Султан моей души

Чуть позже, когда в главных покоях юная Санавбер Султан, облачённая в изящное шёлковое белоснежное платье, обшитое серебристым кружевом с газовыми рукавами, сидела на парчовой тахте в ярких золотых солнечных лучах и возилась с маленькой дочкой Гюльнар, лежащей в серебристой кроватке после того, как заботливая мама покормила её грудью, в просторную приёмную ворвалась встревоженная Баш Хасеки. Она ещё не отошла от недавнего ужасного происшествия в хамаме, куда ходила вместе с Повелителем, что заставило юную девушку, встать с тахты и почтительно поклониться. --Санавбер, ты оказалась права, подозревая Махидевран Султан в кровавых и богоотступнических преступлениях!—немного опомнившись и собравшись с мыслями, произнесла Нурбану, грациозно сев на тахту и немного повозившись с маленькой золотоволосой Султаншей, что постепенно отвлекло её от мрачных мыслей, не говоря уже о том, что постепенно успокоилась и даже повеселела, что отразилось в её лучистых изумрудных, обрамлённых густыми шелковистыми иссиня-чёрными ресницами, глаз. Вот только юная Санавбер отнеслась к пылким словам старшей подруги спокойно, словно, даже и не сомневалась в своих подозрениях, относительно кровавой вдовы. Она лишь понимающе вздохнула и, подозвав к себе верную служанку Эсму Хатун, приказала ей отнести Гюльнар Султан в детскую комнату, примыкающую к главным покоям, затем, внимательно проследив за уходом рабыни, участливо спросила: --И, что, же там такого произошло, раз это так сильно перепугало вас, Госпожа? Нурбану тяжело вздохнула и, решив, ничего не скрывать от внимательной собеседницы, заботливо подавшей ей серебряный кубок с успокоительным отваром из ромашки с мелиссой, возбуждённо поделилась: --Мало того, что Махидевран Султан принимала кровавую ванну, так её слуги даже не побеспокоились о том, чтобы прибрать следы страшного ритуала, да и оставив одну из несчастных Хатун, по воле злого рока, ставшей их жертвой, лежать на мраморном полу, истекая кровью. Санавбер понимающе вздохнула, уже представляя то, в каком потрясённом душевном пошёл на заседание Дивана их горячо любимый муж, но её успокаивало то, что он находится там не один, а под охраной Мустафы-аги с Константином. --Бедные девушки! Да, упокоятся они в раю!—с невыносимой скорбью в приятном тихом голосе заключила юная Хасеки. Нурбану поддержала её взаимным печалью: --Аминь! А в эту самую минуту, в просторные покои к единственной дочери ворвалась, подобно разъярённой фурии, Махидевран Султан, одетая в шёлковое зелёное платье, обшитое серебристым кружевом, при этом сама, сидящая на тахте возле окна, Разие была облачена в бирюзовое шифоновое платье с воздушным рукавом, плавно переходящим в парчовую плотную манжету на запястье, а на голове переливалась всеми цветами радуги бриллиантовая тиара. Мысли Разие занимал хранитель главных покоев, необузданный, словно дикарь и мужественный, словно греческий Бог Апполон, Мустафа-ага, благодаря которому учащённо билось в груди её трепетное сердце и бархатистые щёки заливались смущением, не говоря уже о том, что внизу живота порхали бабочки. --Ну, этот волчонок сам нарывается на мой гнев! Да, как он смеет угрожать мне, Султанше, пусть даже и вдовствующей!? Совсем стыд потерял!—бушевала Махидевран Султан, стремительно подойдя к тахте и царственно сев на против дочери, бросившей на мать лишь незначительный легкомысленный и, полный огромного безразличия, взгляд серых глаз. --Ох! Матушка, угомонитесь уже! Сколько можно плести интриги против моего несчастного брата Султана Селима! Оставьте его семью и гарем в покое! Возвращайтесь в Бурсу и живите там, а то Ваше пристрастие к крови и жестоким убийствам ни к чему хорошему не приведут!—мудро, хотя и с оттенком лёгкой небрежности, вразумительно обронила молодая Султанша, чем и ошарашила матушку, для которой её отрезвляющие и, взывающие к благоразумию, слова стали, как ушат ледяной воды, вогнавший Махидевран в ступор, из которого она не знала, как ей и выйти, чем и воспользовалась, подошедшая к своей молодой госпоже, прекрасная, словно ангел, золотоволосая и голубоглазая юная девушка. Она почтительно поклонилась Разие и участливо спросила о том, будут, ли какие-либо распоряжения на её счёт. Султанша одарила юницу приветливым взглядом и отпустила в гарем. Та всё поняла и, почтительно откланявшись ушла, провожаемая задумчивым взглядом вдовствующей Султанши. «Вот и выход из, возникшей проблемы! Необходимо увлечь Константина девчонкой, да так, чтобы он от головокружительной любви к ней, потерял голову. А, раз она из гарема юного Падишаха, значит, подвести волчонка под топор палача, будет очень легко!»--решила Махидевран Султан, из-за чего даже коварно заулыбалась, от чего её дражайшей дочери уже стало не по себе от предчувствия чего-то, крайне подлого, но решила не вмешиваться, а занять для себя самую выгодную позицию—наблюдательную для того, чтобы, если что-то пойдёт не так и станет угрожать жизням любимого брата с его Хасеки и юной Офелии, которую она ещё вчера назвала Селимие в честь сводного брата, можно было легко вмешаться и отвести смертельную опасность. Выйдя в коридор, юная девушка пошла прогуляться в сад так быстро, что почти побежала, но из-за своей глубокой задумчивости о странном парне, которого повстречала вчера поздно вечером в тускло освещённом коридоре, едва не сбила с ног, идущих ей на встречу Константина с Повелителем, которые о чём-то тихо и душевно между собой разговаривали, возвращаясь из зала для заседания Дивана, где проходило очередное собрание с визирями, высокопоставленными сановниками и представителями духовенства. Она, буквально, вылетела на них из-за поворота, из-за чего им пришлось слегка попридержать её за изящный стройный стан, иначе они бы все втроём упали бы на холодный каменный пол, что вызвало в юнице смущение. --Осторожнее, Хатун! Так можно и расшибиться.—с оттенком лёгкого добродушного юмора предостерёг девушку Селим, приветливо ей улыбнувшись и переглянувшись со своим русским охранником, который смущённо отвёл от девушки с Повелителем взгляд из-за того, что не хотел выдавать истинных чувств, испытываемых к этой красавице, не выходящей у него из головы со вчерашнего вечера, когда она увидела его в образе чёрного волка, гуляющего по дворцовому саду и охраняющего главные султанские покои, где уже крепко спала венценосная чета. На удивление, девушка совсем не испугалась, а наоборот, даже заинтересовалась им, в связи с чем, осталась в саду терпеливо ждать момента, когда огромный волк обратится обратно в человеческое обличие. Ждать пришлось не долго, ведь, понимая, что юная красавица может легко простудиться, Константин обратился сам и захотел прогнать её, но девушка сама убежала в гарем. Теперь, же, ему захотелось поговорить с ней о ночной их встрече, но вот как быть с Повелителем... Селим заметил это взаимное желание парочки и, заботливо отпустив юницу из сильных рук, понимающе вздохнул и ушёл, провожаемый благодарственным искренним взглядом Константина с юной Хатун, являющейся, как он успел узнать от Сюмбуля-аги позже, служанкой Разие Султан по имени Селимие. --Значит, ты—оборотень?—с оттенком лёгкого недоверия и одновременно любопытства спросила юношу девушка, смущённо посматривая на него, кокетливо надув пухлые алые и, манящие к жарким поцелуям, губки. Константин расплылся в доброжелательной улыбке и задорно ответил, как бы невзначай: --Ну да! Обычно, люди боятся таких, как я, но ты очень смелая, раз не убежала вчера с визгом и, дрожа от страха. Девушка залилась ещё большим смущением, в связи с чем скромно ему улыбнулась и. легкомысленно отмахнувшись, заключила небрежно: --Некогда мне с тобой разговаривать! Я в гарем пошла! После чего стремительно убежала, провожаемая его мечтательным взглядом и доброжелательной улыбкой. Тем временем, чрезмерно возбуждённая душевным разговором с Баш Хасеки и после того, как та ушла, юная Санавбер вышла в, залитый яркими солнечными лучами, мраморный коридор и, немного пройдя по нему, к своей глубокой радости, встретилась в одном из поворотов со своим горячо любимым мужем, почтительно ему поклонившись, не говоря уже о том, что, трепетно выдохнув: --Селим, как хорошо, что ты, наконец-то, закончил все государственные дела и вернулся ко мне! Юноша умилённо улыбнулся и, ласково погладив возлюбленную по бархатистым щекам, отчётливо ощущая её внутренний трепет вместе со смущением, что вызвало у него тихий вздох, уже потянулся к её алым губам для того, чтобы пламенно поцеловать, как, в эту самую минуту ощутил сильную вибрацию под ногами, что отбросило парочку в противоположные друг от друга стороны, впечатав в каменные стены и повалив на пол. Дворец качало так, словно корабль в мощный шторм, что сопровождалось, доносящимися с низу, душераздирающими криками гаремных обитателей. Внизу всё рушилось и с грохотом падало, не говоря уже о том, что им на головы падала штукатурка. Это продолжалось несколько минут, но для жителей дворца, казалось, прошла целая вечность прежде, чем снова наступила тишина, напоминающая собой могильную, ведь, возможно кого-то, внезапно разыгравшаяся, стихия унесла за собой. Что, же, касается Селима с Санавбер, они лежали без чувств на каменном полу, придавленные деревянными балками и засыпаны штукатуркой до тех пор, пока первым ни очнулся юный Султан. Он через силу открыл, слезящиеся от пыли, глаза и, осмотревшись вокруг, мысленно оценил разрушение и с применением силы, на какую был способен, отодвинул балку, благо та оказалась не очень тяжёлой, немного отдышался и принялся освобождать, лежащую рядом, но уже начавшую, постепенно приходить в себя, юную возлюбленную. Она с измученным стоном распахнула бирюзовые, как небо в ясную погоду, глаза и, откашлявшись, спросила слабым, не говоря уже о том, что сиплым голосом: --Что это было, Селим? Юноша сам ничего не мог понять, из-за чего тяжело вздохнул, внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся с низу, но там, кроме горького плача, стонов и мольбы о помощи, ничего больше не мог разобрать. --Я не знаю, Санавбер! Возможно, землетрясение…—растеряно предположил он, продолжая, ошалело осматриваться по сторонам, заботливо прижимая к себе юную возлюбленную, потрясённо смотрящую на него. Что, же касается гарема, а именно общей комнаты, так там творился настоящий ад: всюду лежали, придавленные мраморными колоннами изувеченные окровавленные тела наложниц, калф, аг и стражников, не говоря уже о том, что всё вокруг было объято пламенем из-за, упавших канделябров, раненные отчаянно просили о помощи, но медленно умирали от ран и ожогов, дворцовая стража, возглавляемая Мустафой-агой и Константином-агой, освобождали из-под завалов тех, кого ещё можно было спасти, отправляя их на крышу дворца, так как возникла угроза обрушения цунами на дворцовую территорию и прибрежные улицы. Среди легко пострадавших были: Баш Хасеки Нурбану, Разие, Зульфие Султан, а среди наложниц Селимие и Гюльсинар Хатун, не говоря уже о слугах: Гюля, Газанфера, Сюмбюля-аги, Джанфеде и Лалезар Калфы. Их отправили на крышу. Остальных спасти не удалось. Оставалось разыскать только правящую чету. Вот только, где они, да и живы ли? Этого никто не знал, но поиски продолжили вести уже на втором этаже до тех пор, пока ни услышали тихий, еле слышимый, вернее даже похожий на тихий шёпот, стон своего Правителя. Стражники мгновенно рванули в ту сторону, откуда доносился стон, уже превратившийся в хрип. --Помогите!—из последний сил позвал спасателей юный Властелин, после чего замолчал, вероятно потеряв сознание. Так и было на самом деле. Из-за нового обрушения, он вместе с юной избранницей оказались вновь засыпаны камнями, балками и пылью, из-за которой им стало нечем дышать, и они провалились в забытье, от полученных ран и болевого шока. У юной Хасеки, так вообще выкидыш случился вместе с обильным кровотечением, в связи с чем её белоснежное платье приобрело кровавый оттенок. Видя и понимая, что, если они сейчас не поторопятся с откапыванием несчастных венценосцев, те непременно погибнут, Мустафа-ага пристально посмотрел на Константина-агу, который уже, обернувшись волком, активно и очень стремительно откапал своих родственников и занялся прочищением пути, ведущему к на крышу для них всех, что позволило хранителю покоев вместе с подчинёнными заниматься приведением пары в чувства, отпаивая и обтирая их водой из медной фляги, которую постоянно таскали с собой. --Что произошло? Почему мы оказались под завалом?—постепенно придя в себя, слабым голосом спросил у своих спасателей юный Султан, смотря на него воспалёнными голубыми глазами в тот момент, когда они выводили его с юной Хасеки на крышу. --В Босфоре произошло землетрясение и вот-вот обрушится цунами. Аги говорят, что оно уже сформировалось и близится к берегу.—чрезвычайно серьёзным тоном объяснил ему Мустафа-ага, заметивший то, как сильно оказался потрясён его собеседник, нёсший на руках Санавбер, ещё не до конца пришедшую в себя, от чего её златокудрая голова мирно покоилась на его мускулистом плече, а ясные, но тоже воспалённые из-за пыли бирюзовые глаза были плотно закрыты, лишь только густые шелковистые ресница слегка подрагивали от каждого стремительного шага её избранника. А в эту самую минуту, Нурбану Султан не находила себе места от беспокойства за возлюбленного мужа и за подругу, которые, как она думала, до сих пор находились где-то внутри дворца. Вот только уйти с крыши ей не позволял, крепко вцепившийся в её шикарные алые шёлковые юбки одиннадцатилетний Шехзаде Мурад и испуганно плачущая на её руках Гюльнар Султан, которую она едва успела укутать в тёплое одеяло, подобранное ею с кровати кого-то из наложниц в ташлыке. Сейчас, же, все молитвы молодой Баш Хасеки были направлены на то, чтобы с её горячо любимыми мужем и подругой ничего плохого не случилось, и они благополучно присоединились к ней с детьми. Вот только время шло, а их всё не было. В голову уже даже полезли мысли, которые были одна страшнее другой, что ещё больше перепугало детей, заставив их заплакать ещё отчаяннее. Когда, казалось, бы все надежды начали рассеиваться, словно дым, на крышу в мрачном, можно даже сказать, в скорбном молчании, вышли Селим с Санавбер, сопровождаемые охраной, возглавляемой Мустафой и Константином-агой, укрытые тёплым шерстяным пледом. Заметив их, Нурбану, едва сдерживая слёзы искренней радости, с восторженным криком кинулась к мужу в объятия с жаркими поцелуями и словами о том, как сильно она переживала за него. Санавбер решила не мешать им. Она отошла в сторону к старшему брату, который о чём-то тихо беседовал с любимой девушкой по имени Селимие, пока всеобщее внимание ни привлекла, с оглушительным шипением, высоченная стена воды, закрывшая собой яркое солнце, из-за чего все с каменными и, полными ужаса, лицами уставились на неё. --Мы все погибнем!—в ужасе прокричал Престолонаследник Шехзаде Мурад и, высвободившись из заботливых рук отца с матерью, побежал обратно во дворец, благодаря чему первой вышла из оцепенения Санавбер, бросившаяся за ним внутрь, придерживая юбку белоснежного, но испачканного кровью от, случившегося несколько минут тому назад, выкидыша, атласного, обшитого серебристым кружевом, платья. --Шехзаде, куда, же Вы! Там опасно! Стойте!—крикнула она, что привлекло внимание венценосной четы, заставив их, внезапно отстраниться друг от друга и заметить, что с ними на крыше нет их единственного сына и Санавбер, от чего они пришли в ещё больший ужас. Им даже стало не до огромной волны, с оглушительным рёвом обрушившейся на дворец, затопив полностью первый этаж вместе с темницами и двинувшейся в глубь столицы, уничтожая всё на своём пути. --Оставайся здесь, Нурбану! Я сам найду нашего сына с моей Хасеки!—быстро приказал Баш Хасеки юный властелин и, не говоря ни единого слова, стремительно покинул крышу и прошёл внутрь, провожаемый её благословляющим изумрудным взглядом. Пройдя, наконец, в мраморный коридор второго этажа, Селим внимательно осмотрелся по сторонам, мысленно отмечая, что ему придётся перебираться через завалы, рискуя, оказаться снова под ними погребённым, тяжело вздохнул и двинулся дальше. --Мурад! Санавбер! Где, вы!—громко звал он, периодически откашливаясь от пыли со штукатуркой, которыми был наполнен воздух в коридоре, не говоря уже о том, что боролся со слезоточивостью воспалённых глаз, но в ответ ему стояла угнетающая, очень мрачная тишина. Лишь только шум воды доносился откуда-то с низа, что позволило юному Султану понять о том, что цунами всё-таки обрушилось на Стамбул. Казалось бы, ему пора отчаяться от мрачной мысли о том, что он уже, возможно, не найдёт своих родных, но, в эту самую минуту, юноша отчётливо увидел, быстро промелькнувшую тень от женской фигуры и ощутил дуновение любимых духов милой Санавбер, что вернуло ему надежду, не говоря о том, что воодушевило, из-за чего он, не теряя времени, рванул за тенью. --Санавбер!—окликнул возлюбленную Селим, заставив её, остановиться на ступеньке, ведущей вниз, в связи с чем, она грациозно обернулась и потрясённо откликнулась: --Селим! Он стремительно подошёл к ней, отчётливо рассмотрев горькие слёзы в её ясных бирюзовых, словно небесная лазурь добродушных глазах, выражающих невыносимое душевное отчаяние и беспокойство за престолонаследника. --Шехзаде Мурад сбежал, как увидел, приближающуюся огромную волну. Бедняжка испугался и, думая о том, что мы можем погибнуть от её удара, решил спрятаться внутри дворца…—потеряно объяснила возлюбленному юная девушка, когда он, не говоря ни единого слова, крепко обнял её и припал к алым губам с жарким поцелуем, на который она с измождённым вздохом и, дрожа всем своим хрупким, словно хрусталь, существом, робко ответила взаимностью. --Мы его найдём, Санавбер!—решительно заключил юноша и, отстранившись от юной возлюбленной, ласково пригладил её по бархатистым щекам, затем набрал побольше воздуха в лёгкие и нырнул в затопленный первый этаж и поплыл. Глубоко потрясённая его действием, юная девушка постепенно успокоилась и, вытерев газовым рукавом слёзы, последовала вниз за избранником. Конечно, плыть им приходилось на ощупь, придерживаясь мраморных стен, потухших факелов и прочего инвентаря, не говоря уже об извилистых поворотах, которых было так много, что в них легко было заблудиться, при этом, время для супружеской пары, казалось, бы остановилось, но это было далеко не так. Наконец, они добрались до ташлыка, убеждённые в том, что Мурат, возможно спрятался в просторных покоях матери, из-за чего уверенно поплыли туда. Вот только у них на пути возникло, вполне себе ожидаемая, но при этом, очень жуткая картина с, лежащими под мраморными колоннами, прилично обгоревшими в пожаре многочисленными трупами дворцовой и гаремной челяди, от вида которых замирала душа и хотелось бежать без оглядки, но возлюбленная пара, понимая, что им никак не миновать проникновения внутрь остановилась в нескольких метрах от общей комнаты, думая над тем, как им поступить, из-за чего Селим решительно схватил Санавбер за руку и, знаком попросив её закрыть глаза, потянул за собой. Какое-то время всё шло гладко и спокойно, но вскоре, юной девушке захотелось узнать причину, по которой её любимый приказал ей немедленно закрыть глаза и плыть в слепую. Она внезапно открыла глаза и, увидев весь этот ужас, отшатнулась, но неудачно, в связи с чем ударилась головой о выступ от мраморной колонны и, потеряв сознание, начала тонуть, что привлекло к ней внимание Селима, благодаря чему, он подхватил возлюбленную на руки и, стремительно преодолев ташлык, поднялся на этаж для фавориток, где, крайне бережно уложив её на деревянные половицы, принялся приводить её в чувства с применением реанимационных действий, а всему виной было то, что юная девушка не дышала, да и сердце в соблазнительной груди билось еле ощутимо, при этом она была очень бледной и измождённой, да и глаза её плотно закрыты. --Вернись ко мне, Санавбер! Не покидай меня!—со слезами на глазах отчаянно умолял девушку юноша, запыхавшись и потеряв надежду на то, что все его действия увенчаются успехом, пока, наконец, она подсознательно ни услышала его зов и, внезапно открыв глаза, ни начала жадно дышать, глотая ртом воздух и напоминая собой, выброшенную из воды на раскалённый песок, рыбу. Селим мгновенно очнулся и, не говоря ни единого слова, заключил любимую девушку жаркие объятия и принялся неистово целовать её в губы, переполненный радостными бурными чувствами. Они ещё ничего не знали о том, что Шехзаде Мурат уже несколько минут, как вернулся обратно к матери, а узниками дворца стали именно они, так как снова случился обвал и все выходы на крышу оказались завалены камнями, балками и колоннами. До них донёсся лишь отдалённый и едва слышимый грохот. --Ну, всё. Мы стали пленниками дворца.—с горькой иронией заключила юная девушка, поднимаясь с пола и не торопясь входя в одну из комнат, снимая с себя мокрую одежду под недоумевающим голубым взглядом возлюбленного, которым он спрашивал её о том, что зачем она это делает, ведь им ещё необходимо найти Шехзаде Мурата, в связи с чем, Санавбер понимающе вздохнула и, одарив любимого ласковым, вернее даже пленительным взглядом, заверила:--Наш храбрый Шехзаде уже вернулся к своей горячо любящей заботливой матери. Что же касается нас, то нашими поисками займутся тогда, когда отхлынет волна и разгребут завалы, а это даже моему старшему брату не сделать быстро, хотя он и оборотень, обладающий огромной силой и скоростью. Так, что мы можем расслабиться и посвятить всё время друг другу, учитывая на то, что нам здесь придётся находится до самого утра. Мысленно признав правоту юной избранницы, юноша понимающе тяжело вздохнул и, решительно сняв с себя всю одежду, развесил её сушится на импровизированную сушилку, что несколькими мгновениями ранее сделала юная девушка. Теперь абсолютно нагая парочка сидела на тахте, укутавшись в тёплое одеяло, которое вытащили из шкафчика и задумчиво смотрели на потухший камин до тех пор, пока юная девушка ни начала покрывать, полными огромной искренней нежностью, беглыми поцелуями, мускулистые плечи, сильные руки, шею возлюбленного, легонько покусывая их крепкими ровными белоснежными зубами, что вызывало в нём приятный трепет и еле заметную дрожь. У него даже голова пошла кругом и учащённо забилось в мужественной груди отзывчивое и горячо любящее сердце, в связи с чем, он инстинктивно закрыл на мгновение, обрамлённые густыми шелковистыми блондинистыми ресницами, глаза цвета небесной лазури в ясную безоблачную погоду и тяжело вздохнул: --Тебе невозможно, отказать, любовь моя! Вот только уловив в словах любимого мужа добродушную весёлость, смешанную с горькой обречённостью, юница легонько уложила его на упругий, обшитый парчой, валик и, не теряя времени, обрушила на него целый шквал из головокружительных ласк и неистовых поцелуев, что заставило юношу начать тихонько постанывать от удовольствия, не говоря уже о том, что закрыть глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям с инстинктами и учащённому сердцебиению, пока, наконец, ни перевозбудился на столько, что не в силах больше терпеть сладостную пытку, повалил жену на тахту и, ни проделав с всё то, же, самой, что она с ним ещё пару минут тому назад, стал с ней единым целым в жарком акте безудержной страсти, безжалостно тараня её своим могучим копьём до тех пор, пока ни издав громкий восторженный вопль, тяжело дыша и истекая солёным потом, стекающим с него тонкими прозрачными ручьями, рухнул рядом, крепко обнимая, разомлевшую от его головокружительных неистовых ласк и удовлетворённую полностью, девушку. Три дня спустя. Вот только юная Санавбер ошиблась в своих прогнозах, относительно того, когда их найдут. Ждать пришлось не больше-не меньше, а три долгих дня. За это время юные возлюбленные супруги измождённые голодом, жаждой и нехваткой свежего воздуха, лежали на тахте прижавшись друг к другу и спали потому, что у них не осталось сил ни на что другое, не говоря уже о разговорах по душам. Они даже не знали того, какое сейчас время суток: утро, день, ночь или вечер, да это было и не важно, ведь оно для них, словно остановилось, либо тянулось мучительно медленно. На этом свете их держала, хотя и слабая, надежда на возможное спасение, но и она постепенно угасла, из-за чего возлюбленным венценосным юным супругам ничего другого ни осталось кроме, как смириться со своей печальной участью и ждать прихода за ними ангела смерти. Морально и физически они уже были готовы отойти в мир иной. Вот только им этого не позволили сделать дворцовые стражники во главе с Мустафой-агой и оборотнем Константином-агой, который, не жалея волчьих мощных сил, слуха, зоркого зрения и обоняния, указал поисковикам верный путь и местонахождения венценосцев, хотя они и застали Их Величеств в очень жалком и близком к смерти состоянии, лежащими на тахте в одной из комнат для фавориток. Понимая, что на промедление у спасателей нет времени, Мустафа и Константин-ага привели несчастных пленников в чувства, напоив их водой из фляг и, укутав в тёплые одеяла, вытащили из дворца в то, что ещё дня четыре тому назад называлось дворцовым садом. Сейчас тут царил полный хаос, что можно смело сравнить со свалкой и требовалась непосильная титаническая работа для того, чтобы всё привести снова в благопристойный вид, но вопрос с этим уже решён. Константину и дворцовым садовникам помогут стамбульские и пригородные волки, находящиеся в подчинении, у него в подчинении, да и дворец отстроят за месяц-два. Пока, же, Константин крайне бережно и под строгим надзором Мустафы-аги уложил венценосцев на сидения кареты, после чего под надёжной охраной отправил их в Эдирне, где уже два дня, как проживала Султанская семья, смиренно и молясь о благополучном возвращении их главы к ним, а сам остался вместе с янычарами и другими воинскими подразделениями заниматься разгребанием завалов и восстановлением повреждённых городских зданий парков и прочего, не говоря уже о помощи населению. Дворец в Эдирне. Спустя неделю. Вот уже два дня прошло с тех самых пор, как юную султанскую чету доставили в измождённом состоянии в Эдирне, где их разместили в просторных комнатах взяв под пристальное наблюдение лекарей, ухаживающими за ними. Вот только, хотя юные супруги и хорошо питались, но всё равно их мучила сильная слабость, из-за чего им постоянно хотелось спать, в связи с чем о занятии государственными и кураторством восстановительных работ не могло идти и речи. Просто концентрация была не та, как до землетрясения с цунами. Всё это легло на плечи Мустафы-аги с его янычарским корпусом. Вернее, выхаживание мужа взяла на себя Баш Хасеки Нурбану Султан. Она постоянно находилась возле его постели, заставляя, есть и сидеть возле открытого окна, да и про юную подругу, Нурбану, тоже не забывала, навещая её пару раз в день, а всё остальное время заставляла ухаживать за ней Лалезар Калфу вместе с, приближенной к Санавбер в услужение 16-летней русской рабыней по имени Надя, которой вчера дала имя «Нурбахар», в награду за преданность султанской семье, которой девушка бескорыстно служит уже на протяжении месяца, считая, что штат прислуги у подруги должен обновиться взамен утраченной во время стихийного бедствия. Так и в этот тёплый солнечный октябрьский день, оставив некоторые распоряжения относительно горячо любимой подруги, одетая в парчовое, брусничного цвета, платье с газовыми рукавами, Нурбану Султан царственно вошла в покои к мужу для того, чтобы справиться о его здоровье. Он, как всегда крепко спал, лёжа в постели и укрытый тёплым пуховым одеялом с шёлковым пододеяльником светлого цвета, что вызвало у молодой Султанши вздох искреннего умиления и ласковую улыбку, с которыми она мягко подошла к его постели и, бесшумно сев на край, нежно погладила по мягким шелковистыми золотисто-русым волосам со словами: --Пора просыпаться, засоня! Надо поесть! От услышанных, её, полных огромной искренней заботы о нём, Селим, нехотя открыл голубые глаза и, поморщившись от ярких солнечных лучей, согревающих его лицо, тихо проворковал, еле сдерживая добродушный смех: --Засоня?! Ты меня ещё так никогда не называла, Нурбану. Приятно. Затем удобно устроился на постели, подложив под спину подушки, мысленно отмечая, что сегодня он чувствует себя, значительно лучше, да и слабость стала меньше. На милом лице появился здоровый румянец, не говоря уже о том, что бледность вместе с чернотой под ясными глазами прошли, что до глубины души радовало Баш Хасеки, аккуратно поставившую ему на ноги переносной круглый столик с, аппетитно пахнущими, яствами, фруктами, ягодами и горячим кофе. Сама, же для того, чтобы мужу не мешать, села на, рядом стоявшую и обитую сиреневой парчой, софу на выгнутых ножках, покрытых сусальным золотом. Конечно, аппетит у юноши был зверский, что искренне радовало Нурбану, давая ей, понять о том, что он идёт на поправку, но заниматься государственными делами и кураторством восстановительных работ в Стамбуле, она решила не позволять ему, где-то ещё неделю. «Сначала окрепни и восстановись сам!»--мысленно произнесла она и одобрительно вздохнула, с восхищением смотря на возлюбленного, что его совершенно не смущало. Он был очень занят активной трапезой. А тем временем в просторных, выполненных в бирюзовых и зелёных тонах, покоях, величественный интерьер, которым дополняли: золотая лепнина, колонны, арки и канделябры, удобно лёжа на просторной постели и затерявшись в газовых и парчовых вуалях воздушного, как облако, либо зефир, балдахина, нисходящего от позолоченных прикроватных столбиков, проснулась юная Хасеки Санавбер, облачённая в шёлковую бледно-розовую, почти белую сорочку. В это утро она чувствовала себя хорошо, но ещё не решалась вставать из-за лёгкой слабости, которая никак не хотела покидать её, что нельзя было сказать о, вернувшемся к ней, здоровом румянце, да и головокружение уже прошло, что искренне радовало, приближенную к ней Баш Хасеки, служанку по имени Нурбахар, красивую, стройную юную девушку, обладающую кротким, доброжелательным искренним характером и выразительными серыми глазами, обрамлёнными густыми шелковистыми ресницами, имеющими средне-русый цвет, как и шикарные длинные волосы. Даже сейчас, облачённая в простенькое голубовато-розоватое шёлковое платье, юная Хатун, ответственно, не говоря уже о том, что по собственной активной инициативе прислуживала своей юной госпоже, накрывая на, покрытый атласной, изумрудного цвета, скатертью с золотой бахромой, круглый стол, стоявший у самой кровати, где уже сидела Санавбер, доброжелательно наблюдая за работой своей новой служанки, которая пришлась ей, глубоко по душе ещё вчера, когда та была впервые представлена ей Лалезар калфой. --Как себя чувствует Повелитель?—участливо осведомилась у, находящейся здесь, же, в покоях, преданной главной калфы юная Хасеки. Та понимающе вздохнула и, ничего не скрывая произнесла, восторженно ей, улыбаясь: --Слава Аллаху! Наш Повелитель, как и Вы, госпожа, стремительно идёт на поправку, хотя и Баш Хасеки строго-настрого, пока не позволяет ему вернуться к решению государственных дел. В связи с чем из трепетной груди юной Хасеки вырвался вздох искреннего, не говоря уже о том, что огромного облегчения, а на красивом лице появилась счастливая улыбка, да и ясные бирюзовые глаза засияли от счастья, из-за чего девушка вознесла благодарственные молитвы Господу Богу. --Жизнь постепенно налаживается, что нельзя сказать о погибших, во время, разбушевавшейся стихии, шесть дней тому назад. Да, упокой, Господь, их безгрешные души!—с печальным вздохом заключила она, в чём её и поддержали Лалезар Калфа вместе с Нурбахар Хатун, хором выдохнувшие: --Аминь! Вот только юная Санавбер хотела сама убедиться в том, что с её любимым всё хорошо. Для этого, она, наконец, решившись, встать с постели, оделась в атласное сиреневое платье, обшитое блестящим бирюзовым кружевом, отправилась к нему в покои, но, проходя по залитому яркими солнечными лучами, мраморному коридору, глубоко погружённая в свои нежные мысли, она оказалась остановлена гневным окликом вдовствующей Султанши, появившейся там, как чёрт из табакерки, что заставило девушку остановиться и с наигранной доброжелательностью иронично осведомиться: --Да, Султанша! Вы, что-то хотели от меня? Не довольная подобным обращением к себе, Махидевран стремительно подошла к ней и, влепив ей звонкую пощёчину, отрезвляюще воскликнула: --Да, кто ты такая, Хатун, чтобы не проявлять почтения тем, кто находится выше тебя по возрасту и статусу?! Я жена Султана Сулеймана, пусть даже и ныне покойного, а простая рабыня, являющаяся фавориткой Султана-юнца пьяницы! Давно на фалаке и в темнице не была? Так я, мигом, тебя туда отправлю! Санавбер, достойно выдержав данную тираду безумной вдовы и потирая изящной рукой, горящую от удара, бархатистую щеку, язвительно усмехнулась и отрезвляюще произнесла: --В том-то и дело, что вы кадина покойного Падишаха, да и то, как, Вы, наверное, забыли, изгнанная из рая, но так и, оставшаяся рабыней, ведь, как мне помнится, он дал свободу и заключил официальный никях с Великой Хюррем Султан, но не с вами. Так и со мной поступил мой Властелин, нынешний Султан Селим, так что это именно Вы обязаны проявлять ко мне рабское почтение, но никак не я к вам. Да и, что касается пагубного пристрастия моего дражайшего Властелина к вину и сладострастию—это уже в далёком прошлом! Хватит жить одними глупыми сплетнями, разносимыми недоброжелателями, очерняющими султанскую семью! Возьмитесь уже за свой ум! Такого Султанша не могла, да и не захотела стерпеть, в связи с чем, уже приготовилась жестоко избить наглую девчонку, каковой она считала Санавбер, но той на помощь стремительно подошла, проходящая мимо, Джанфеде Калфа, выступившая ей в защиту, что позволило юной Хасеки продолжить свой путь к Повелителю её трепетного сердца и хрупкой души. Теперь уже с вдовствующей султаншей разбиралась верная калфа Баш Хасеки Нурбану, ставя скандалистку на место и напоминая о том, кто она такая и какой значение имеет при дворе нынешнего Султана. Юная девушка нашла избранника на крыше дворца, сидящим на парчовой тахте и с глубокой задумчивостью смотрящим на осенний сад с, окрашенным золотом, листвой. Светило яркое солнце, согревающее его своим приятным теплом, но независимо от этого, всё равно ощущалась лёгкая прохлада, в связи с чем, юный Падишах сильнее укутался в тёплый шерстяной плед, которым его заботливо укрыла Нурбану перед тем, как уйти к их общему сыну, Шехзаде Мураду, обещая, вернуться вечером, но уже в покои сердечного избранника. Поэтому юноша никого не ждал и наслаждался своим одиночеством, которое оказалось дерзко нарушено внезапным приходом к нему милой Санавбер. Её красивое лицо озарилось ласковой улыбкой, а ясные бирюзовые глаза светились восторгом с огромной любовью. --Селим!—доброжелательно выдохнула она, подойдя к нему и слегка придерживая пышную юбку шикарного платья, отчётливо ощущая то, как часто колотится в груди отзывчивое, полное огромной любви и душевного тепла, сердце. Юноша лишь слегка привстал с тахты, заворожённо смотря на возлюбленную, чувствуя, как его самого всего начинает наполнять искренней нежностью и восхищением от понимания того, что они оба живы, здоровы и снова вместе, благодаря чему, он даже распахнул перед ней широкие заботливые объятия, в которые она с тихим вздохом вплыла и прижалась к мужественной груди возлюбленного, позволяя ему, сомкнуть объятие, что он и сделал с удовольствием. --Милая моя! Любимая! Отдушина! Путеводная звезда и смысл жизни! Отрада!—умилённо приговаривал юноша, добровольно утопая в её ласковой бирюзовой бездне, словно заворожённый, либо в сладостном бреду, из которого никак не хотел выходить. Юная девушка, лишь трепетно вздыхала, чувствуя то, с какой нежностью он перебирает тонкими пальцами её блестящий золотой шёлк распущенных волос. Ей совсем не хотелось перебивать любимого, напротив, она слушала его, полные огромной любви и исходящие из самых глубин трепетного сердца, слова, заставляющие, её хрупкую душу, воспарять к безгрешным небесам. Словно угадав мысли избранницы, Селим трепетно вздохнул и, не говоря ни единого слова, решительно взял её за руку и, подведя к стыку двух сторон дворцовой крыши, приказал, не обращая внимания на отчаянные мольбы, встревоженной до невозможности, возлюбленной одуматься и вернуться в покои, так как стало заметно холодно из-за сильного, внезапно налетевшего, ветра: --Закрой глаза и представь, что мы с тобой находимся на корабле, гордо бороздящем моря и океаны! Девушка судорожно вздохнула и из-за, переполнявшего её всю, любопытства и одновременно страха за их жизни, подчинилась, выполнив просьбу возлюбленного, что позволило ему одобрительно вздохнуть и, встав позади неё, накрыть её изящные руки своими сильными руками, тем-самым передавая ей своё тепло, затем плавно и медленно расправить их, подобно крыльям, летящей по небесному бескрайнему океану величественной птице, после чего юноша обнял стройный стан избранницы и тихо выдохнул позволение: --Открывай глаза, Санавбер! Девушка робко, вернее даже боязливо открыла их и хорошо ощутила ту не объяснимую, не говоря уже о том, что, необъятную свободу, окутавшую её, подобно тёплой шерстяной шалью, либо коконом, от чего ясные глаза заблестели от слёз, огромного и, переполняющего трепетную душу, восторга. Ей даже захотелось плакать, да и сердце в груди забилось ещё сильнее, но всё, же, преодолев страстный порыв, Санавбер вздохнула: --Это так великолепно, что мне хочется плакать, Селим! Юноша, разделяя бурные чувства возлюбленной, снова заботливо накрыл её руки своими и, понимая, что они могут устать от напряжения, плавно и медленно опустил их и, сомкнув на тонкой, как у молодой сосны, талии, медленно дотянулся до алых губ возлюбленной и поцеловал их, очень нежно. Девушка инстинктивно обняла мужественную шею любимого мужчины, со взаимной нежностью, отвечая на каждый его поцелуй своим, при этом хорошо ощущая то, как их души соединяются в единое целое и воспаряют к небесам, а сердца бьются в унисон друг другу.