❤
Утро тридцать первого декабря для Чонгука ознаменовано ранним подъемом в связи с непрекращающейся трелью дверного звонка. Он разлепляет глаза с трудом, безрезультатно пытаясь прийти в себя и осознать, где находится, а после наконец-то сползает с кровати и плетется в коридор, лениво потягиваясь. В глазок альфа, конечно же, не смотрит, да и зачем, гостей Гук не ждет, а незнакомцам не придет в голову ломиться, поднимая на уши весь дом. – Сукин сын, что ты наговорил моему отцу? – по ту сторону двери обнаруживается крайне разъяренная Хви, что агрессивной гарпией без приглашения залетает внутрь и пытается влепить Чону звонкую пощечину. Выходит у нее, следует отметить, не очень, потому что реакция не подводит даже наполовину спящий мозг, позволяя перехватить тонкое запястье на подлете. Чонгук устало вздыхает, неторопливо трет свободной рукой глаза и только после этого смотрит на омегу холодным изучающим взглядом. До мелочей продуманный образ: намеренно размазанная по лицу подводка якобы трагических слез – а ведь радужка даже не блестит от влаги – коротенький полушубок, открывающий вид на стройные ножки в капроне (альфе даже стало за нее капельку холодно), затянутые в черные остроносые сапоги на каблуке, несомненно, эффектная прическа, выдержанная в небрежном стиле, и яркий лак на длинных ногтях, остроту которых Гуку не хочется проверять на себе. Сцена на повышенных тонах не производит на него ровным счетом никакого впечатления, как и внешний вид отчаявшейся дивы, желающей творить возмездие. Ни раздражения, ни гнева, ни жалости – ничего. Кто сейчас и должен быть зол, так это Чонгук, но он только вспоминает вчерашний поцелуй, ласковые прикосновения Тэхёна, его голос, глаза и благоразумно не предпринимает ничего, избирая тактику сдержанности и отстраненности, что, несомненно, только больше злит Ин. – Слова дурного не сказал. А что такое? – Хви в ярости бьется беспомощной пташкой в стальном захвате, брыкается и царапается, но это не помогает. Чон смотрит по-прежнему равнодушно и с ноткой презрения, сильнее сжимая пальцы на запястье. – Меня переводят! – она снова кричит, практически визжит, переходя на фальцет, что неприятно бьет по барабанным перепонкам и заставляет невольно морщиться. Симпатичное личико искажается гневом, изменяется до неузнаваемости и становится отталкивающе пугающим под действием истерики. И как только Чонгук раньше ничего не заметил? – Переводят в другой город, это твоих рук дело, – омега предпринимает новую попытку ударить парня, и тот наконец не выдерживает, демонстрируя агрессию в ответ. Гук заламывает ей руки до жалобного хныканья и теперь уже искренних всхлипов боли, приближает лицо вплотную к ее и говорит низким тихим голосом, от которого у девушки мурашки страха ползут по коже: – Еще раз попытаешься навредить Тэхёну, и тебя не в другой город переведут, а в тюрьму, уж я найду способ, как тебя туда упечь, – Чона едва ли не трясет, самоконтроль трещит по швам, и только обещание, данное Тэхёну, не дает ему сорваться и совершить непоправимое – ударить Хви. – Что, думала, я не узнаю? – он скалится удовлетворенно, видя растерянность на лице Ин, которая явно не ожидала подобной подставы. Продумала все наперед, надеясь оттяпать лакомый кусочек и устранить конкурента, словно не с живыми людьми дело имела, а с куклами. – Сука, – желая хоть как-то усмирить собственную ярость, Чонгук отталкивает от себя омегу, что, не удержав равновесие на тонких шпильках, падает на пол, поднимая на парня теперь уже по-настоящему заплаканные глаза. Она всхлипывает жалобно и делает то, отчего у альфы волосы на затылке встают дыбом: ползет к его ногам, вынуждая попятиться назад. – Не унижайся больше, чем есть, Хви, проваливай. Во взгляде Чона ни капли сомнений, решение не подлежит обжалованию. Ин ступает на слишком опасную дорожку в попытке очаровать того, кто уже давно попал под чары другого. И пожинает теперь свои же плоды, поднимаясь без чьей-либо помощи – альфа даже не предлагает, брезгуя марать о нее руки – и наконец-то уходит, Гук надеется, не только из квартиры, но и из их с Тэхёном жизни. И всего-то надо было разместить на новостном портале одно интересное домашнее видео, после которого отец Хви наконец-то внял предупреждениям и согласился на ультиматум, надеясь сберечь пошатнувшуюся репутацию. В попытке обезопасить Тэ Чонгук не остановится ни перед чем.❤
В это сложно поверить, но Тэхён сегодня наконец-то высыпается. И дело даже не в том, что просыпается он только ближе к двенадцати. Просто его впервые никто не тревожит звонками, не сверлят дрелью за стеной соседи, не кричит ребенок наверху, не мучают дурные мысли и тем более задолженности по учебе. Впервые за три года омега спит беспробудным сном младенца и просыпается в более чем приподнятом настроении с предвкушающей праздник улыбкой на губах. Вчера с Чонгуком, разобрав покупки, они убирались до позднего вечера, чтобы тратить на это меньше времени тридцать первого. А потом не только убирались. Ничего такого, просто страстные поцелуи и легкий петинг с необходимой обоим разрядкой, но, о боже, когда Гук усадил Тэхёна на столешницу, тот был готов сдаться и добавить еще один пунктик в список к своей пока еще скромной сексуальной практике. Правда альфа решил повременить, однако от него наверняка не укрылись ни мелкая дрожь предвкушения от ощущения крепкой хватки на бедрах, ни сбитое дыхание от вклинившегося между бедер тела, ни нетерпеливое ерзанье по поверхности, когда Чон старательно вылизывал его рот, сжимая пальцы на округлых ягодицах. Так волнительно, приятно и ярко чувствовать свою принадлежность кому-то, подчиняться и пытаться подчинить в ответ. Ким, кажется, начинает входить во вкус. К ушам приливает жар, а в паху знакомо теплеет от одних лишь воспоминаний, и Тэ спешит скрыться в душе, чтобы немного остудить собственный пыл и привести себя в порядок перед грядущей готовкой. Взгляд невольно цепляется за темнеющие пятна засосов на плечах, и на губах появляется довольная усмешка. То, с какой старательностью Чонгук оставляет на нем свои метки, заслуживает похвалы. Тэхёну нравится чужая ревность и желание обладать им, потому что они заставляют омегу верить во что-то большее, нежели простое следование инстинктам. Он скользит по следам кончиками пальцев, давит намеренно-сильно, чувствуя боль, и прикрывает глаза, наслаждаясь ощущениями. Этот дискомфорт помогает ему поддерживать связь с реальностью, понимать, что предыдущее столкновение с Чонгуком не было больной фантазией разума или дико реалистичным сном. Тэхён такой отвратительный, потому что действительно нуждается в демонстрации чужой привязанности к себе. Он просто хочет быть кому-то нужным. Вода смывает дурные мысли и хандру, и из ванной Ким выходит совершенно другим человеком, спокойным, уравновешенным и совсем капельку взволнованным. Чонгук приезжает в назначенный срок, минута в минуту, улыбчивый и раскрасневшийся с мороза, хотя добирался наверняка на машине. Он топчется на пороге смущенно и протягивает аккуратно упакованный в фиолетовую оберточную бумагу с серебристым бантом на крышке подарок, который Тэ размещает под пока еще не наряженной елкой вместе со своим ярко-красным. Ее украшение решают оставить на потом, принимаясь за самую муторную, по их мнению, часть – приготовление праздничных блюд. Никаких деликатесов или изысков, только то, что могут съесть с большим аппетитом: салат с курицей, орехами и ананасами, запеченная семга с сыром, бутерброды с маслом и рыбой, маринованные грибы, вино, морепродукты к нему (Чон издевается, потому что омега ни разу их не пробовал) и, конечно же, конфеты. Всего понемногу, но оттого теплее и радостнее на душе, потому что действо пропитано уютом и не обездушено, как у родителей с извечными светскими раутами, кучей дорогой безвкусной еды и неискренними улыбками на лицах. Тэхён впервые чувствует свободу в действиях и как ребенок радуется тому, что сам принимает решения касаемо блюд за новогодним столом. Но больше всего он благодарен Чонгуку, без которого праздник не вышел бы таким красочным и сытным. Находясь в режиме повышенной экономии Ким вряд ли смог себе позволить и половину из этого, а здесь такой выбор, который стал бы еще больше, если бы омега вовремя не остановил парня. Заканчивают приготовления они уже ближе к вечеру, захлебываясь слюной, поэтому решают утолить аппетит, наконец-то нарядить елку, угрожая задушить друг друга мишурой, и немного растрясти наеденное на улице, запустив фейерверк и слепив снеговика. Но несчастный ледяной друг остается позабытым, когда Гуку за ворот пуховика сыплется снег, а за угол дома убегает в надежде спрятаться хохочущий, как сумасшедший, Тэхён. На улице немноголюдно, светло благодаря придорожным фонарям и отчего-то уютно в облаке из кружащегося водоворота крупных снежинок, медленно оседающих на белоснежную землю – небывалая щедрость подобная погода да еще и с легким морозом. Идеальное время для ночных прогулок и задушевных бесед, а то и вовсе безумного веселья, в которое Тэ планомерно втягивает Чонгука. Ким даже не подозревает, что в игре в снежки Чону нет равных, как, впрочем и во всем остальном. Он, переполненный азарта, планомерно загоняет нагло улыбающуюся жертву в угол и совершает беспощадный обстрел, роняя того в итоге в снег. Тэ совсем не сопротивляется, только смеется до невозможного заразительно и совершенно обезоруживающе смотрит горящими от счастья глазами на альфу. Чонгук не может устоять перед соблазном – уж слишком заманчиво приоткрываются в попытке глотнуть холодного воздуха пухлые розоватые губы. Парень поддается спонтанному порыву быстро, пока не упущен момент, и легко чмокает Кима, мгновенно заставляя замолчать и растерянно облизнуться. Сладко, да, определенно. А в следующий миг Тэхён захлебывается возмущениями, потому что альфа щедро размазывает ему по лицу снег, торжествуя от свершившейся мести. Недолго, правда, ведь омега не остается в долгу снова, хватая того за ноги и утягивая за собой в сугроб. И на какой-то час они забывают обо всех проблемах, трудностях и заморочках, снова становясь теми детьми, из которых слишком быстро пришлось вырасти. Но возраст ведь не обязательный критерий для простой и порою столь необходимой радости? Сколько бы лет нам не было, внутри каждого из нас, пусть порою и очень глубоко, но по-прежнему живет ребенок, нуждающийся в веселье, защите и любви. И глуп тот, кто скрывает это от других. – Замерз? – Чонгук склоняется над омегой, что отрицательно крутит головой и улыбается ослепительно ярко – ну как не ответить ему тем же? Тэхён дышит не менее сбито, чем альфа, и принимает протянутую руку, поднимаясь из снежного вороха слипшихся хлопьев, половина из которых предсказуемо остается на мокрой одежде и шапке. Они совершенно забывают про время и понимают, что пора уже возвращаться домой, когда зуб на зуб совершенно не попадает – забавно, что во время снежной битвы мороз не ощущался вообще. Отряхиваться от снега приходится в лифте, Чон слишком настаивал на возвращении в тепло, с беспокойством отмечая синеющие губы Кима. – Черт, ты накормил меня снегом, кажется, он скоро полезет у меня отовсюду, – обреченно стонет Тэхён, стягивая ужасно тяжелый пуховик с плеч и отправляя тот сушится на угол двери, ведущей на кухню, хотя ему поможет, наверное, только фен. Одежда летит следом, описывая путь из коридора до спальни за чистой и сухой сменой мокрым товарищам. Гук на его капризный тон только улыбается понимающе и растирает парню плечи, недовольно цокая языком из-за легкой ответной дрожи. – Срочно в горячий душ, а потом пить чай, – выносит вердикт Чонгук и буквально тащит в ванную комнату упрямого омегу, решившего окончательно свести парня с ума. Хотя нет, с ума он сходит в тот момент, когда Тэхён утягивает Чона в душ вместе с собой, согревая куда быстрее обжигающих водяных струй. – Так быстрее, – звучит очень соблазнительно обманчивое заблуждение, ибо торопиться им, если честно, некуда. Они ведь мылись вместе раньше, тогда, в течку, но почему-то сейчас все происходит иначе, ощущается по-другому, интимнее и проникновеннее. Гук ведет пальцами по плечу вниз, размазывая мыльную пену по мягкой глади нежной кожи, давит на лопатки, выгибая в спине, и подвисает мгновенно, когда Тэ, приподнимаясь на носочки, опирается ладошками ему в грудь, жмется ближе, заглядывает в глаза, облизываясь предвкушающе, и шепчет на выдохе в самые губы находящемуся на грани альфе: – Чай? Он издевается, не иначе, смотрит так хитро, томно и совершенно обескураживающе, что у Чона не остается ни одной приличной мысли при взгляде на него. Каждой клеточкой своего обнаженного тела Чонгук ощущает Тэхёна, мокрого, распаренного и до судорог в мышцах желанного. Даже руку протягивать не надо – омега уже в его объятьях, трется намеренно медленно, водит пальчиками по груди и прячет шальной блеск за длинными ресничками. Господи, Гук ведь собирался быть хорошим и терпеливым. Кажется, не судьба. – К черту чай, хочу тебя, – сраженный наповал, выдыхает альфа другу в губы и накрывает те своими, затягивая во влажный тягучий поцелуй. Он голодный и жадный, подавляет своей силой, заставляя трепетать восторженно в крепкой хватке и хныкать жалобно, не менее нетерпеливо целуя в ответ. Тэхён далеко не из робких, но ему отчего-то нравится ощущать себя беспомощным подчиняющимся мальчиком рядом с Чонгуком, задыхаясь от наглых пальцев, натирающих копчик, а затем по-хозяйски скользящих меж ягодиц и осторожно проникая во влажную дырочку сразу двумя на фалангу. Ким выдыхает сорванно в чужие губы и сжимается рефлекторно, подбирается испуганно от столь неожиданного вторжения и цепляется судорожно за плечи, слегка отталкивая от себя альфу. – Я... – ох боже, как трудно собраться с мыслями и сказать хоть что-то, – мне нужно немного времени, – да, точно, времени, чтобы... Чтобы что? – Хорошо, я буду ждать тебя снаружи, – Чонгук не возражает, словно понимает метания Тэхёна без слов, и, смыв с себя остатки пены, первым покидает душевую кабину, тихо прикрывая за собой дверь, пока омега нервно убирает мокрые пряди со лба и пытается привести мысли в порядок. Проклятье, он так волнуется, словно они собираются заняться сексом впервые, а ведь это даже не второй их раз. Но все равно боязно, даже страшно, потому что прошлые акты близости происходили под наплывом эмоций, а сейчас все совсем по-другому, сознательно что ли. Теперь уже не спишешь ни на течку, ни на возбуждение, ни на гормоны. Тэхёну просто хочется, без причин и объяснений, чтобы его взял Чонгук. Хочется, чтобы альфа был с ним нежным и внимательным, а после требовательным и грубым. Хочется, чтобы Гук прислушивался к реакциям невозможно чувствительного тела и дразнился, намеренно выводя из себя, а после брал силой, вбивая в матрас до сбитых хрипов и протяжных стонов. Между ягодиц знакомо теплеет и становится мокро. Ким стонет обреченно, упираясь лбом в нагретую стеклянную перегородку душа, и облизывает пересохшие губы, ведя кончиком по контуру и вспоминая недавний поцелуй. Тэхёна заводит даже вкус чужой слюны, что уж говорить про остальное, и глупо идти на попятную сейчас, когда там, в комнате, ждет не менее разгоряченный Чонгук. Его, черт побери, Чонгук. В спальню омега возвращается уже куда более собранным, нежели раньше, нервно теребя пальцами край довольно короткого шелкового халата. Чересчур откровенно, но в их с Чоном отношениях изначально было всего чересчур, так что подобная одежда цветочки по сравнению с остальным. Он ступает за порог и застывает изумленно на месте, с восторгом осматривая полумрак преобразившейся комнаты. Чонгук определенно постарался на славу, за каких-то полчаса украсив помещение до неузнаваемости, хотя и не сделал ничего сверхъестественного. В бархатном пористом полумраке танцующими язычками пламени от стен отражаются ароматические свечи, разнося знакомый дурманящий запах хвои, и бликуют с разноцветными огоньками включенной гирлянды на елке, а на полу, у кровати, на низком журнальном столике располагается импровизированный фуршет из вина, фруктов и морепродуктов, на которые Тэ косился весь день. – Иди сюда, котенок, – разносится по комнате тембр низкого голоса Гука, выводя из оцепенения, и омега мгновенно покрывается мурашками, переводя восторженный взгляд на парня. Он такой домашний и уютный в обычных спортивных штанах и белоснежной футболке, прихваченной из дома для сна, с растрепанными после душа влажными волосами и обескураживающе-очаровательной улыбкой, что у Кима невольно сердце сжимается от нежности в предвкушении чего-то значимого, важного. Вроде ничего особенного или заурядного, но почему-то дико романтично и мило, сюрприз и вправду получается отличным. Чонгук смотрит на Тэхёна в ответ неотрывно, гладит одним лишь взглядом медленно, мягко, обводя полюбившийся силуэт, и молча протягивает к нему руку, приглашая присоединиться к своеобразной ночной трапезе. – Кажется, я погорячился, когда говорил, что ты не романтик, – бормочет растерянно Тэ, на ватных ногах шагая до друга, как за последний островок безопасности хватается за предоставленную ладонь и опускается на мягкую подушку прямо на полу рядом с альфой. О, Чон не романтик, а проклятый искуситель, умело играющий на струнах чужой души. – Только для тебя, котенок, помнишь? – Кима пробирает на дрожь от его голоса, от его взгляда и от подушечек пальцев, осторожно оглаживающих тонкую сеть венок на запястье. Язык словно прилипает к нёбу, лишая каких-либо слов, да они Гуку и не требуются. Чонгук разливает вино по бокалам, не торопит абсолютно к чему-то большему и с каким-то предвкушением наблюдает за тем, как переливается в прозрачных бокалах игристая розовая жидкость, как мерно двигается кадык, когда Ким опустошает свой фужер, как робко тянется после к креветкам, макает одну из них в соус, подносит ко рту и пробует опасливо, пережевывает тщательно и мычит удовлетворенно, явно приходя в восторг от необычного вкуса. – Черт, Гуки, они потрясающие, попробуй, – воркует Тэ, слишком увлеченный едой, чтобы заметить чужой голодный взгляд, направленный на обнаженную линию ключиц, открытых обзору через глубокий вырез небрежно запахнутого халата. Омега беспечный, но тем даже лучше для Гука, что послушно приоткрывает рот, когда Тэхён пытается накормить его креветкой, почти не жуя, проглатывает ее и едва-едва прихватывает зубами костяшки тонких длинных пальцев. Дыхание у парня сбивается мгновенно, и в горле странно пересыхает, когда по телу разливается странный жар то ли под действием вина, то ли от игривых манипуляций Чона. Альфа далеко не святой и уж тем более не благородный рыцарь, чтобы добровольно отказываться от того, что разжигает аппетит, не сводя с него подернутого дымкой возбуждения взгляда. Он проходится губами по подушечкам и слизывает языком с них пряный соус, но хочет попробовать совсем другое, то, что пока что скрыто под тонкой тканью халата, только будоражащего воображение сильнее, когда Ким нервно ерзает на месте и сдвигается ближе, задирая и без того короткий подол и оголяя смуглые сочные бедра. – Вкусно? – Тэхён не знает, почему шепчет, не знает, почему как загипнотизированный смотрит в чужие глаза и ожидает ответа, от которого лицо обдает теплом, почему нехотя убирает пальцы и до сих пор ощущает фантомный след от зубов на них. Вкусно не то слово. В голове пустота, а ниже живота ужасная ноющая тяжесть, разносящая по венам истому. И не остается ни одного разумного довода против собственной шальной задумки. – Очень, – ужин? Зачем, когда есть губы Чонгука, с которых Ким, повинуясь порыву, кончиком языка слизывает остатки соуса, так и напрашиваясь на поцелуй, а потом и вовсе стонет полузадушенно, когда получает его. Получает все, что только пожелает. По спине ползут мурашки, и будто разряды тока касаются кожи в том месте, где оставляет свой след горячая рука Чона, уверенно пробивающая себе дорогу по колену до намеченной цели под короткий халат. От вина у Тэхёна кружится голова, и масла в огонь подливают жгучие поцелуи на губах и жесткая хватка ладони на бедре. Пальцы смещаются выше, развязывают шелковый пояс и заставляют тот упасть скользящим холодным клочком ткани на пол. Последняя преграда на пути к желанному телу соскальзывает с плеч, открывая изумительный вид на хрупкую линию худых плеч, острые ключицы, песочные бусины крошечных сосков и мягкую гладь живота. Белье Ким, конечно же, не удосуживается надеть, и это окончательно сводит Чонгука с ума. Не желая терять время на глупые игры, Тэхён перебирается к альфе на колени, сам жмется теснее и углубляет поцелуй, запуская пальцы в темные волосы. Он неожиданно голодный, нетерпеливый и смелый – шампанское развязывает ему руки, отпуская тормоза. Но вся его отвага меркнет и блекнет перед напором Чона, что перенимает инициативу, мгновенно подхватывает омегу под бедра и укладывает на кровать, придавливая собственным весом и планомерно выцеловывая длинный изгиб шеи, распаляя еще больше. Тэ теряется в пространстве, гнется отзывчиво и тянется навстречу, с огромной охотой принимая ласку. Чонгук такой настойчивый, решительный и сильный, Тэхён млеет и дрожит в его руках, поддается, растекается податливым котенком на простынях и послушно разводит ноги, растерянно облизываясь, когда ладони оглаживают колени и ведут ниже, туда, где огромным концентрированным пожаром скапливается напряжение. Ладонь оборачиваются вокруг наливающейся кровью плоти, и омега слегка приоткрывает рот в немом стоне, тут же прихватывая зубами нижнюю губу, дабы не дать слабину раньше времени, не показать, какую на самом деле огромную власть Гук имеет над ним. Но Чону эта демонстрация и не требуется, все видно и без нее. Он улыбается Киму понимающе, перекатывает в пальцах яички, а после смещается к звездочке мышц, отзывчиво сжавшейся при непосредственном контакте подушечек с кожей. Тэхён может врать кому угодно, но только не альфе, который точно знает, какой эффект производят его действия. Игра проиграна заранее, нет смысла притворяться и строить из себя недотрогу. Время замедляет ход окончательно, и секунды превращаются в настоящее испытание, практически пытку, но до того сладкую, что язык не повернется ее таковой назвать. Господи, Тэ сейчас такой мокрый, ему так жарко и плохо без Чонгука, что будто издевается над ним и растягивает долго, мучительно, со вкусом, проникая на жалкие фаланги и выскальзывая снова, а после добивает окончательно, погружая пальцы в рот, чтобы распробовать омегу как следует. Грязно, черт побери, но до чего же возбуждающе. Поцелуев на теле мало, они лишь опаляют кожу, выжигают на ней клеймо, но не успокаивают пожара внутри. Не желая оставаться безучастным, Ким приподнимается на локтях и тянет осточертевшие трико с альфы вниз. Те сворачиваются и комкаются где-то на коленях, а после пропадают совсем вместе с майкой, но Тэхёну плевать на их участь. Он с огромным упоением обхватывает рукой чужой налившийся кровью член, сжимает в ладони и выдыхает восторженно, чувствуя его теплоту и пульсацию. Ему нравится играться с ним, нравится сжимать осторожно и вести по всей длине, собирая выделившуюся прозрачную смазку, нравится слушать Чонгука, сипло выстанывающего удовлетворенное подтверждение наслаждения, нравится смотреть другу в глаза и понимать, что они оба помешанные, двинутые и точно возбужденные настолько, что дополнительные прелюдии не требуются. Тэхён ложится обратно на постель, расставляет ноги шире и тянет Чона за бедра к себе, направляя член к своей сокращающейся в нетерпении дырочке. Альфа по-прежнему медлит, останавливается в последний момент, нависая над Тэ и кидает короткий взгляд на тумбочку, словно вспоминая о чем-то. И только сейчас до омеги доходит, почему Гук не торопится предпринимать что-либо, ведь никто из них снова не озаботился защитой, совершенно позабыв про презервативы. – Нет, я... – Тэхён трогает Чонгука за плечо, привлекая внимание, и облизывается медленно, взвешивая все плюсы и минусы своего решения. Им ведь действительно можно рисковать, можно не бояться последствий и не осторожничать – мужчине омеге куда сложнее забеременеть, нежели женщине. И дар и проклятье в одном флаконе. Быть правильным и целомудренным сейчас не хочется, а вот почувствовать, как из него вытекает сперма Гука – очень даже. – Я хочу без, – взгляд альфы знакомо темнеет, наполняется той самой первобытной чернотой, и Тэ буквально дрожит в предвкушении того, что должно произойти дальше. Чонгук наконец-то входит, направляемый чужой рукой. Входит медленно, осторожно, завороженно наблюдает за тем, как крупная малиновая головка давит на колечко, как нехотя поддаются тугие стенки давлению, как расступаются под напором его плоти, пропуская внутрь, и как обволакивают узостью почти до боли, и не сдерживает восторженного блаженного стона. Господи, как же классно. Тэхён так сжимается вокруг него, подается навстречу, разводя ноги шире, чтобы принять еще глубже, и просит, кусая губы. Кто Чонгук вообще такой, чтобы отказывать ему в этом? Он входит до конца, останавливается намеренно и дышит быстро, шумно, словно успел пробежать стометровку за самый короткий промежуток времени, но то просто сходит с ума шальное сердце, разгоняющее по венам не кровь – лаву. Они оба задыхаются от той лавины чувств, что обрушивается на них совершенно неожиданно. Этот секс не похож на те, что случались ранее. Он более осознанный, планомерный, неспешный и чувственный, словно оба пытаются запомнить каждый миг, каждую секунду происходящего и отпечатать на подкорке сознания, чтобы вспоминать одинокими вечерами. В глазах напротив столько чувств, столько эмоций и неозвученных слов, нужда в которых попросту отпадает, осознание полноты действа приходит к каждому без них. Они целуются бесконечно долго, делятся ощущениями и вкусами, восторгом и трепетом, считывая реакцию по тихим вздохам. Чонгук не спешит, толкается в омегу медленно, размеренно, переплетая их пальцы, и Киму хочется кричать от того, как остро чувствуется каждое движение, каждый толчок и прикосновение к коже. Тэхёну горячо, ох, так горячо от его члена внутри, и так тесно, проклятье, невообразимо тесно. Чон обезоруживающе нежен с ним и внимателен, будто именно этот секс у них происходит впервые, и просто хочется плакать от того, как много всего омега чувствует сейчас к другу. Им хорошо. Невообразимо хорошо, потому что стоны мешаются в единую мелодию из созвучных нот. Чонгук так медленно двигается в Киме, ужасно медленно до упора входит и практически полностью выскальзывает благодаря щедрому обилию вязкой белесой смазки, оставляя после пугающе-тоскливое опустошение, а потом толкается снова, выводя их на новый круг ада. Эта сладкая пытка кажется бесконечной, на телах выступает испарина, блестит алмазной крошкой на коже и скатывается отдельными капельками по вискам, испытывая на прочность терпение обоих. Жар нарастает медленно и планомерно, разрывает изнутри и подбирается к заветной цели, заставляя Тэхёна нетерпеливо метаться по простыням, выгибаться и забрасывать ноги Чонгуку на поясницу в попытке оказаться еще ближе к нему, хотя ближе точно некуда. Чон целуется одуряюще сладко, волшебно и захватывающе, крадет его вздохи и улыбается понимающе, сцеживая воздух короткими порциями в надсадных стонах. Просто запредельно. – В меня. Я хочу в меня, – почти плачет Тэ, выстанывая просьбу на одной протяжной ноте, поджимая пальчики на ногах и расцарапывая альфе спину. Его бедра заметно подрагивают, сокращаются спазмами мышцы на животе, и обильно сочится смазкой член, зажатый меж их телами. – Ох, Гуки, я так близко, быстрее, пожалуйста, я почти, – это практически пытка – ощущать столь остро каждый толчок, каждое движение внутри и дергаться каждый раз, когда большая головка проезжается по заветной точке, испытывая нервы на прочность. Ким весь превращается в одну чувствительную эрогенную зону, остро реагируя на поцелуи и прикосновения, а потому стонет протяжно и звонко, подстегивая на рваный ритм. – Черт. Котенок, ты сводишь меня с ума, – обреченно рычит Гук и входит снова, резко, глубоко, с оттягом, но не меняет темпа совершенно, тоже балансируя на тонкой грани между диким нетерпением, практически раздражительностью и предвкушением чего-то грандиозного и масштабного. Оргазм настигает неожиданно, сносит подобно цунами и выбрасывает на влажные простыни растерянными, довольными и ослепленными, заставляя беспомощно хватать ртом воздух и издавать лишь нечленораздельные звуки, по привычке хватаясь друг за друга как за якорь, удерживающий в сознании. Часы отбивают полночь, а гоняющее по венам кровь сердце стучит в ритме, известном только двоим. Какое-то отвратительное чувство неправильности жрет Тэхёна изнутри, когда альфа сгребает его в объятья, прижимая ближе к себе. Словно нельзя быть настолько счастливым, словно Тэ не заслужил ничего из того, что сейчас происходит с ним, и должно случится нечто ужасное, как происходит всегда. Потому что Ким, будем откровенны, не считает, что заслуживает хотя бы крошечную частичку того тепла, которым его окружает Чон погружая в иллюзию любви, когда целует снова и заставляет отбросить глупые мысли, сомнения и страхи прочь. Тэхён не знает, возможно ли это или нет, но именно сейчас он почему-то начинает влюбляться в Чонгука еще сильнее.❤
10 пропущенных вызовов. Мама: Почему ты не приехал? Мы выслали тебе билет два месяца назад, Тэхён, мог бы хотя бы предупредить, что не приедешь. Срочно позвони мне. Отец нашел для тебя отличную партию.