величественно подошла, одетая в шикарное сиреневое шёлковое, обшитое кружевом, платье с газовыми рукавами, Разие Султан, желая, обсудить с горячо любимым братом то, как им дальше поступить друг с другом, ведь после головокружительной близости могут быть и последствия, да и как забыть её, что обоим, как ей казалось, пришлось по душе. Вот только, охраняющие покои, стражники. К её глубокому разочарованию, почтительно, но полным безразличия, тоном объявили ей о том, что Повелитель сейчас никого не хочет видеть, особенно её. Он приятно проводит время с горячо любимой женой Санавбер Султан. Прекрасная молодая Султанша проигнорировала слова стражников, продолжая настаивать на том, чтобы её пропустили. Это привело к тому, что на шум из своей коморки вышел ещё сильно заспанный хранитель покоев Мустафа-ага, но увидев, требующую у стражников пропустить её внутрь, Разие Султан, мысленно отметил, что эта темпераментная и честолюбивая красавица способна легко свести с ума любого мужчину, в связи с чем в его воображении стали проноситься порочные картины с её участием, где она полностью обнажённая придаётся с ним на шёлковых простынях головокружительной, неистовой страсти, а просторную комнату заполняют их единогласные сладострастные стоны. Молодой человек даже судорожно вздохнул и залился румянцем смущения. Ему стоило большого труда для того, чтобы собраться с мыслями и, почтительно ей поклонившись, принёс своё извинение, сказав лишь одно: --Стражники правы, госпожа! Наш Повелитель приказал Вас не впускать к нему! Вернитесь в гарем! Разие сдержано посмотрела на хранителя покоев уничтожающим взглядом выразительных стальных глаз и, хладнокровно поздоровавшись с ним, настойчиво произнесла: --Вы меня не поняли, Мустафа-ага! У меня к Повелителю очень важный разговор, не терпящий отлагательства! Он касается только меня и его! Только хранитель покоев сделал вид, что её слова для него ничего не значат и сказал уже более требовательным тоном, как бы призывая молодую женщину к благоразумию: --Это вы меня не поняли, Султанша! Повелитель чётко дал указания на то, что, отныне для вас вход в его покои закрыт! Вернитесь в гарем! Понимая, что ей так ничего и не добиться от этого солдафона, Разие тяжело вздохнула и, царственно развернувшись, ушла, сопровождаемая верными служанками, среди которых была и Ламия Хатун, чувствуя на себе заворожённый взгляд хранителя главных покоев, облегчённо вздохнувшего и вернувшегося к себе в коморку. Хранитель главных покоев не ошибся. Венценосная возлюбленная чета, действительно находилась внутри них и, вальяжно сидя на мягких шёлковых подушках за круглым зеркальным столом с различными яствами, завтракала, утопая в тёплых ласковых солнечных лучах и ведя душевный ничего не значащий разговор. Казалось бы, что и не было совсем никакого порочного происшествия, запятнавшего честь юного Султана и заставившего, его возлюбленную Хасеки рискнуть жизнью. Сейчас они были счастливы и беззаботны, словно маленькие дети, не обременённые властью. Возлюбленные добродушно шутили друг над другом и кормили фруктами и ягодами с рук, что напоминало воркование птенчиков и детскую забаву, что сопровождалось весёлым звонким смехом. --Санавбер, мне, же ещё на заседание Дивана сейчас предстоит, идти!—легонько журя возлюбленную, смеясь, проговорил юный Властелин, вытирая шифоновой светлой салфеткой взбитые сливки с парчового кафтана, которыми его случайно, а точнее по неосторожности испачкала юная избранница, при этом красивое лицо произвольно залилось румянцем смущения. Девушка смерила любимого мужчину оценивающе-задумчивым взглядом, после чего грациозно поднялась с подушек, расправляя складки на атласном небесно-голубом шикарном платье с серебристой парчовой отделкой и, провожаемая взглядом мужа, полным огромного недоумения, раздеваясь на ходу, бесшумно подошла к широкому Султанскому ложу, скрытому в густых вуалях плотного газового балдахина и абсолютно нагая плавно опустилась на мягкую перину, кокетливо смотря на мужа. --А тебе не надо сегодня никуда идти, сердце моё! Устроим день, полный огромной любви для нас с тобой!—уверенно выдохнула она, призывно ему улыбаясь, что вызвало в юноше ещё большее смущение и заставило жадно пить серебряный кубок с прохладной водой, а его отзывчивое, доброжелательное сердце учащённо забилось в мужественной груди. Вот только понимая, что заставлять ждать, уже, соблазнительно лежащую на парчовом покрывале, юную избранницу, крайне не вежливо, юноша, наконец, поднялся с подушек и, подойдя к ней, плавно сел на край постели и заворожённо принялся смотреть на неё. --Ну, что ты со мной делаешь, Санавбер? Почему я не могу тебе ни в чём отказать?!—умилённо вздыхая и ласково ей улыбаясь, спросил он возлюбленную. Девушка приблизилась к нему и, не говоря ни единого слова, прижалась к его мужественной груди, при этом смотря на него предано и нежно. Юноша медленно дотянулся до её соблазнительных алых губ и воссоединился с ней в долгом, очень жарком поцелуе, с огромной нежностью сжимая в сильных заботливых руках её обнажённый стройный гибкий стан. Немного позднее, когда молодой и амбициозный Правитель Османской Империи стоял на балконе главных покоев, душевно беседуя со своими двумя жёнами, одетыми в шикарные платья, к мраморному крыльцу их великолепного дворца подъехала карета, из которой с царственной грацией вышла, одетая в соболя и парчу вдовствующая Султанша Махидевран, выглядевшая в свои сорок лет, очень молодо и привлекательно, что уже напрягло венценосных супругов, ведь за последние лет пятнадцать-двадцать постоянные гулянки с наложницами Султана Сулеймана и ссоры с Хюррем Султан с утратами единственного сына, невестки и внука, изрядно потрепали женщину. По логике, она должна выглядеть ужасно, запущенно и подобно даме солидного возраста. Вот только всё выходило наоборот. Она задумчиво осмотрела дворец, который принёс ей много горя, боли и потраченных нервов. Вот только всё это исчезло в один миг после того, как до неё дошло известие о том, что нынешний Султан Селим, десять месяцев тому назад, справедливо покарал истинного виновника всех их общих бед с несчастьями жестокого старого маразматика Султана Сулеймана, свергнув его с престола и казнив. Лишь за одно, это действо, Махидевран искренне зауважала и была благодарна Селиму, в связи с чем приехала из Бурсы для того, чтобы, лично засвидетельствовать своё почтение, не говоря уже о том, чтобы предложить вечный мир с материнской поддержкой. В её карих глазах и тёмно-каштановых вьющихся волосах отразились и рассыпались на миллиарды разноцветных огоньков золотые яркие лучи осеннего солнца, а пухлые алые губы расплылись в доброжелательной улыбке, которой она одарила единственную красавицу дочь, вышедшую в сопровождении трёх служанок ей на встречу. Молодая Султанша была одета в шикарное бархатное тёмно-зелёное платье с золотой вышивкой и россыпью драгоценных камней на манжете прямого рукава, подола и спереди. Её волосы скрывало шифоновое покрывало ниспадающее от бриллиантовой короны, а на изящных плечах надета норковая накидка. --Разие, красавица моя! Как я рада тебя видеть, доченька!—восторженно воскликнула вдовствующая Султанша, величественно поднявшись к ней по ступенькам. Её юная собеседница радостно вздохнула и, не говоря ни слова, заключила в свои заботливые объятия, в которых они простояли какое-то мгновение, но, а, затем по дороге во дворец и, проходя по его мраморным коридорам, продолжили тихо о чём-то душевно беседовать до тех пор, пока ни дошли, наконец, до гарема, где наложницы по громкой команде Сюмбуля-аги ни встали в линейку по обе стороны «султанской тропы» в почтительном поклоне. Султанши царственно вошли в ташлык и плавно направились на этаж, где располагались покои Султанш. Вот только, находящиеся в главных покоях, Нурбану и Санавбер продолжали беспокоится из-за внезапного приезда к ним Махидевран Султан. Особенно девушек беспокоило то, как можно женщине, пережившей столько утрат и потраченных нервов, выглядеть столь прекрасно, словно ей не сорок с лишним лет, а всего лишь двадцать с чем-то. Это сильно пугало двух молодых Султанш, а в их очаровательные головы лезли разные предположения, от которых им ещё больше становилось не по себе. --Откуда мы знаем, может она убивает несчастных наложниц и принимает ванну с их кровью!—встревожено произнесла юная Санавбер, от чего, сидящая на парчовой тахте вместе с мужем, одетая в оранжевое шёлковое платье с золотой вышивкой, Баш Хасеки Нурбану ещё больше побледнела, мысленно признавая, что такое, тоже, вполне себе возможно, а это означает, что отныне покоя им и гаремным обитателям не видать разве, что во сне, а для кого-то даже и в вечных. --Селим, прошу тебя, прими все необходимые меры по защите нас всех и наблюдению за Махидевран Султан! Только сам осторожен будь, предельно, ведь, если она поймёт, что ты разоблачил её, конечно, с нашей с Санавбер подачей, она непременно попытается убить тебя!—вразумительно просила их общего горячо любимого мужа Нурбану, предостерегающе смотря на него пристальным изумрудным взглядом. Конечно, Селим не верил во всю эту мистическую чушь с кровавой ванной и прочими атрибутами омоложения. Он даже смеялся над словами жён, оставаясь скептиком, но, видя, не говоря уже о том, что, понимая, их чрезмерную, близкую к панике, тревогу, всё же спросил у четырнадцатилетней Хасеки, пристально смотря в её ласковую бирюзовую бездну глаз, выражающую невыносимое беспокойство за их общее благополучие, прекрасно зная об осведомлённости Санавбер в подобных вещах: --Неужели, такое, действительно возможно, Санавбер? Юная беременная девушка поняла возлюбленного и, тяжело вздохнув, рассказала собеседникам историю, которую ей рассказывала покойная бабушка, когда передавала свой дар и обучала всему тому, что знала сама: --Сто лет тому назад, в Московии, жила одна такая боярыня, сейчас не вспомню как её звали. Так вот, она была очень близка к царской семье и выглядела всегда очень молодо и великолепно, то есть, где-то на 20-30 лет, хотя на самом деле ей было около девяноста, а всё из-за страшной тайны, которую она тщательно скрывала, а именно, на каждую возрастающую и убывающую луну, её слугам приходилось убивать невинных юных девушек и парней, кровью которых она умывалась и пила по утрам и вечерам. Только не долго продлилась её тайна. Вскоре, народ прознал об этом из-за внезапного исчезновения близких, за слугами боярыни установили слежку. Когда, же всё подтвердилось, разгневанный народ ворвался в усадьбу жестокой убийцы-кровопийцы и сжёг её живьём вместе с домом, слугами и родственниками, находившимися в ту ночь в её усадьбе. С тех самых пор их неприкаянные души бродят по улицам города и пугают, заблудившихся или зазевавшихся любителей кабаков и винных заведений. Как только юная Хасеки завершила свой жуткий рассказ, между ними всеми воцарилось длительное мрачное молчание, во время которого супруги, молча переглядывались между собой от того, что не знали того, как выразить свои бурные чувства. Их общая бледность стала ещё заметнее. --Да, сказки это всё, хотя и страшные! Не верю!—не выдержав, вспылил юный Падишах, встав с тахты и выйдя на балкон, провожаемый потрясёнными взглядами возлюбленных жён, потрясённо переглянувшихся между собой и, думая над тем, как им заставить мужа поверить каждому, сказанному слову, не говоря уже о том, что принять все необходимые меры.