Султан моей души

Вот только его ждало глубокое разочарование, ведь вместо его возлюбленной второй жены к нему в, залитые лёгким медным мерцанием от, горящего в золотых канделябрах, пламени, великолепные покои, выполненные в красных и розовых тонах, грациозно вошла, одетая в брусничного цвета, парчовое платье хорошенькая темноволосая юная наложница, которая не смела поднять карих, миндалевидных глаз, обрамлённых густыми шелковистыми ресницами в тон распущенных волос. Она почтительно поклонилась в смиренном ожидании дальнейших распоряжений, с нескрываемым потрясением, стоявшего у, отделанного изразцами, камина, в котором тихо потрескивали дрова и завораживающе горело пламя, смотрящего на неё молоденького светловолосого мужчины, облачённого в парчовые и шёлковые одеяния серебристого цвета. Вот только понимая, что необходимо как-то выходить из, возникшей между ними, весьма щекотливой ситуации, Селим сдержано вздохнул и, не терпя никаких возражений, приказал наложнице, возвращаться в ташлык, а сам, не теряя времени, стремительно ушёл в великолепные и с дорогим убранством покои Назенин. Она с трепетным волнением ждала возлюбленного, вальяжно лёжа в широкой постели, скрытая в плотных вуалях воздушного, как облако, газового и парчового балдахина, абсолютно голая, не говоря уже о том, что с вожделением в выразительных серых глазах, посматривая на мужа, призывно ему улыбаясь, что никак не подействовало на, решительно настроенного на выяснение с ней отношений, молодого мужчину, к чему он приступил немедленно, с царственной важностью, медленно подходя к жене и пристально смотря на неё, от чего её трепетное сердце в соблазнительной упругой обнажённой груди учащённо забилось от порочного возбуждения, не говоря уже о том, что бархатистые щёки залились румянцем смущения. --Ну и, что всё это значит, Назенин? Почему ко мне в покои пришла обычная наложница, хотя я приглашал в них тебя?—елейно-сладким спокойным голосом, испытывающе глядя на жену, обличительно спросил у неё мужчина. Она ждала этого вопроса и уже подготовила ответ, к чему приступила немедленно, заботливо накрывая его сильную руку, легонько поглаживающую её по изящным плечам и рукам, от чего по телу Султанши пробежала лёгкая дрожь, в связи с чем Назенин судорожно вздохнула и ответила, магнетически ему улыбаясь и добровольно утопая в его ласковой голубой бездне глаз: --Это не я подослала к вам, мой Султан ту дерзкую наложницу, а Михримах Султан, пожелавшая, отвлечь Вас от меня с её помощью. Я, же, зная о том, что Вы всё равно её не примите, а придёте ко мне непременно, решила, смиренно подготовиться и встретить Вас здесь, в моих скромных покоях. Как понимаю, всё вышло так, как я и предполагала. Глубоко тронутый проницательностью возлюбленной с её дальновидностью, наполненными искренним очарованием, Селим добродушно ухмыльнулся и, не говоря больше ни единого слова, принялся пламенно целовать и обнимать жену, плавно опустившуюся на мягкие подушки, увлекая избранника за собой в неистовый омут их головокружительной жаркой, как летний полуденный зной, страстной любви, которой они отдались без остатка, а она накрыла их тёплой ласковой волной. Вот только, одетый в красный парчовый кафтан и золотые шёлковые рубаху с шароварами, Селим решил не откладывать с вынесением своего высочайшего вердикта, относительно дальнейшей судьбы верного друга со старшей сестрой и, решил озвучить им его немедленно, для чего, завершив завтрак в приятном обществе дражайшей, облачённой в золотую парчу, шёлк и гипюр, второй Хасеки, с которой сидел на, обитой тёмно-бирюзовой парчой, тахте в ласковых солнечных лучах, озаривших всё вокруг в яркие: розовый, сиреневый, оранжевый и золотой тона с оттенками. Пока, же, возлюбленные супруги душевно разговаривали друг с другом, беззаботно обмениваясь, весёлыми добродушными шутками, что вызывало в них беззаботный звонкий смех, за чем их и застали, бесшумно вошедшие в главные покои и почтительно поклонившиеся им, Михримах Султан в бардовом парчовом платье и Мустафа-ага, одетый во всё мятное, но разных оттенков от светлого к самому тёмному, пожелавший своему правителю доброго утра и дня, тем-самым плавно завладевая его вниманием, благодаря чему, Селим, мгновенно переставший, душевно беседовать с возлюбленной женой, наконец, заметил присутствие в покоях друга с сестрой и, доброжелательно им кивнув, сдержано вздохнул и объявил, не терпя никаких их возражений, хотя и Михримах пришла, поначалу в шок, а затем в ярость, которую еле сдержала за приветливой улыбкой, но бросила убийственный взгляд на ненавистную ей невестку, думая, что инициатива исходит от неё: --Ваш никях состоится в следующем месяце, после которого Вы переберётесь жить в мраморный дворец! Хватит встречаться тайно и в укромных уголках! Пора узаконить пламенные чувства для того, чтобы и дальше не позорить честь Династии!—и не говоря больше ни единого слова, подал парочке знак о том, что они могут быть свободны, успев лишь уловить довольную улыбку, озарившую красивое лицо, друга, с которой тот и вышел из главных покоев, продолжая, почтительно кланяться. Что нельзя было сказать о Михримах Султан. Она яростная вылетела из них так, словно пробка из-под шампанского, провожаемая взглядом брата, полным взаимопонимания, но и сознания того, что иначе поступать никак нельзя. Честь семьи превыше. Не пройдя и нескольких метров, Султанша луны и солнца встретила в, залитом яркими солнечными лучами, мраморном коридоре любимую невестку, идущую в главные покои для того, чтобы дать благословение любимому мужу на текущий день и, пребывающую в приподнятом настроении, но заметив разъярённую, не известно по какой причине, золовку, она подошла ближе и почтительно ей поклонилась, доброжелательно пожелав доброго утра и дня, и уже захотела пройти дальше, но Михримах Султан решительно схватила девушку за локоть и, крепко сжав, отвела в сторонку и заговорила очень тихо, но с враждебностью, предварительно успокоив беспощадную бурю, бушующую в хрупкой душе: --Санавбер, только что наш Повелитель вынес решение относительно меня и хранителя покоев. Наша свадьба состоится в следующем месяце. Только я её не хочу, да и не люблю я нашего хранителя. Мне свобода нравится. От услышанного признания золовки, юная Баш Хасеки еле сдержала в себе, подступивший смех, а в мыслях захотелось удивлённо воскликнуть: «Если Вы, госпожа, так не переносите нашего хранителя, для чего Вы с ним тогда хальветитесь?!», но вслух и с нескрываемым смущением произнесла, доброжелательно улыбаясь: --Простите меня великодушно, Султанша, но с нашим Властелином и женихом разбирайтесь сами! Даже не догадываясь о том, что весь их разговор, случайно услышал, бесшумно вышедший из своих покоев, Селим, которому искренне понравился мудрый ответ возлюбленной главной Хасеки, наконец, заметившей его, в связи с чем её искренняя доброжелательная улыбка стала ещё шире, а в ясных бирюзовых глазах светилась огромные любовь и нежность, благодаря которым она почтительно откланялась золовке и мягко подошла к возлюбленному, а он, со своей стороны заключил её лебединую шею заботливыми руками и нежно поцеловав к гладкий, словно лицевая сторона атласа, лоб, обрамлённый шелковистыми золотисто-каштановыми распущенными вьющимися длинными волосами, что вызвало в Султанше лёгкий приятный трепет и душевное тепло, благодарственно тихо выдохнул: --Ты правильно сделала, что отказалась помогать Михримах в избежании никяха, ведь за свои ошибки всегда надо, платить по справедливости. Если станет сопротивляться и дальше, я её выдам замуж не за Мустафу-агу, а за самого почтенного и сластолюбивого пашу, на которого без отвращения не взглянешь. От таких слов возлюбленного, девушка лукаво улыбнулась, а в её глазах заплясали озорные бесенята, благодаря которым она вновь судорожно сглотнула, преодолевая, подступивший к ней вновь, приступ язвительного смеха, не догадываясь о том, что за ними наблюдает, стоявшая немного в стороне, виновница их беседы, прекрасная Михримах Султан. Только супругам не было до неё никакого дела. Ворвавшись в свои просторные покои и разгромив их, Михримах, вся измождённая и тяжело дышащая, рухнула на свою широкую кровать, скрытую в густых вуалях парчового и газового балдахина бирюзового и серебристого цветов, обнимая, прижатую к соблазнительной груди, мягкую подушку. Именно в таком плачевном душевном состоянии свою наставницу застала, робко войдя к ней в просторные покои и увидевшая весь этот погром, её подопечная Менекше Хатун, одетая в шёлковое простенькое платье серого цвета, от чего не на шутку встревожилась за душевное состояние наставницы, что и побудило наложницу мгновенно собраться с мыслями и, подойдя к прикроватной тумбочке, налить в стеклянный бокал прохладной воды и заботливо подать его ей со словами: --Не знаю того, кто посмел вас вывести из себя, Султанша, только он не стоит того, чтобы Вы из-за него так себя изводили. Из груди, лежащей в постели и сжавшейся в клубок, Луноликой госпожи вырвался измождённый вздох, с которым она плавно села и, взяв из рук заботливой подопечной стакан с водой, залпом выпила его и, погрузившись в мрачную задумчивость, уже собралась было поставить стакан на тумбочку, как, в эту самую минуту, услышала миролюбивые, но, полные лёгкой язвительной насмешливости, душевные слова Мустафы-аги, бесшумно вошедшего к ней в покои с яблоком в руках, периодически кусая его и выставившего наложницу прочь: --Вообще-то Повелителю о нас с Вами рассказал именно я, Султанша, но из лучших и защищающих Вашу честь, побуждений. Мне хорошо известны ваши чувства, ведь я, как и Вы не хочу предстоящего никяха. Мне итак хорошо. Только Властелину виднее, а нам ничего другого не остаётся кроме, как покориться его Высочайшей воле. Молодой человек смотрел на Султаншу таким растерянным взглядом, словно говорил им: «Ну и зачем Вы сопротивляетесь, Султанша? Повелителю всё равно виднее то, как устроить наши судьбы. Он плохого нам никогда не пожелает. Лучше успокойтесь и готовьтесь к предстоящей свадьбе.». Вот только Михримах даже и не собиралась внимать его мудрым советам. Вместо этого, она, узнав о том, что к их общим неприятностям причастен прежде всего её, же, собственный любовник, с яростным криком и со всего размаху, запустила в него стакан, надеясь, что он прилетит ему, прямиком в голову, но ошиблась, её снаряд пролетел мимо и, угодив в дверь, со звоном разбился в дребезги, упав на дорогой пёстрый ковёр с длинным ворсом, но и этого, разъярённой до предела, Михримах показалось мало, в связи с чем, она встала с постели и, плавно подойдя к жениху, принялась нещадно бить его, сжатыми в кулак, руками по груди, высказывая ему всё своё искреннее недовольство, что парень не стал терпеть и, крепко схватив Султаншу в объятия, принялся с неистовым жаром целовать её в губы так, что она не смогла сопротивляться и выронила из руки золотой канделябр, упавший на пол с грохотом, на который, занятая беспощадным чувством, пара не обратила никакого внимания. Пара месяцев спустя. Топкапы. За это время в султанской семье произошло много различных событий, но самым главным из них было торжество по случаю свадьбы Михримах Султан и Мустафы Паши. Ещё с утра после ночи хны, где присутствовали все Султанши и наложницы, всем раздали золото и угостили сладостями, но, а вечером состоялся сам праздник, устроенный в дворцовом саду с участием цирковых артистов, соревнования лучников и зажигательными танцами наложниц под умелую игру музыкантов, что завершилось шикарными фейерверками и жаркой брачной ночью молодожёнов в их альковах, после чего, утром, провожаемые всеми дворцовыми обитателями, новоиспечённые супруги сели в паланкин и уехали в, выделенный для них молодым Властелином, мраморный дворец, как и обслуживающий штат, куда вошла и Менекше Хатун вместе с Зухрой-калфой. Вот только никто даже не догадывался о том, что прекрасная молодая Михримах Султан уже ровно месяц носила под сердцем ребёнка от своего мужа Мустафы. Он об этом, тоже ничего не знал, да и его жена никому ничего не говорила, тщательно скрывая от всех свои недомогания. Ей это хорошо удавалось. Только после всех свадебных торжеств и отъезда Султанши, Султанская семья вздохнула свободно, постепенно приходя в себя после обширных расходов, заметно опустошивших государственную казну. Её необходимо было срочно пополнить, в связи с чем Султаном был предпринят новый военный поход на Венецию, куда, после тщательной подготовки и детальных обсуждений всех боевых действий отправилось османское войско во главе с самыми опытными воеводами и флотоводцами. Повелитель, же, остался в столице заниматься внутренним развитием Османской Империи, что у него успешно получалось, ведь рядом находилась его мудрая и имеющая уважение во всех государственных сферах, Баш Хасеки, помогающая ему во всех делах, но про благотворительность, Санавбер-Джансель Султан, тоже не забывала, развивая все вакфы и учреждения, образованные предыдущими великими Султаншами, в чём ей бескорыстно и очень искренне помогала её душевная подруга Назенин Султан.