Ромашки

«Юань» как «надежда» Он смотрит. Цзинь Лин теребит подвеску-колокольчик, прекрасно зная, что он смотрит, и не на кого-нибудь, не куда-нибудь, а на неё. На него. На молодого господина Цзинь, вероятного наследника едва ли не двух орденов, на хорошего лучника и просто заносчивого парня. На парня. Па-а-арня, не на неё. «Мама, за что мне такие мучения?!» — думает Цзинь Лин и, не выдерживая кривляний наглого Цзин И, высунувшегося из-за поворота сразу после Сы Чжуя, резко разворачивается, чтобы уйти. Пусть Сы Чжуй смотрит. От этого ничего не изменится. Небеса ради него не пожелают упасть, земля не разверзнется. Каким бы хорошим он ни был, как бы не хотелось, чтобы он не только смотрел, всё останется на своих местах. …наверное. Цзинь Лин не уверена. Он смотрит и Цзинь Лин должно быть, по сути, всё равно, безразлично, наплевать, ей омерзительно должно быть, в конце концов. Но нет. Не омерзительно. Не отвратительно. Презрения в её сердце как не было, так и нет до сих пор. Кого угодно она может возненавидеть в один миг, охаять, с надменным лицом плюнуть в душу резкими словами. Если только это не Лань Сы Чжуй. Как вообще можно испытывать к нему какие-либо негативные чувства? Цзинь Лин хотелось бы сказать, что с лёгкостью, хотелось бы ощутить эту привычную волну презрения в груди, но не выходит, не получается. Лань Сы Чжуй просто смотрит, а она не может с привычной дерзостью смотреть в ответ, не может с обычной твёрдостью при нём сжимать меч, не может с требуемой уверенностью натягивать тетиву лука. Ничего не может. Лин-эр едва ли не через день рыдает у тётушки Цзинь в покоях, а когда приходит время перебираться к дяде в Юнь Мэн, берет с собой Фею и идёт в лес, чтобы рыдать уже там, подальше от остальных. Фея в такие моменты лижет ей лицо и уныло подвывает, не понимая, почему хозяйка не прекратит разводить сопли. Лин-эр цепляется пальцами за тёплую шёрстку собаки, прижимает к себе и скулит, скулит отчаянно, сама на собаку похожая. Потому что себя жалко, жалко до одури, а Сы Чжуй такой красивый и тёплый, но не её, её он никогда не будет, он даже не друг ей, по сути, так, знакомый всего лишь. И сердце бьёт болью. Слова «всего лишь знакомый» и «Сы Чжуй» в одном предложении кажутся до ужаса неправильными. Но что ей делать? Как ей поступить? Он просто смотрит, а у Лин-эр уже коленки от счастья дрожат. Потому что не куда-либо, не на кого-либо, а на неё он смотрит. Даже если на парня, а не конкретно на «неё», но любуется её движениями, её действиями, ей самой. «Хотя бы так пускай будет», — думает Цзинь Лин, а потом вновь бежит плакаться тётушке, не в силах перенести съедающую все остальные чувства обиду: этого «хотя бы так» слишком мало. Или в лес бежит. Тут как получится, если честно. Обычно никто её в глубине леса не находит, умеет Цзинь Лин забираться в самую глушь. Хотя недавно дядя на неё наткнулся, пока она размазывала слёзы и сопли по лицу, силясь успокоиться. Пришлось соврать, что упала и выслушивать обеспокоенные фырки дяди Цзян Чэна всю дорогу до дома. Но это мелочи. А вот то, что после этого дядя решил взять её с собой в Гу Су, куда сам ехал, чтобы разрешить какие-то там непонятные вопросы — не мелочи, совсем не мелочи! А-а-а, у Цзинь Лин весь день до отправления тряслись руки и билось всё, что оказывалось в них! Но в результате она здесь, в Облачных Глубинах. Так сильно хотела увидеть Лань Сы Чжуя, так мечтала о том, чтобы услышать его голос, и что в итоге? Сбегает! Каждый чёртов раз она сбегает, вот как сейчас! — Эй, молодая госпожа Цзинь, я с тобой разговариваю! — возмущённо лепечет за спиной Цзин И, но у Цзинь Лин не хватает сил, чтобы развернуться и ответить хоть что-то. — Цзин И, тише, правилами запрещено кричать, — поправляет друга Сы Чжуй. Цзинь Лин без раздумий пользуется заминкой и скрывается среди домов в сторону комнат дяди. Дядя будет ворчать, что у него дела и времени на глупую племянницу-племянника нет, но всё равно что-нибудь придумает. А даже если и засадит за каллиграфию или какие-нибудь незначительные документы, так то даже лучше: отвлечься позволяет. …но каждый раз он, спустя какое-то время, вновь оказывается рядом. Они, вернее. Цзин И разбавляет неловкость глупой трескотнёй, Цзинь Лин обычно отвлекается на неё быстро, сходу начиная негодовать по совершенно любому поводу, её «дразнят» юной госпожой, она орёт, что Цзин И никчёмный. Так по кругу. А Лань Сы Чжуй подобен неспешному облаку. Хоть улыбка на его лице приятная, до него не достать, не вытащить из него признания, а ранить его словами и вовсе невозможно: Цзинь Лин пыталась и не раз. Потому что взглядов мало, потому что улыбка предназначена не только для неё, но для всех, потому что хочется… хочется… хочется большего. Но Лань Сы Чжуй остаётся таким же доброжелательным облаком где-то на горизонте. Только смотрит. Всё ещё просто смотрит. Долго, не отрывая взгляда, но всего лишь смотрит. «Да скажи ты уже что-нибудь!» — отчаянно думает Цзинь Лин, но говорит только Цзин И, зовёт прошвырнуться до города, сразиться на мечах, и то в какой-то непонятной форме, постоянно подбивая на спор и пытаясь надавить на больное. (но в стрельбе из лука он всё равно проигрывает всухую, неудачник) А Сы Чжуй на неё всё также просто смотрит. И всё не решается. Говорит как обычно дружелюбно, но нейтрально, сводя на нет ссоры и пытаясь погасить конфликты. Ещё иногда он играет на гуцине. Вероятно, потому что в такие моменты и Цзин И, и Цзинь Лин предпочитают замолчать, объявляя на некоторое время перемирие. Девушке всё равно на причину, если честно, да и в музыке она не сильно разбирается. Только наблюдать, как Сы Чжуй нежно перебирает струны, следить за его одухотворённым лицом, как временами он хмурится или едва заметно поджимает губы, сделав ошибку, слушать, как он неспешно выводит незамысловатые мелодии — высшее наслаждение. И большего от Сы Чжуя не дождаться. «Ну и ладно!» — стараясь не кривить губы, думает Цзинь Лин по пути обратно в Юнь Мэн. А после нагло бросает дядю и держит путь в Лань Лин, чтобы уже через какие-то пару дней вновь разрыдаться на коленях у тётушки Цинь Су. Тётушка всё понимает, в отличие от остальных. Помочь, правда, ничем не может, но по волосам погладит, успокоит, печеньем с чаем накормит. — Разве это честно, тётушка? — в один из вечеров вздыхает Лин-эр. Цинь Су неторопливо обмахивается веером и смотрит в окно, раздумывая над чем-то. — Лин-эр, ты правда веришь, что смогла бы выйти за него замуж? Поставленный таким боком вопрос повисает в воздухе. Цзинь Лин резко выдыхает и смотрит в пол, не смея поднять взгляд. Замуж? Да разве она о подобном думала? — В каком смысле, тётя? Вы спрашиваете о моих намерениях или?.. — Если бы ты не притворялась мальчиком, — мягко говорит Цинь Су. — Что вы хотите сказать? — нервно спрашивает Цзинь Лин. Женщина не отвечает сразу, молчит некоторое время. — Лин-эр, так вышло, что мой единственный сын умер и я больше не могу иметь детей. Всё это время я наблюдала как ты растёшь и старалась правильно воспитывать тебя, несмотря на обстоятельства. Ты мне как дочь. Потому я просто обязана спросить тебя: думаешь, А-Яо и господин Саньду Шеншоу одобрили бы твой брак с молодым господином Лань? Цзинь Лин чувствует себя совершенно несчастной. Ответ очевиден, прост и от этого страшен. — Нет?.. — Я не могу утверждать это с абсолютной точностью, — мягко шепчет тётя и берёт Цзинь Лин за руку. — Но молодой господин Лань даже не из главной ветви. Может, он и неплох как заклинатель, но его родители погибли, у него нет ничего и никого кроме ордена. Партия он… нет, партия хорошая, он часто занимал первые места на соревнованиях даже у нас в Лань Лин Цзинь. Вы ведь именно здесь познакомились, увиделись впервые, верно? Но, Лин-эр, для тебя он недостаточно хорош, понимаешь? Даже А-Яо будет тебя отговаривать, а реакцию господина Саньду Шеншоу ты прекрасно должна знать сама. При упоминании дяди Цзяна Цзинь Лин морщится. Дядя даже самого просветленного из возможных не одобрит, что говорить всего лишь про Сы Чжуя? — Я понимаю, тётя. Значит, не стоит и мечтать о чём-то, да? И на поляне среди белых пионов она сидит до первых звёзд, не обращая внимания на прибежавшую Фею, пока та мнёт и ломает цветы. Думы думаются с трудом, непонятное «замуж» и «не за Сы Чжуя» не желают стыковаться. Цзинь Лин вытирает слёзы, в который раз обзывая себя дурной плаксой. Плакать ей надоело до жути, только прекратить это никак не выходит. И за кого вообще тогда замуж, если не за Лань Сы Чжуя?.. — Я почуял запах псины, а это оказался ты, — неожиданно раздаётся за спиной. Цзинь Лин поворачивается, стараясь не думать о том, что глаза красные и лицо после слёз наверняка выглядит отвратительно. Ну почему же не повезло наткнуться на него?! — Цзинь Чань! Ты!.. — Что, правда глаза режет? Соизволил бы мыться хоть иногда, молодой господин. Не ровен час, когда не только я буду принимать тебя за псину с улицы, — насмешливо шипит Цзинь Чань. Его дружки смеются за его спиной. Недавно Цзинь Лин одолела его в бою на мечах и он, видимо, не слишком этому обрадовался. В который раз. — Что ты здесь делаешь, Цзинь Чань? Я думал, клетки с различными тварями закрывают на ночь, — Фея подбегает к её ноге и Цзинь Лин успокаивается. Пока с ней Фея, Цзинь Чань точно её не тронет. Разговор обрывается спустя пару фраз, Цзинь Чань и компания с опаской косятся на собаку, та показывает зубы в ответ. Но конфликт исчерпывать себя не спешит. На тренировке следующим днём Цзинь Чань выкладывается сильнее, чем когда-либо до этого, а у Цзинь Лин дико болит живот и, скорее всего, будет болеть следующие дня три, как и обычно. Она мысленно ругает себя за то, что вообще посмела встать с постели, почти забывая о противнике. И оступается. Не успевает отразить меч Цзинь Чаня. Пропускает удар. Клинок проходится справа по шее, не слишком глубоко, но разум пронзает болью, праведным гневом, кто-то кричит кому-то остановиться и кого-то уже бранит, но Цзинь Лин не слышит, не хочет слышать, потому что остаётся только сгруппироваться, оттолкнуться, стараясь не придавать значения ране, выбить меч из рук Цзинь Чаня, толкнуть его ногой в грудь, оставляя отпечаток сапога на белоснежном пионе, и наступить тому на горло, когда тот упадёт. Цзинь Лин сильнее него, это все знают. Мальчишке от этого не легче, но понимать его ситуацию она не хочет и не будет. С чего бы вдруг? — Как такое никчёмное создание посмело ударить меня? — фыркает Цзинь Лин, не зная, как бы ещё унизить Цзинь Чаня. Всё в ней требует отмщения, а боль только подстёгивает к действию. Но Цзинь Чань изворачивается, хватая её за ногу и заставляя потерять равновесие, а когда она всё же отходит на пару шагов, быстро нагоняет. От удара кулаком в лицо её не успевают спасти рефлексы. Сцепившихся учеников, со зверскими оскалами выдирающих друг другу волосы, разнимает сам Цзинь Гуан Яо, вовремя решивший пройти мимо. После драки, помимо раны на шее, остаётся большой фиолетовый синяк на скуле. Синяк сходит благодаря мазям, а вот порез долго не желает заживать и со временем превращается в шрам. Тётушка ахает, дядя Гуан Яо вздыхает и гоняет Цзинь Чаня по несущественным поручениям. Цзинь Лин чувствует себя отомщённой и по поводу шрама не волнуется. Какая уже разница? Да, на теле у девушки их быть не должно, это считается диким ужасом, но Цзинь Лин это мало волнует. Пока не вспоминает о Лань Сы Чжуе. «Что он скажет об этом?» — и тогда Цзинь Лин больше часа сидит, пытаясь рассмотреть в бронзовом зеркале шрам, бездумно водя по нему пальцами. «Не такой уж большой он или уродливый. А заметит ли вообще? Под воротником не сильно видно». Зато в Юнь Мэне шрам сразу же увидел дядя Цзян Чэн. — Это ещё что такое?! — и голову ей чуть не вывернул, пока разглядывал. — Дядя, прекрати! — за спиной дяди смеются адепты Юнь Мэн Цзян, но не так, как прихлебатели Цзинь Чаня. Может, особых друзей у Цзинь Линь нет ни в Лань Лин Цзине, ни в Юнь Мэн Цзяне, но отношение в Пристани Лотоса к ней явно другое, какое-то более семейное. Возможно, потому что в сравнении с характером дяди Цзян Чэна её дерзкие высказывания кажутся детским лепетом, потому и воспринимаются проще, без сильного негатива. Или она просто не успела отдавить кому-то больную мозоль. Цзинь Лин не особо над этим задумывается. В Юнь Мэне время тянется длиннее и спокойнее. Пускай здесь не блестит всё золотом, обстановка попроще, а дядя Цзян Чэн много злее и жёстче дяди Цзинь Гуан Яо, уходить отсюда не хочется совершенно. Если бы ещё не эти чувства, душу планомерно выворачивающие, было бы куда проще. «А переживу!» — думает в какой-то момент Цзинь Лин. «Чувства и чувства, они пройдут. Нужно только подождать немного. Сы Чжуй мне надоест и всё снова будет отлично». Но, когда Цзинь Лин совершенно внезапно видит его на праздновании Нового Года в Юнь Мэне, уверенность разом сходит на нет. «Что он делает здесь?! Он должен быть в Гу Су!» — Цзинь Лин с недоверием смотрит на обеспокоенное лицо, выделяющиеся белые одежды ордена Гу Су Лань, невольно засматривается, как с концами налобной ленты играет ветер. Сы Чжуй её ещё не заметил, стоит около продавца сладостями и, видно, кого-то ждёт. — Лань Юань! — раздаётся громкий голос Цзин И откуда-то справа. Сы Чжуй оборачивается, внимательно слушая тут же начавшего трещать друга. «Лань Юань? Это имя, данное ему при рождении?» — с удивлением думает Цзинь Лин. Почему-то раньше она не слышала, как кто-нибудь называл так Сы Чжуя, и это кажется ей очень неправильным. — А-Юань, — шепчет Цзинь Лин, и даже в самом имени его столько мягкости, что произнести его громко и чётко у неё не выходит. Только грубое и неказистое «Сы Чжуй» плевком срывается с губ. Лань Сы Чжуй резко оборачивается. В глазах его такое счастье, что недовольное лицо удержать удаётся с трудом. — Молодой господин Цзинь, — улыбается А-Юань, и Цзинь Лин тонет, захлёбывается, понимая, что это просто так не пройдёт, не надоест, не закончится. И столь многое хочется сказать, обсудить, ещё больше хочется услышать в ответ, но… Но говорит опять не А-Юань. — Вспомни демона! — закатывает глаза Цзин И. — А мы-то думали, что ты празднуешь с семьёй. «Они говорили обо мне? А-Юань думал обо мне?» — не может поверить Цзинь Лин. Но на вопрос о семье отвечать не собирается: то, что она в очередной раз поссорилась с дядей, им знать не обязательно. — А вас-то как занесло в Юнь Мэн? И вообще, сам ты Тяньлун, ещё и тупой вдобавок! — Давайте успокоимся, — вклинивается А-Юань. Цзинь Лин морщится, позволяя себя уговорить. — Мы не успели вернуться домой и решили встретить Новый Год здесь. — А из-за кого не успели? Если бы ты не потерял то растение, нам не пришлось бы лезть за ним второй раз и терять время, — ворчит Цзин И. Цзинь Лин провожает их до главной площади, к гомонящим пёстро одетым людям, к палаткам с едой и фейерверками, к танцующему среди толпы дракону, сшитому из ярких тканей, говоря параллельно о какой-то ерунде и почему-то чувствуя себя лишней. Цзинь Лин снова сбегает, отговорившись поздним временем и приплетя в объяснение дядю. В конце концов, дядя и правда не обрадуется, если она прошляется с кем-то всю новогоднюю ночь. — Молодой господин Цзинь! Погодите! — Цзинь Лин резко оборачивается, с удивлением глядя на А-Юаня. — Вот, — он протягивает аккуратный букет ромашек, обвязанный красной ниткой и ровно подрезанный снизу. Белые короткие лепестки, ярко-жёлтая середина — цветы выглядят откровенно бедновато, особенно для подарка. — Возьмите. И смотрит. Смотрит взволнованно, почти отчаянно, и Цзинь Лин забывает спросить, зачем ей нужны чёртовы ромашки, неловко кивает в ответ. Как А-Юань вообще умудрился добыть цветы зимой? — Где ты ещё такой дряни смог набрать? — звучит слишком кротко, совершенно не так, как задумывалось изначально. А потом Цзинь Лин быстро уходит, не замечая, что прижимает к груди куцый букетик так сильно, будто ценнее у неё ничего в жизни не было.