Султан моей души

Чуть позже, когда возлюбленная супружеская пара уже сидела на мягких подушках, разбросанных по полу и ужинала, ведя душевный разговор друг с другом, а Нурбахар Хатун им прислуживала, облачённый в белоснежную шёлковую рубашку и тёмно-голубую парчовую жилетку, не говоря уже о чёрных атласных шароварах, юный Султан Селим, внезапно вспомнил о том, что ещё за пару дней до страшного землетрясения с сокрушительным цунами приобрёл его у торговца-ювелира и хотел вчера подарить своей возлюбленной Хасеки. Служанка поняла Государя и, не говоря ни единого слова, сходила к его рабочему столу и, взяв с него бархатную тёмно-синюю коробку, вернулась к венценосной паре и подала её Повелителю. Он одобрительно кивнул, позволяя Хатун, заняться своими делами. Нурбахар всё поняла и, почтительно поклонившись Их Султанским Величествам, отошла в сторону для того, чтобы не мешать им. Находящаяся немного в лёгком недоумении, юная Санавбер заворожённо проследила за тем, как её возлюбленный, молча, открыл коробку и, достав оттуда великолепное колье с голубым, почти синим, бриллиантом, который имел форму сердца, обрамлённым мелкими бриллиантами, с тихим вздохом приблизился к возлюбленной и со словами: --Отныне, моё трепетное сердце принадлежит тебе полностью и без остатка, Санавбер! Владей им бережливо и никогда не разбивай!—надел его ей на лебединую шею и расправил шикарные золотистые волосы, хорошо ощущая то, как юная девушка вся дрожит от осторожных прикосновений не понятно лишь от чего больше: то, ли от щекотки, то ли, наоборот от лёгкого сладостного возбуждения. При этом, юную девушку переполняли такие восторженные чувства, что она не знала того, как воплотить их в мысли, которые можно озвучить. Она лишь с восхищением вздохнула, а, когда, наконец, собралась с мыслями, произнесла, чем и удивила возлюбленного своим познанием в истории камня: --Это, же знаменитый бриллиант Хоупа или, как там его ещё называют «Сердце океана». Прекрасное колье с тяжёлой судьбой. Не помню точно, что с ним происходило, но мне запомнилась лишь одна история, одновременно трагическая и романтическая. Начало бриллианту положил Марк Антоний, подарив его в знак огромной любви к Царице Египта Клеопатре, не за долго до того, как их обоих пленил коварный римский легионер Октавиан Август, виновник их гибели. Далее трагические случаи с этим камнем продолжились. Конечно, юной девушке стало очень страшно за их общее будущее, ведь получалось, что следующими жертвами злосчастного камня становилась она вместе с Селимом, в связи с чем печально вздохнула и прижалась к мужественной мускулистой груди любимого, а он, прекрасно понимая, что этим подарком навлёк на неё и себя предстоящие беды, не говоря ни единого слова, плавно дотянулся до её манящих алых губ и пламенно поцеловал, чувствуя, с какой искренней нежностью избранница поглаживает его по гладким бархатистым щекам, не обращая внимания на то, что за окном уже плавно сгустились тёмно-голубые и синие сумерки, а в их покоях горели в золотых канделябрах свечи, обволакивая всё вокруг лёгким медным и, придающим уют, мерцанием. Поздно ночью юный Султан Селим проснулся от того, что находился в постели абсолютно один. И это после головокружительной страсти, которой возлюбленные предавались пару часов тому назад, хотя, если исключить то, что юная возлюбленная была по каким-то причинам холодна в ответных ласках, что уже показалось юноше странным, в связи с чем, он выбрался из постели и, накинув на себя парчовый халат, отороченный соболем, вышел на балкон. Какого, же, было его удивление, когда он обнаружил там, сидящую на холодном мраморе и погружённую в глубокую мрачную задумчивость, милую Санавбер, держащую в дрожащих руках, подаренное ей любимым, великолепное колье с кровавым бриллиантом, из-за чего он тяжело вздохнул, что помогло девушке выйти из её мрачной глубокой задумчивости. --Первым моим порывом было выбросить это колье в Босфор, но я не стала этого делать, ведь я слишком сильно люблю тебя, Селим, и не хочу огорчать. Только оно душит меня. В тот момент, когда ты впервые надел его мне на шею, я почувствовала, что мне начинает не хватать воздуха, только я не подала вида об этом.—отстранённо и, словно не замечая присутствия на балконе возлюбленного, произнесла она. Юноша понимающе, тяжело вздохнул и, плавно опустившись на пол рядом с женой, заключил её в заботливые объятия признавшись в том, что ювелир ему так ничего и не рассказал толком из истории великолепного камня, краше которого нет на белом свете, сказав только, что у Османского Властителя прекрасный вкус в ювелирных изделиях. --А, что ещё тебе мог сказать ювелир? Может, камень его, тоже уже довёл до такой степени, что таким способом он и избавился от него, перенеся проклятье на всех нас.—с горькой усмешкой заключила юная Султанша, обрушивая на возлюбленного целый шквал из жарких поцелуев и головокружительных ласк, что позволило юноше, признать свою оплошность и, печально вздохнув, подхватить её на руки, словно невесомую пушинку, и отнести обратно в спальню, где они до самого утра предавались пламенному чувству из-за того, что, в этот раз Санавбер была ненасытна в страсти. Уснули супруги лишь только под утро, когда яркие солнечные лучи дерзко проникли во все помещения великолепного султанского дворца, окрашивая их в яркие жёлтый, оранжевый и розовый тона и оттенки. На протяжении всего утра юная Хасекм Санавбер не находила себе места от беспокойства за будущее своей семьи. Даже во время совместного завтрака с возлюбленным, она не съела ни одной крошки, да и сейчас металась по своим просторным покоям, не обращая внимания на верную служанку Нурбахар, занимающуюся своими прямыми обязанностями, словно растревоженная львица по клетке, от чего, царственно восседающая на парчовой тахте, одетая в синее парчовое платье с шифоновыми рукавами, Баш Хасеки Нурбану Султан уже изрядно устала и отрезвляюще прикрикнула на подругу для того, чтобы, хоть как-то привести её в чувства: --Санавбер, ради Господа Бога, можешь мне рассказать о том, что не даёт покоя твоей душе! Юная девушка внезапно остановилась и, плавно сев рядом с наставницей на соседнюю тахту, дрожащим от невыносимого волнения и тревоги, голосом, едва не плача: --Вчера, во время нашего с Повелителем ужина, он подарил мне великолепное бриллиантовое колье с камнем, краше которого нет на всём белом свете такого синего цвета, сравнимого лишь с тёмной летней ночью, либо глубиной Средиземного моря. Внимательно слушая душевные излияния юной подруги, которая была младше её всего на девять лет, Нурбану почувствовала острый укол непреодолимой зависти, преодолённый ею лишь из-за того, что безумно хотелось узнать причину невыносимой паники юницы, о чём и поспешила осторожно выяснить: --Тогда я не понимаю, чем ты не довольна, ведь этим жестом, Повелитель оказал тебе внимание и свою безграничную любовь? Из груди юной девушки вырвался очередной печальный вздох, в связи с чем она понимающе кивнула и, не желая, ничего скрывать от мудрой подруги-наставницы, поделилась: --Всё бы ничего, если бы не знать того, какая череда кровавых трагедий следует за этим камнем. Он проклятый и несёт страшную смерть своим владельцам, не зависимо от того, каким способом он добыт. Вспомните то, какие беды он принёс несчастной египетской царице Клеопатре и Марку Антонию, да и то, что Октавиан Август, подпавший под очарование дивного камня, снял его с тела мёртвой Клеопатры после того, как ворвался к ней в гробницу, где она, уже облачённая в погребальный наряд, лежала на смертном одре. Именно поэтому, я теперь опасаюсь за наше всеобщее благополучие и жизни. От услышанных слов юной подруги-подопечной, Нурбану почувствовала то, что беспокойство её, передалось теперь и ей, в связи с чем, между ними воцарилось мрачное молчание, которое ничто и никто не могло нарушить. А в эту самую минуту, стоявшего на балконе своих покоев и с глубокой мрачной задумчивостью смотрящего на осенний сад, Султана Селима не покидали мысли о предостерегающих словах юной возлюбленной Санавбер, относительно зловещего голубого бриллианта, ведь каким бы скептиком юноша не был, но камень действительно является таковым, каким про него говорят. Он проявил себя шесть дней тому назад, когда на столицу Османской Империи, обрушились: сокрушительные землетрясение с цунами, унёсшие многочисленные жизни, конечно, возможно, это и самовнушение, но с другой стороны, до приобретения им этого камня, всё было спокойно и благополучно. Признавая это, юноша тяжело вздохнул и решил, пока не торопиться с поспешными выводами, а понаблюдать за тем, что будет происходить дальше, а, пока, же, он окунётся в государственные и семейные хлопоты с заботами. Это взбодрило его и подняло настроение. Он даже заулыбался, что ни укрылось от внимательного взгляда, появившейся на балконе, одетой в зелёное шёлковое платье, Разие Султан. Она почтительно поклонилась ему и одобрительно произнесла, чем и привлекла к себе его внимание, заставив, с царственной грацией обернуться и доброжелательно посмотреть на неё: --Приятно видеть тебя в таком хорошем настроении, братик! Мы все искренне молились о твоём благополучном возвращении к нам и о выздоровлении! Селиму было приятно слышать эти слова от сводной сестры. Он даже одобрительно кивнул, сохраняя невозмутимость и не давая ей повода для ненужных расспросов из-за того, что распространяться о зловещем камне, ему не хотелось. Разие заметила необычайную мрачную задумчивость в голубых глазах брата, из-за чего понимающе вздохнула и, плавно подойдя к нему, заботливо взяла за руку и, погладив по щеке, участливо спросила: --Селим, я, же, вижу, что тебя что-то очень сильно гложет! Что случилось? Поделись со мной! Тебе так станет, значительно легче! Юноша измождённо вздохнул и ответил, не таясь: --Вся наша с Санавбер проблема—кровавый голубой бриллиант Хоупа. Я подарил его вчера моей возлюбленной во время нашего с ней ужина. Откуда мне было знать о том, что камень проклятый?! Мне всего-то хотелось сделать приятный подарок моей избраннице, Разие! Только, как понимаю, этим приобретением у ювелира, я навлёк на себя и мою семью несчастья. Не известно, что нас ещё ждёт впереди, всех. Внимательно выслушав горячо любимого брата, потрясённая до глубины души его откровением, молодая Султанша понимающе вздохнула и, желая, хоть немного его подбодрить, заключила: --Может, Вы с Санавбер накручиваете себя, а камень, вовсе м не является таким кровавым, как вы оба считаете! Скорее всего—это, всего лишь ваше общее самовнушение и впечатлительность. Думайте о хорошем. Только юноша ничего не ответил сестре. Вместо этого он тяжело вздохнул и вернулся в покои, а Разие осталась стоять на его балконе, провожая брата понимающим добродушным взглядом. Вот только юный Властелин не долго пробыл в своих покоях из-за того, что, вскоре, за ним пришёл верный Сюмбюль-ага, известивший Государя о том, что, несколько минут тому назад, Баш Хасеки внезапно стало плохо, и она упала в обморок прямо в покоях Хасеки Санавбер. Это встревожило Падишаха. Он даже осведомился у главного аги о том, всё ли хорошо с Госпожой. Сюмбюль радостно заулыбался и объявил ему радостную весть о том, что с достопочтенной Нурбану Султан всё хорошо, а причиной обморока послужила беременность. От услышанного радостного известия, Селим, аж весь просиял от огромной радости с восторгом, в связи с чем, приказал аге немедленно отправляться в гарем и раздать наложницам золото, не говоря уже о том, что угощать их всех сладостями. Сам, же, стремительно помчался в покои к милой Санавбер для того, чтобы уделить внимание, любовь, заботу с нежностью горячо любимой Нурбану. Он застал возлюбленных, сидящими на постели и о чём-то тихо душевно беседующих, при этом их ясные глаза светились весёлостью с озорством, а по просторным покоям разносился раскатистый звонкий смех девушек. --Зря мы беспокоились из-за этого камня, Санавбер! Он принесёт нам не горе с бесконечными бедами, а огромное счастье с благоденствием!—беззаботно заключила, излучающая свет, госпожа, что погрузило её подругу в очередную мрачную задумчивость. «Может, Нурбану и права, ведь Селим приобрёл бриллиант законным путём, ни у кого не украв и не сняв с чьего-нибудь мёртвого тела! Значит, им всем не о чем беспокоиться.»--пронеслось в мыслях юной Хасеки, в связи с чем, она тяжело вздохнула и, доброжелательно улыбнувшись подруге, согласилась с ней. --Да, госпожа! Вы правы! Нам не о чем беспокоиться!—тихо произнесла она, заботливо поправив мягкую подушку за её спиной. Спустя шесть месяцев. Дворец Топкапы. Июнь. 1565 г. Вот только султанская молодая семья напрасно успокоилась и забыла про проклятый бриллиант. Он снова напомнил о себе спустя полгода после его приобретения юным Властелином Османской Империи тем, что после изнурительных долгих родов, продлившихся чуть больше суток, умерла Баш Хасеки Нурбану Султан, уже ставшая законной женой Селиму. Их никях состоялся зимой, как и никях Мустафы-аги с Разие Султан. Праздновали три дня и очень пышно, после чего молодожёны переселились в мраморный павильон, заново отстроенный, как и дворец Топкапы, а Махидевран Султан вернулась в Бурсу. Казалось бы, всё, наконец-то, стало снова хорошо. Троим супругам с их детьми можно вздохнуть с огромным облегчением и продолжить жить в своё удовольствие. Поначалу, всё шло именно так, но всё омрачилось, когда молодая Султанша света начала рожать, что продлилось мучительно долго. Всё это время возле неё находилась Санавбер Султан, которая всеми силами помогала старшей подруге благополучно родить, читая над ней молитвы и мысленно заклинания. Только ничего не помогло. Измождённая Нурбану, произведя на свет Шехзаде и лишь успев поцеловать сына в лобик, отошла в мир иной, тихо и безмятежно, возложив заботу о своих детях на преданную душевную пятнадцатилетнюю подругу Санавбер, за последний год ставшей ей родной, как сестра, может, даже ещё роднее. В связи с чем, весь дворец погрузился в глубокий траур, не говоря уже о юном Властелине. Он вообще погрузился в глубокую апатию, отложив, планируемый поход на Астрахань на месяц-два. Несчастному молодому мужчине не хотелось никого видеть. Единственным его желанием было, побыть в одиночестве, из-за чего он, сразу после похорон милой Нурбану, ворвался в покои к Санавбер и, думая, что во всём виноват проклятый камень, нашёл его в шкатулке с драгоценностями жены, затем вышел на балкон, открывающий чудесный вид на Босфор, безжалостно бросил камень в водную тёмную бездну и внимательно проследил за тем, как его медленно, но верно поглотила тьма. Только почему-то, легче на душе Селиму не стало, из-за чего он не в силах больше себя сдерживать, горько зарыдал, плавно опустившись на холодный каменный пол и спрятав мокрое от слёз лицо в коленях. В таком состоянии, но уже стоя у камина с потерянным выражением в мокрых и покрасневших от слёз глазах, возлюбленного застала юная Хасеки Санавбер, плавно войдя в главные покои с новорожденным Шехзаде на руках и, одетая в чёрное траурное шёлковое платье, которое было обшито гипюром и дополнено шифоном. Она почтительно поклонилась сердечному избраннику. Двенадцатилетний Шехзаде Мурад стоял возле неё и понимающе смотрел на возлюбленного отца, что заставило юную Хасеки обратиться с осторожно и, полной искреннего понимания с сочувствием, вразумительной просьбой: --Селим, нам с новорожденным Шехзаде и с Шехзаде Мурадом, хорошо понятна твоя душевная боль от потери нашей горячо любимой госпожи Нурбану Султан. Мы, тоже очень сильно страдаем без неё, но и без тебя мы тоскуем, невыносимо сильно. Пожалуйста, вернись к нам. Да и, наш маленький Шехзаде нуждается в том, чтобы его горячо любимый папочка нарёк его именем. Она говорила так убедительно, нежно и заботливо, что юный Султан не смог больше находится в глубоком скорбном душевном забвении и, печально вздохнув, смахнул с глаз горькие слёзы, не говоря уже о том, что собрался с мыслями и, плавно обернувшись, стремительно подошёл к ним и крепко обнял. --Милые мои! Любимые! Даже не представляю, что, бы я без вас, делал!—пламенно выдохнул он и, бережно взяв из рук жены новорожденного Шехзаде, прочёл над ним благословляющую молитву и трижды провозгласил:--Твоё имя Осман! Твоё имя Осман! Твоё имя Осман! После чего очень нежно поцеловал малыша в лобик и отдал его юной Хасеки, которая, отныне, автоматически становилась Баш Хасеки, или самая главная жена и женщина как в его гареме, так и в семье, чувствуя, как жизнь постепенно возвращается к нему, заполняя его приятным душевным теплом, искренней заботой с трепетной любовью своих горячо любимых близких. --Аминь!—хором выдохнули Санавбер с Мурадом, заботливо возясь с малышом, которого уже любили всем сердцем с душой. Поздно вечером, когда юная Санавбер Султан уже удобно лежала в постели главных покоев, одетая в полупрозрачную шёлковую светлую сорочку и кормила Шехзаде Османа из бутылочки с грудным молоком, которое нацедила по её приказу кормилица, воркуя над малышом, ведь только в её заботливых руках он вёл себя спокойно и уверенно, словно чувствуя в ней мать, которую потерял рано утром. При этом юная девушка не обращала никакого внимания на лёгкое медное мерцание, горящих в канделябрах, свечей, тихого потрескивания дров в мраморном камине, окутывающим просторные покои приятным теплом и, прикованного к ней заворожённого взгляда, стоявшего немного в стороне молодого Властелина, облачённого сегодня в шёлковую пижаму цвета золотистого шампанского с парчовой кокеткой на рубашке. Он был глубоко погружён в свои мысли о том, какой чистый и душевный бриллиант ему достался в лице нежной возлюбленной, бескорыстно окружившей душевным теплом с искренней заботой его детей, оставшихся без матери. Шехзаде Мурад так вообще любит её трепетно и нежно, словно она ему родная сестра, хотя девушка и не возражает на счёт такого к ней отношения мальчика, а, наоборот, даже всячески потворствует ему. Ведь она хорошо знает о том, что значит, остаться без матери в таком нежном возрасте, поэтому и согревает их своим душевным теплом, любовью и заботой для того, чтобы дети не чувствовали себя одинокими и брошенными, как она сама в пять лет, когда её родная мать, узнав о том, что её муж и единственный сын—оборотни, сбежала, испугавшись за свою жизнь и забыв про единственную маленькую дочь, являвшуюся обычным ребёнком. Оставался только вопрос о будущем Османа и о том, кто заменит ему мать, в связи с чем, юноша печально вздохнул и, выйдя из тени, мягко приблизился к постели, затем, крайне осторожно сел на край и разумно заговорил, одновременно воркуя над сыном: --Для нас всех и особенно для Шехзаде Османа будет лучше, если его мамой, официально станешь ты, Санавбер, тем-более он сам тебя уже выбрал. Девушка уже ждала этого разговора, из-за чего ласково поцеловала малыша в лобик и, крайне бережно передав его, уже крепко спящего, не говоря уже о том, что довольного и сытого, в заботливые руки, в терпеливом молчании ожидающей от них распоряжений, Джанфеде Калфе, внимательно проследила за тем, как за ней бесшумно закрылась дверь, после чего понимающе вздохнула и согласилась, душевно и чуть слышно заключив: --Мы с гаремными обитателями уже говорили об этом днём и пришли к общему мнению о том, что для всех наших с тобой родственников будет лучше выставить всё так, словно Шехзаде Османа родила я, а не Нурбану Султан, умершая от внезапного сердечного приступа. Необходимо только твоё одобрение, душа моя. Из этих слов юной возлюбленной, сидящий на краю постели и с огромной нежностью обнимающий юную возлюбленную, Селим понял, что их мысли с желаниями оказались совпавшими и едиными, что ещё больше воодушевило его, в связи с чем, обуреваемый восторженными бурными и благодарственными чувствами, он, не говоря ни единого слова, решительно припал к её алым и сладким, как спелая земляника, губам принялся с неистовым жаром целовать милую Санавбер. Она не возражала, и сама утонула в их головокружительной любви, которая накрыла их, подобно ласковой тёплой волне. А тем временем в, выполненных в сиреневых и бирюзовых тонах, просторных покоях мраморного дворца, вальяжно сидящая на, обитой, свекольного цвета, бархатом, тахте, Разие Султан, которая была одета в парчовое алое платье с золотой вышивкой и окутанная лёгким медным мерцанием от, горящих в золотых канделябрах, свечей, думала над тем, как ей поступить с преданной Селимие Хатун, ведь отдавать замуж за русского волчонка, Султанше совсем не хотелось, да и нужен был свой человек в гареме брата. Коварная идея пришла сама по себе, в связи с чем, она и мудро заговорила с, терпеливо ожидающей её дальнейших распоряжений, юной девушкой, склонившейся перед ней в почтительном реверансе: --Понимаю, что тебе совсем не по душе предстоящий брак с Константином-агой, Селимие, устраиваемый Баш Хасеки Санавбер. Можешь успокоиться. Никакой свадьбы не будет. Ты станешь фавориткой Повелителя. Пора отвлечь его от горестных мыслей из-за потери Нурбану. Пора ему вдохнуть свежего воздуха и продолжить жить дальше. Как раз этим глотком свежего воздуха станешь именно ты, Селимие.—доброжелательно улыбаясь девушке, заботливо произнесла Разие Султан, что вызвало у той недоумение, смешанное с лёгкой настороженностью. Конечно, Селимие оказалась обрадована решением госпожи, ввести её в жаркие объятия юного Властелина, который ей нравился, куда больше, чем Константин, воспринимаемый ею никак иначе, как душевный друг, либо брат, но не будущий муж, рядом с которым о могуществе в гареме, можно забыть навсегда, не говоря уже о том, что рожать детей от оборотня, чтобы они тоже стали жестокими убийцами? Ну, нет. Она даже вздохнула с облегчением и, робко подняв на заботливую госпожу благодарственный серый взгляд, боязливо спросила, высказывая, переполняющее трепетную душу, сомнение с опасением: --Но как я войду в покои Повелителя, если в них царствует Баш Хасеки Санавбер Султан, да и она, же управляет Его гаремом? Мне там не выжить. Она уничтожит меня, если я только осмелюсь посягнуть на властелина. Разие понимающе вздохнула и, оставаясь по-прежнему доброжелательной, заверила подопечную, как бы позволяя ей, идти спать: --А вот об этом даже и не волнуйся, Селимие! Доверься мне. Я всё устрою. Девушка благодарственно заулыбалась и, почтительно поклонившись, не говоря уже о том, что, пожелав госпоже спокойной ночи, ушла, слегка придерживая юбку атласного мятного цвета платья с шёлковыми рукавами, провожаемая понимающим заботливым взглядом Разие Султан, к которой уже присоединился её горячо любимый муж и хранитель главных покоев во дворце Топкапы, Мустафа-ага. Не пройдя и нескольких поворотов по мраморному, плохо освещаемому, коридору, Селимие Хатун оказалась остановлена окликом, внезапно появившимся в нём, Константина-агой, что заставило её вздрогнуть от неожиданности, мысленно признаваясь себе в том, что, наверное, так никогда и не привыкнет к его неожиданным появлениям, что напоминает собой выскакивание чёртика из табакерки, в связи с чем, она недовольно огрызнулась: --Опять ты здесь! Уходи немедленно отсюда! Одетый в шелка, парчу и бархат тёмного цвета, юноша умилённо вздохнул и, подойдя к ней, заключил в свои объятия, заворожённо вдыхая приятный аромат жасмина, исходящий от её шикарных белокурых волос. --Не бойся, Селимие! Нам нечего беспокоиться, ведь мы скоро, поженимся!—доброжелательно успокоил возлюбленную, чуть слышно произнося каждое слово, что вызывало в девушке лёгкую приятную дрожь и головокружение, из-за чего она залилась румянцем смущения, но собравшись с мыслями, она решительно отстранилась от него и отрезвляюще воскликнула, разбивая ему сердце и вводя в ступор: --Константин, очнись! Какая свадьба?! Между нами ничего нет и не будет! Я не хочу становиться женой беспощадного ночного убийцы и рожать ему таких же убийц! Мне власть в султанском гареме нужна! И не дожидаясь его ответа вместе с реакцией, стремительно убежала, провожаемая его ошеломлённым взглядом. Он совсем не узнавал ту нежную, хрупкую и беззащитную Селимие, в которую влюбился почти год тому назад. Сейчас она превратилась в корыстную, алчную и жаждущую власти, одалиску, которая ещё даже и не стала таковой. Его сердце оказалось разбито, но юноша ещё не спешил падать духом, ведь всё теперь зависело от решения венценосной четы, с которыми он утром решил поговорить на эту тему. Пока, же отправился на ночную пробежку по столице для того, чтобы выяснить, ни затевается, ли какой заговор против его близких, стоящих у руля власти.