Султан моей души

Вбежав в свои покои, он мгновенно рванул к зеркалу и принялся внимательно себя осматривать на наличие царапин, ведь Назенин перед тем, как парень убил её, успела дать ему звонкую пощёчину. Вот только, к его ужасу, царапина на щеке всё-таки оказалась им обнаружена, но она была им получена не от покойной жены, а от ветки дерева, когда он, ничего не замечая перед собой, словно ошпаренный, бежал по дворцовому саду, обливаясь горькими слезами. Только и этого оказалось достаточно для того, чтобы вывести молодого светловолосого мужчину из душевного равновесия, из-за чего, он мгновенно отшатнулся, весь бледный, как полотно, а в мрачных мыслях хаотично проносилось одно—неужели, он теперь, тоже обратится в оборотня, из-за чего и в состоянии, близком к панике, принялся яростно всё крушить на своём пути до тех пор, пока измождённый и тяжело дышащий, ни рухнул на дорогой ковёр, горько рыдая. В таком плачевном душевном состоянии любимого застала, вернувшаяся из классной комнаты их общих детей, облачённая в мятное яркое атласное платье, обшитое золотым гипюром и дополненное газом, Санавбер Султан, где она присутствовала на их занятиях и беседовала с преподавателями об успехах, что не на шутку встревожило и заставило её мгновенно подбежать к возлюбленному, осторожно пытаясь выяснить у него о том, что случилось, при этом она заботливо обнимала и пламенно целовала его, пока он ни отшатнулся от неё, и заботясь о ней, же, самой, отрезвляюще прикрикнул, что ввело её в ступор: --Держись от меня подальше, Санавбер! Только что Назенин дала мне пощёчину, в ходе нашей с ней ссоры, во время которой я убил её, а это означает, что я заражён волчьим проклятием и скоро сам превращусь в него! Поэтому, лучше возьми мой меч и убей меня сейчас, же, пока я ещё являюсь самим собой! Он закрыл глаза, смиренно приготовившись, принять смерть от руки возлюбленной жены, но она, хотя и пребывала в глубоком оцепенении от услышанного от него пламенного признания в казни дражайшей подруги и отчаянной мольбы, немедленно отрубить ему голову его, же мечом, который она дрожащими от, переполнявших её всю противоречивых бурных эмоций, руками уже держала, занесённым над мужественной шеей мужа. --Я не могу этого сделать! Если ты действительно заражён, то лучше я стану волчицей, как и ты, Селим, но жить без тебя и нашей с тобой любви, я не хочу!—горько прорыдала юная Баш Хасеки отшвырнув меч в сторону, со звоном упавший на каменный пол, и прижавшись к возлюбленному, лихорадочно обнимая и неистово целуя его, перед чем Селим не смог устоять и робко, вернее даже неуверенно принялся отвечать на утешение возлюбленной жены, сумевшей заверить его в том, что он совсем не заражён оборотничеством, а всего лишь поцарапан веткой от дерева, да и, если бы Назенин поцарапала его, то на щеке остался бы след от её ногтей, то есть в виде пяти линий, но всё равно рану необходимо обработать от предотвращения заражения крови, чем Баш Хасеки и занялась немедленно, предварительно вытащив свою шкатулку с различными зельями и ядами с противоядиями. А в эту самую минуту, Мустафа-ага не в силах больше смотреть на то, как догорает в погребальном костре тело возлюбленной Назенин, прошёл в свою коморку хранителя покоев, где полностью ушёл в глубокую скорбь, смутно надеясь на то, что его никто не побеспокоит, но просчитался из-за того, что к нему пришла, облачённая во всё тёмное, но выполненное из парчи, бархата и шёлка, Михримах Султан, которая уже знала о, разыгравшейся в дворцовом саду, трагедии, но, на удивление относилась к ней, как к, вполне себе, ожидаемому исходу о чём и принялась осторожно объяснять хранителю покоев её брата, чем и вызвала у него немного странную реакцию, а именно: он внезапно перестал горевать по погибшей возлюбленной и, не говоря ни единого слова, приблизился к Султанше луны и солнца, заключил её в крепкие объятия, затем припав к её сладостным алым губам, принялся целовать их неистово и очень безжалостно так, что она на столько сильно растерялась, что даже не посмела вырываться, словно уже очень давно напрашивалась на подобное к себе обращение. Возможно, так и было, но это уже не важно, ведь, в данную минуту, молодой хранитель главных покоев, очень решительно избавил прекрасную белокурую Султаншу от всей, мешающей ему роскошной одежды и, повалив на свою жёсткую одноместную кушетку и без предварительных ласк, принялся овладевать ею грубо, безжалостно и резко, но вместо того, чтобы начать вырываться из крепких рук парня, осыпая его проклятиями с угрозами, Луноликая тихонько постанывала от, переполнявшего её всю, порочного возбуждения, царапая Мустафе мускулистую стройную спину ногтями, что доставляло ему несказанное наслаждение, побуждая его двигаться в её ласковых жарких недрах более яростнее но до тех пор, пока он, ни издав восторженный крик, ослабил хватку и скатился с неё, тяжело дыша и обливаясь солёным прозрачным потом, а всему виной было то, что Султанша была лишена мужской ласки вот, уже более десяти лет. Не удивительно, что она остервенела, но с сегодняшнего дня её, обделённая любовью, жизнь изменилась, благодаря нервному гневному срыву Мустафы, пытавшегося её таким образом, проучить, но на самом деле перевоспитал. Той, же ночью, когда, окончательно успокоенный заверениями возлюбленной, Селим крепко спал, прижавшись к ней в их общих главных покоях, ему снился очень странный сон, где он, в образе огромного страшного волка бродил по лесу, вынюхивая добычу, пока ни набрёл на лагерь местных разбойников, которые, заметив его, в ужасе принялись хаотично бегать в поисках укрытия, либо того, чем можно защититься. Только все их отчаянные попытки спастись, лишь ещё больше возбудили молодого Султана, заставив его глаза налиться кровью, да и желание убивать и рвать на куски оказалось столь сильным, что он больше не мог себя сдерживать и с диким, даже зловещим рычанием принялся всё и всех крушить и рвать на части, упиваясь этим. Кровь лилась рекой, что напоминало собой самый настоящий ад, ведь всюду валялись, жутко изувеченные трупы, разруха, привёдшая к тому, что парню самому стало, сильно не по себе, в связи с чем, он проснулся с диким криком, тяжело дыша и отчётливо ощущая то, как сильно колотится в трепетной мускулистой груди его сердце. Вот только какого, же было его удивление, когда он, разомкнув свои красивые, полные искренней доброжелательности, голубые глаза увидел себя, лежащим в папоротниковой аллее в дворцовом саду, где ещё днём, сегодня, убил Назенин. Мрачные мысли хаотично бегали в его светловолосой голове. Неужели он всё-таки стал оборотнем, беспощадным убийцей, исчадьем ада? Что теперь делать? Как жить дальше с таким грузом? Парень не знал, из-за чего обхватил голову руками и горько разрыдался, мысленно признаваясь себе в том, что ему хочется провалиться под землю, либо испариться. Значит весь этот ужас был совсем не сном, а жуткой реальностью?! Он действительно разорвал ни в чём неповинных людей, упиваясь их страхом с беспомощностью, не говоря про их боль с мучениями. Но с другой стороны, обращение должно было проходить постепенно, а не так стремительно и уже сделать из него монстра на ближайшее полнолуние, а оно ещё нескоро. --Повелитель, как хорошо, что Вы очнулись! Ну, Вы меня и напугали, когда рухнули здесь без чувств!—со вздохом огромного облегчения проговорил, склонившийся над ним, Мустафа-ага, бесшумно вышедший к нему из-за кустов, выглядевший при этом, чрезмерно встревоженным, что заставило молодого Султана с огромным недоумением, пристально посмотреть на друга и, измождённо вздыхая, спросить: --А как я тут оказался среди ночи? Почему я ничего не помню? Его верный друг и телохранитель плавно сел возле него на шелковистую травку и, понимающе вздохнув, объяснил: --После того кошмара, что вам приснился, Вы захотели выйти в сад для того, чтобы успокоить нервы и приказали меня со стражниками сопровождать вас в прогулке, но внезапно Вы испытали сердечный приступ, вероятно из-за нервов с чрезмерной впечатлительности этого проклятого дня и потеряли сознание. Вот только, внимательно выслушавший друга, Селим с безразличием одобрительно кивнул, ещё ощущая лёгкое головокружение с невыносимой слабостью и признался, что для того, чтобы развеяться, им необходимо отправиться в военный морской поход на персов в самое ближайшее время и, пока тепло. Мустафа согласился с мудрым решением Властелина и пообещал всё подготовить за неделю. Спустя год. За это время молодой правитель Османской Империи побывал в морском военном походе на персов, на которых, сорвав весь, скопившийся в нём, гнев, с триумфом вернулся домой, сопровождаемый преданным войском и, пройдя в свои покои, оказался приятно удивлён, представшей его восторженному взору, картиной. В ярких лучах летнего солнца и, затерявшись в густых плотных вуалях газового балдахина, на постели лежала его возлюбленная Баш Хасеки Санавбер, измождённая, немного бледная, но счастливая и облачённая в батистовую светлую ночную рубашку, что ввело парня в лёгкий ступор, но до тех пор, пока его внимание ни привлекла, подошедшая к нему служанка с новорожденным Шехзаде на руках и, почтительно ему поклонившись, искренне поздравила с рождением нового представителя Великой Османской Династии, появившимся на свет пару часов назад, в связи с чем, растроганный до глубины души, Селим мгновенно подошёл с сыном на руках к постели возлюбленной и, бесшумно сев на самый край, прочёл над сыном благословляющую молитву и во всеуслышание провозгласил: --Твоё имя Эртан! Твоё имя Эртан! Твоё имя Эртан! Пусть твой жизненный путь будет светлым и справедливым!—и ласково поцеловав малыша в лобик, передал его Эвруз Хатун, новой служанке его возлюбленной, обладающей очаровательной внешностью и стройной фигуркой. Белокурая девушка поняла Властелина и, унеся Шехзаде в ясельную комнату, тем-самым оставила венценосных супругов одних, получив от них распоряжение вместе с Хаджи-агой и Зулие-калфой раздавать золото девушкам в гареме. Тем, же, вечером, когда в ташлыке проходил шумный праздник с музыкой и танцами, во время которого всех угощали шербетом и сладостями по случаю торжественного возвращения Повелителя из военного похода и рождению Шехзаде Эртана, на балконе главных покоев, сидящие на парчовой тахте, одетые в красные парчовые с преобладанием золотого шёлка и рубинового бархата, Селим с Нахенин Султан душевно беседовали о том, как им дальше быть с их отношениями, но понимали одно, что больше скрывать тайну чудесного воскрешения молодой Султанши на будущем погребальном костре, в котором вместо неё сожгли простую рабыню, предварительно переодев ту в шикарные одежды, спрятанной той, же ночью во дворце слёз, Султанши, успевшей, благополучно родить за этот год Шехзаде, наречённого Мурадом. Супруги понимали одно, что Назенин, так как она, автоматически стала султаншей, нельзя больше находиться вдали от главного дворца. Её место рядом с мужем и подругой. --Теперь твоё место возле меня, Назенин! Отныне, ты, как и Санавбер, моя Хасеки! Больше ты вернёшься во Дворец Слёз! Нечего тебе там делать!—довольный тем, что обе его горячо любимые жены, отныне находятся возле него, заключил Селим, с не скрываемым обожанием смотря на возлюбленную, по которой, якобы страдал весь этот год, хотя на самом деле сам, же и устроил временное исчезновение второй Хасеки в ту, же ночь, когда она пришла к нему в дворцовый сад, что и послужило причиной для его сердечного приступа, где между ними и состоялся жарких хальвет прямо в папоротниках, в ходе чего они зачали Шехзаде Мурада, родившегося обычным ребёнком, а уж как была рада сама прекрасная султанша после всех, выпавших на неё страданий за последние годы, в связи с чем, еле сдерживала, уже застлавшие красивые серые глаза, слёзы, не говоря уже о, подступившем к горлу, кому, да и её, истерзанная душа готова была в любую минуту воспарить к небесам, но сумев, хотя это и было крайне не легко, справиться со слабостью и, грациозно смахнув с изящных щёк слёзы, не смогла ничего произнести, но лишь с жаром, благодарственно расцеловала руку мужа, даже не догадываясь о том, что за ними наблюдает, стоя немного в стороне, сам виновник счастливого объединения Султанской четы, Мустафа-ага, который, кстати говоря и, вытащив Султаншу с будущего погребального костра, где она и лежала, завёрнутая в белоснежный шёлковый саван, привёл её в чувства и по её настоятельной просьбе устроил ей ночную встречу с, убитым горем, властелином. В данный момент, на красивом лице молодого человека, сияла счастливая улыбка, а на душе ощущалась необычайная лёгкость. Немного позже, когда Назенин Султан с радушного позволения горячо любимого мужа-властелина шла по, залитому лёгким медным мерцанием от, горящего в настенных факелах, пламени, мраморному коридору, направляясь в покои для маленьких детей, где сейчас находилась её дражайшая подруга Санавбер Султан, погружённая в романтические мысли о скором приглашении на хальвет в главные покои, что было не за горами, она была окликнута недовольными словами Михримах Султан, с величественной грацией подошедшей к невестке, слегка придерживая пышную юбку шикарного грязного зелёного блестящего платья с глубоким декольте, воротником-шалью и прямыми обтягивающими рукавами: --Можешь не обольщаться, относительно того, что ты вернулась в гарем Властелина, Назенин! Мой брат сделал это из-за твоего Шехзаде! Будь внимательна и осмотрительна во всём, не допуская волчьих проделок, за которые, уж точно окажешься на погребальном костре, из которого тебя уже никто не вытащит! Этими резкими словами, Луноликая Султанша хотела больно задеть ненавистную невестку, но у неё ничего не получилось, так как Назенин, хотя ей стало на душе, невыносимо больно, но вида не подала. Она лишь почтительно поклонилась золовке и, одарив её доброжелательной улыбкой, воинственно произнесла: --Вам не о чем беспокоиться, госпожа! Впредь, все мои мысли, деяния и чувства будут только ради благополучия моего Властелина и нашего с ним львёнка Шехзаде Мурада! Вот только Луноликую эти разумные слова невестки не убедили, а наоборот, ещё больше настроили враждебно, из-за чего она презрительно фыркнула и колко поправила: --Может, быть ты хотела сказать волчонка? Только знай, что он никогда не сможет взойти на Османский престол! Она, видя, как ненавистная ею, невестка внезапно погрустнела, захотела сказать ей ещё что-то болезненное для того, чтобы окончательно раздавить её, но, в эту самую минуту Назенин Султан в защиту выступил, бесшумно подошедший к ним, хранитель главных покоев Мустафа-ага, доброжелательным взглядом, давший ей понять о том, что дальше он справится сам: --Раз наш Повелитель пожелал вернуть в круг своей семьи вторую Хасеки, значит, такова его Высочайшая воля и не Вам её оспаривать, Султанша! Девушка всё поняла и с природной грацией, почтительно откланявшись золовке вместе с хранителем покоев, покинула их, но не в силах, унять любопытства о том, что сейчас будет между этой знойной парочкой, о весьма жарких отношениях которой, ей как-то осторожно намекнула Санавбер во время одного из их недавних совместных душевных чаепитий, спряталась за углом и с интересом принялась смотреть на то, как между Мустафой с Михримах возникло небольшое бурное объяснение, прерванное неистово жарким поцелуем последнего, перед чем Султанша луны и солнца не смогла устоять, хотя и яростно била его по мускулистым плечам изящными кулачками, что ещё больше распалило, решительно настроенного, парня, в связи с чем, он больше не стал с ней церемониться и, введя в помещение, расположенное за спиной Луноликой, а именно прачечную, закрыл за собой дверь, а ещё через какое-то мгновение до музыкального слуха, находящейся до сих пор в своём укромном убежище, Назенин донеслись сладострастные стоны, занимающейся любовью, горячей парочки, что заставило юную Хасеки, залиться румянцем смущения. Теперь Луноликая Султанша была у неё в руках и в случае новых нападений с её стороны, Назенин легко могла пойти к мужу и осторожно преподнести ему эту, весьма щекотливую информацию о личной жизни его сестры с хранителем покоев. Признавая это, девушка победно заулыбалась и продолжила свой путь в детскую, еле сдерживаясь от ироничного смеха. --Оказывается, у нашей Султанши появился очень важный грешок, за который мы можем теперь, держать её в узде, Санавбер! Она действительно имеет любовную связь с нашим хранителем покоев! Я только что их увидела и услышала в прачечной.—восторженно произнесла Назенин Султан, впорхнув в покои для султанских детей, где, одетая в парчовое бирюзовое платье с преобладанием в нём серебристого шёлка с бархатом, Баш Хасеки заботливо укладывала детей спать, сидя на, разбросанных по полу, подушках возле их кроваток, в связи с чем её бирюзовые глаза заблестели озорством, а на лице появилась хитрая загадочная улыбка, с которой она одобрительно посмотрела на подругу и заключила: --Теперь Луноликая у нас в руках, благо Селим ещё ничего не знает о ней с Мустафой! Это замечательно, Назенин! Пусть только попробует плести против нас с тобой интриги, пожалеет! Вот только нам необходимо провернуть всё таким образом, чтобы в ловушку попала она одна, а не Мустафа. Он наш друг и телохранитель Повелителя! Стоявшая в серебряном освещении, проникшего сквозь окно, лунного блеска, Назенин сама подумала о том, же, из-за чего глубоко задумалась о предстоящей мощной подставе для Михримах Султан, внимательно проследив за тем, как её дражайшая подруга, вновь занялась их детьми, заботливо и с огромной нежностью поправляя им подушку с одеялом, не говоря уже о том, что, тихо напевая им колыбельную на русском языке. Это выглядело так очаровательно и душевно, что, до сих пор стоявшая немного в стороне, Назенин не смогла скрыть вздоха искреннего умиления, с которым она подошла к подруге и занялась тем, же, то есть помощью ей в укладывании детей спать. За этим Султанш застал, мягко вошедший в детскую, Хаджи-ага. Он почтительно поклонился им и, получив одобрение от госпожей, тихо доложил о том, что Повелитель приказал ему, передать своей второй Хасеки Назенин Султан приглашение прийти к нему в главные покои для хальвета завтра вечером, в связи с чем подруги потрясённо переглянулись между собой, из чего отчётливо просматривалось: лёгкое недоумение вместе со смущением и скованностью во взгляде Назенин, чувствовавшей себя крайне неловко и виновато по отношению к подруге, ставшей ей за столько лет душевной бескорыстной дружбы уже, как родной сестрой и искренней радостью с пониманием во взгляде Санавбер. Утром, когда лучи солнца дерзко проникали в каждые просторные помещения великолепного дворца Топкапы, окрашивая всё вокруг в яркие: розовый, оранжевый, золотой и фиолетовый цвета и оттенки, облачённая в шикарное атласное розовато-персиковое платье с преобладанием золотых парчи и шёлка, Баш Хасеки с царственной грацией вошла в главные покои для того, чтобы позавтракать вместе с дражайшим мужем и их детьми, она была приятно удивлена тем, что он уже, вальяжно сидя в обществе сыновей, Шехзаде Османа с Орханом на, разбросанных по полу, мягких подушках с яркими наволочками, выполненными из парчи, бархата, шёлка и жаккарда, за накрытым столом с, ароматно пахнущими, яствами, и о чём-то беззаботно с ними беседуя, при этом, мужчина уже был хорошо осведомлён их положительными успехами в учёбе, чему был несказанно рад и теперь, решив, дать им небольшой отдых от учёбы, обсуждал предстоящую охоту, куда они решили отправиться все вместе сегодня днём, от чего мальчики пришли в огромный восторг. Вот только у них оставалась одна очень главная, вернее даже серьёзная проблема то, как к их затее отнесётся Валиде Санавбер Султан, а ведь её позволения, они ещё не спрашивали, но идти к ней в покои им не пришлось, так как она сама пришла в, залитые золотыми солнечными лучами, главные покои и, почтительно поклонившись своему дражайшему мужу и сыновьям, доброжелательно заметила с оттенком лёгкого юмора: --Я так понимаю, вы уже всё решили без меня, мои дорогие? Это ваше право, ведь никто не смеет что-либо запрещать Вам, мой Повелитель, и вам, мои Шехзаде! Она грациозно подошла к ним и с их молчаливого позволения присоединилась к ним за завтраком, где они продолжили свои беззаботные беседы с оттенком лёгкого добродушного юмора, постепенно заполняя просторное помещение звонким смехом. А в эту самую минуту, вышедшая на мраморную террасу, открывающую вид на общую комнату, одетая в шикарное шёлковое платье-хамелион европейского стиля с корсетом, отливающее из зелёного в бордовый с отделкой блестящего кружева, Михримах Султан, роскошные светлые волосы которой подобраны к верху и украшены бриллиантовой тиарой, погружённая в воинственные мысли о том, как ей отвлечь дражайшего брата-султана от ненавистной ей Назенин Султан, но к глубокому разочарованию, признаваясь себе в том, что её любимица Санавбер только вчера произвела на свет нового Шехзаде и в течении месяца не сможет делить ложе с мужем, как полагается женщине с мужчиной. Значит, Селиму необходимо подобрать наложницу, пусть даже, чисто для плотских утех, а для этого Луноликая госпожа даже согласна была на глупую наложницу. Вот только кого ей выбрать? Именно, в эту самую минуту, ей на глаза попалась, сидящая в компании других наложниц, очень симпатичная темноволосая девушка в шёлковом мятном, обшитом кружевом, платье, которая весело о чём-то беседовала с подругами. Луноликая заинтересовалась наложницей, о которой и поспешила расспросить у, бесшумно подошедшего к ней и почтительно поклонившегося, Хаджи-аги: --Кто эта хатун в мятном платье? Откуда она? Главный ага всё понял и, понимающе вздохнув, объяснил, периодически посматривая на, интересующую госпожу, Хатун: --Это Менекше Хатун, Султанша. Она черкешенка, присланная из дворца в Эдирне, где прожила полгода. Сейчас ей четырнадцать лет, но я бы не советовал приближать её к Властелину из-за того, что она очень дерзкая. Вот только, внимательно выслушавшая его рассказ, Луноликая госпожа считала иначе, в связи с чем коварно заулыбалась, довольная тем, что дерзкий характер наложницы, в данный момент то, что нужно ей, о чём и распорядилась, бегло взглянув на агу: --Приступайте к приготовлениям Менекше Хатун к Хальвету, Хаджи! Сегодня ей предстоит пройти по золотому пути и оказаться в раю нашего Повелителя! Что привело его в лёгкое замешательство, с которым он быстро справился и, собравшись с мыслями, осторожно и принеся предварительные извинения, напомнил: --Вы уж великодушно простите меня за дерзость, госпожа. Только я не могу сегодня отправить к Повелителю, выбранную Вами, Хатун, так как он пригласил сегодня к себе в покои свою дражайшую Хасеки Назенин Султан. Боюсь он придёт в крайнее неудовольствие, если мы приведём к нему не Назенин, а Менекше.—но напоролся на враждебный, не терпящий никаких возражений взгляд Султанши Луны и солнца, против которого не мог пойти и, почтительно поклонившись, ушёл выполнять приказание. Михримах, наконец-то осталась одна в предвкушении скорой победы над ненавистной невесткой по имени Назенин, бесшумно приблизившейся к ней, не говоря уже о том, что благодаря своей волчьей сущности, успевшей услышать издалека весь разговор золовки с кизляром-агой и, почтительно ей поклонившись, елейным голосом пригрозила: --Я так понимаю, Вам, Султанша, захотелось проблем? Я могу легко их для вас устроить, рассказав о Ваших, весьма близких отношениях с хранителем покоев нашему Повелителю. Тогда и узнаем на то, чья жизнь превратится в сущий ад. Между ними воцарилось длительное и, очень мрачное молчание, во время которого Луноликая оказалась так сильно потрясена осведомлённостью невестки о её личной жизни, что не нашлась того, что и сказать себе в защиту вместе с оправданием, благодаря чему, чувствуя себя победительницей, Назенин почтительно поклонилась Султанше и, слегка придерживая юбку шикарного алого бархатного платья с преобладанием золотой парчи, шёлка и гипюра, царственно ушла, провожаемая ошарашенным взглядом Михримах Султан. Тем временем, когда Шехзаде Осман с Орханом разошлись по своим покоям для того, чтобы собраться к охоте, оставшиеся наедине друг с другом, венценосные супруги сидели на, обитой парчой, тахте, обнявшись и утопая в ласковых лучах яркого летнего солнца, душевно разговаривали о своём третьем сыне, Шехзаде Сулеймане, обеспокоенные его проблемным поведением и не желанием учиться. Конечно, мальчика можно было понять, ведь старшие братья считали Сулеймана младшим и диковатым, скорее даже отчуждённым, но требующим к себе внимание в тот момент, когда братьям было некогда или они были заняты своими, более важными делами, что вызывало у Шехзаде протест с желанием навредить братьям. Селим с Санавбер искренне понимали, одинаково любили и переживали за всех своих детей, никого, не выделяя и не обделяя, не говоря уже о том, что, наоборот, воспитывая их таким образом, чтобы они жили дружно, ведь жестокий закон Фатиха был упразднён ещё три года тому назад, если не больше, а значит, им не грозила смерть в день восхождения на Османский трон кого-то из братьев, что ещё больше должно сдружить их всех. --Даже не знаю, чего нашему третьему сыну, не хватает!—измождённо вздыхала молодая Султанша, делясь с мужем своими душевными переживаниями, но он молчал и лишь только с огромной нежностью целовал и ласково поглаживал жену по бархатистым щекам и шелковистым распущенным золотисто-каштановым волосам, давая возлюбленной, понять о том, что ему больше не хочется говорить о детях. Султанша поняла возлюбленного и прекратила их разговор, добровольно утопая в завораживающей бездне его голубых глаз и сладостной неге жарких поцелуев. За этим увлекательным романтическим занятием их застал, бесшумно вошедший в главные покои и почтительно им поклонившийся, Мустафа-ага, одетый в серебристую парчу и серый шёлк. Он принёс венценосным супругам искренние извинения за то, что вынуждено нарушает их милую идиллию, чем и привлёк к себе внимание, заставив, нехотя отстраниться друг от друга и выслушать его доклад о том, что к отправлению на охоту всё готово. Молодой Правитель огромной Османской Империи одобрительно кивнул, после чего душевно распрощался с возлюбленными жёнами и младшими детьми, отправился на охоту вместе с двумя старшими сыновьями Османом и Орханом. После того, как Санавбер проводила мужа вместе с сыновьями на охоту и вернулась во дворец, проходя по мраморному коридору, залитому яркими солнечными лучами, погружённая в романтическую задумчивость, из которой её дерзко вырвала, вышедшая ей на встречу рабыня, одетая в светлое платье и серебристый парчовый кафтан. Она даже не потрудилась высказать своё почтение Баш Хасеки, за что и получила от неё убийственный бирюзовый взгляд, как бы спускающий её с небес на землю и отрезвляющие слова: --Да, как ты посмела, жалкая, ты, рабыня, вести себя с матерью главного наследника, столь непочтительно?! Совсем стыд потеряла! Так я тебя мигом в чувства приведу, стоит мне только приказать агам, и они мгновенно отправят тебя на фалаку! Вот только наглая наложница даже и не подумала взяться за ум и, спохватившись, принести искреннее извинение, не говоря уже о том, что почтительно поклониться. Вместо этого, она, продолжая, нагло улыбаться, проговорила, как бы напрашиваясь на шквал звонких отрезвляющих пощёчин, которые Баш Хасеки, еле сдерживая себя от порыва, обрушить их на неё: --А сама-то давно в рабынях ходила, Санавбер?! Большое количество Шехзаде ещё не делает тебя госпожой! Ты как рабыней была, так ею и осталась, хотя и стала Баш Хасеки и даже свободной женщиной! Твоя молодость с красотой не вечны! Придёт время, и ты постепенно увянешь, как роза и вот тогда, Повелитель начнёт посматривать на другие, более молодые и свежие цветы, постепенно охладевая к тебе! Даже сейчас, на протяжении этого месяца, что ты, временно не можешь ублажать его в постели, за просто найдётся более пробивная и целеустремлённая рабыня, которая обойдёт тебя, приложив все усилия для того, чтобы Его Величество увлёкся ею! Вот только, хотя это и было крайне нелегко, но прекрасная Баш Хасеки преодолела себя и, глубоко вдохнув-выдохнув, уже собралась любезно улыбнуться нахалке, ответив, что все её провокации на неё совсем не действуют, как, в эту минуту, к ним подошла, сопровождаемая верными служанками, Михримах Султан, отрезвляюще поставившая дерзкую наложницу на место и тем-самым вступившись за невестку: --Да, кто ты такая для того, чтобы говорить в столь непочтительном тоне с главной женой Властелина Мира, нахалка! Немедленно извинись, либо мгновенно окажешься в темнице без еды с питьём!—и, выдержав небольшую паузу, доброжелательно обратилась к невестке с мудрым советом о том, чтобы она возвращалась в свои покои, либо проверила успеваемость детей в учёбе. Санавбер всё поняла и, почтительно поклонившись золовке, терпеливо дождалась извинения от наглой наложницы и лишь только после этого ушла, провожаемая дружеским взглядом Луноликой, которая немного выждала и продолжила воспитывать, потерявшую всякий стыд, рабыню по имени Менекше. Не известно, сколько прошло времени, но когда молодой Султан вместе с детьми и охраной изрядно поохотился и возвращался домой, хотя и уже начало смеркаться, он устроил небольшой привал и принялся наблюдать за тем, как его сыновья под бдительным присмотром с не навязчивыми советами и рекомендациями Мустафы-аги, устроили соревнования на деревянных саблях, что вызывало у Селима добродушную улыбку с, отразившейся в красивых голубых глазах, гордостью от того, что ему было приятно видеть и наблюдать за тем, что его старшие сыновья дружат и веселятся, по-доброму подшучивая друг над другом, но хорошее настроение османского монарха продлилось до тех пор, пока к нему ни подошёл Мустафа-ага и не в силах больше скрывать свои отношения с его старшей сестрой Михримах Султан, почтительно поклонился и, принеся искреннее извинение, покаялся ему во всём, что вызвало в Селиме, поначалу шок, затем добродушный смех и, наконец, гнев, с которым он и накинулся на друга, являющегося не только хранителем его покоев, но и телохранителем и, пару раз ему яростно врезав, тем-самым, защищая честь дражайшей сестры, на которую уже легла тень, решил вынести вердикт, касающийся их дальней судьбы завтра на Совете Дивана, а пока они все, молча собрались и вернулись в Топкапы, где Селим сходив в хамам, прошёл в свои покои для того, чтобы ждать в них прихода своей дражайшей второй Хасеки по имени Назенин, которая, вероятно, на протяжении всего этого дня готовилась к романтической встрече с возлюбленным мужем.