Без имен

Влечение хорошей девочки к плохой – так банально. Вентру. Всегда только Вентру. За клановой принадлежностью так легко спрятаться, легко спрятаться за чулками, каблуками, платьем с щекочущим нервы разрезом. Даже в постели, за кружевным бельем, за упавшей с плеча лямкой лифчика, за сползающей по бедрам полоской трусиков – легко. Обнаженная – но в маске. У Бруха сильные грубые руки, хриплый голос, под черной майкой – маленькая грудь. Никаких лифчиков. Соски торчат вызывающе, и в этом она вся. Страпоны, фаллоимитаторы, другие подобные игрушки? Ха-ха-ха, дайте в руки бейсбольную биту, так выйдет лучше. Бруха держит крепко, запястья саднят, саднит все, за что ей взбредает в голову ухватиться. Бруха встряхивает, дергает, двигает, лапает – с мужской грубостью, но с женским чутьем. Облапать так, чтобы возбудить – тоже надо уметь. По белому телу расползаются пятна её прикосновений. Почти невидимые, но очень, очень ощутимые. – Маленькая камарильская шлюшка, – на шепоте голос Бруха уходит почти в мужской баритон, низко, хрипло, волнующе. Внутри что-то дрожит и размягчается от этого голоса, растворяется чуть ли не в воду. На бедрах влага – красноватое на белом. Бруха резко подхватывает, поднимает, держит на весу – и слизывает эту влагу, по-звериному втягивая носом запах. Не ласка – изучение. И пальцы вставляет – совсем неласково. Сразу два. Откуда-то из груди рвется вскрик. Боль? Неожиданность? Мучительное удовольствие? Все сразу. Пальцы грубые, но как раз так, чтобы это обостряло ощущения. Делало происходящее – искренним. Искренняя злость. Искренняя страсть. Плечи Бруха – широковатые, твердые, сейчас напряженные. Но недостаточно широковатые, чтобы быть мужскими. И недостаточно твердые для Вентру. Ногти царапают их, но не ломаются – сами оставляют следы. Бруха порыкивает, и проталкивает пальцы еще глубже. Сейчас можно поймать губами её губы. Целовать, насаживаясь, принимать её напор и самой – покусывать, проталкивать язык, ласкать рот изнутри. Бруха рычит – но уже в поцелуй. Вибрация проходит изо рта в рот, и возвращается обратно – стоном. Внутри что-то замирает, затем пульсирует, отзываясь не только между ног – во всем теле. Ноги обнимают талию Бруха, притягивают ближе, к себе, в себя. Под бедрами – влага, и уже не только собственная. Ягодицы у Бруха небольшие, но не плоские, крепкие и твердые. Забраться рукой под них. Бруха на мгновение замирает, затем резко дергает бедрами. Чуть отстраняется, и с губ слетает хриплое: – Сучка… Сама ты сучка, выдохнуть мысленно. Только мысленно. Хорошая девочка должна стесняться таких слов. Но что в мыслях, что вслух, они звучат остро и ярко. Притягательно. Возбуждающе. Это. Так. Банально. Это. Так… Одно слово – один толчок. Рукой, внутри. Потом становится слишком быстро, слишком жарко. «Банально» - слишком длинно, получается больше похоже на другое слово… Ягодица Бруха под ладонью, под запястьем. Так хочется шлепнуть, невыносимо… И в определенный момент – не выдержать. И не запомнить ничего. Только ладонь потом саднит – сладко, болезненно. Тело чувствуется живым – тяжелое и, кажется, теплое. Теплее обычного. Легкая приятная слабость. Рука влажная, почти мокрая, бедра тоже. И голос Бруха: – Как тебя все-таки зовут? – А свое имя скажешь? – поинтересоваться лениво. Услышать смех и засмеяться самой. Без имен. Со всем остальным, со страстью, с нежностью, с ревностью, с поцелуями, с объятьями, с улыбками и ссорами (ссоры все-таки чаще) – но без имен. Привкус анонимности, больше кажущейся, чем реальной. Ведь, не считая имен, они знают друг о друге почти все. Пусть в этой банальной истории будет хоть что-то… не такое банальное.