Ромашки

«Цзинь» как «запрет» А-Юаня хочется целовать. Убрать куда-нибудь вечно трещащего Цзин И, хорошо бы и вовсе запихнуть А-Юаня в какую-нибудь кладовку, закрыть её изнутри, прижать А-Юаня к стене, вцепиться в него подобно утопающему и не отпускать пока губы не заболят, пока от нехватки воздуха чернота в глазах мелькать не будет. Почему ей нельзя? Почему ей целовать А-Юаня нельзя, а Мо Сюань Юйю ходить с обвязанными лентой Хань Гуан Цзюня запястьями можно?! Мысли больше пьяные и неясные. Сегодня много всего произошло. В последнее время много всего произошло. Настолько много, что лишь при мысли о всех этих событиях начинает болеть голова. И каждый раз А-Юань по какой-то дурацкой причине оказывался рядом. Почти каждый раз. Случайно, верно. Но всё же, всё же! Он был рядом, когда Цзинь Лин на горе Дафань наткнулся на сумасшедшего дядюшку, а дядя Цзян Чэн был так зол, что едва не убил его; и, хотя в тот раз А-Юань был одним из тех, кто защищал Мо Сюань Юйя, если это позорище и правда помогло ему с заданием, Цзинь Лин готова его простить и даже терпеть присутствие этого отброса. (пускай именно там она в который раз выставила себя не в лучшем свете, начав пререкаться и дерзить, ну и что, это её обычное поведение, ей ни капли не стыдно за это, вот честно) Он был рядом, когда статуя Танцующей Богини едва не прикончила её, потому что Цзинь Лин сунулась куда не просили и проиграла. Но ведь дядя сказал без достойной добычи домой не возвращаться, что ещё оставалось делать? …хотя спас её всё равно Мо Сюань Юй. Странно, наверное: зачем бы ему это делать? (в который раз опозорилась, хах, что б вас всех, никчёмная, ничего сделать не смогла; но то, что А-Юань кинулся защищать её, пока не появился Призрачный Генерал, важнее всяких там самоунижений) Когда в тумане в городке И было ничего не видно, именно он взял её за руку, а Цзинь Лин не посмела её вырвать. (а, может, думал, что она — это Цзин И, но эту мысль Цзинь Лин пытается закинуть подальше) Когда дурак-сумасшедший показывал им мёртвую девушку, когда слепой «Сяо Син Чэнь» оказался убийцей Сюэ Яном, когда они все стояли перед гробом Сяо Син Чэня, А-Юань был рядом. Смотрел искоса, придвигался ближе, вместе с Мо Сюань Юйем подначивал «молодой госпожой», а во время боя старался оказаться впереди неё, пытался держать за своей спиной. И вот сейчас он здесь, ближе некуда, сидит напротив, переговариваясь с остальными адептами и временами выпивая, когда какой-нибудь Оуян Цзы Чжэнь подливал. Но пьяным сильно не выглядел, тот же Цзин И после первых двух чарок свалился спать, остальные тоже напились быстро, для них это едва ли не в первый раз: всё же правила в Гу Су Лань строгие. Это она в Юнь Мэне успела не раз попробовать алкоголя в ближайшей деревушке и огрести за подобное самовольство от дяди, но Лани? Хах, нет, где уж там. Странно только, что А-Юань держится. Цзинь Лин вздыхает. И, всё же, почему она не может поцеловать его? Хочется же. Закроешь глаза и невыносимо становится от образов, которые подкидывает сознание, от губ, вкус которых можно лишь пытаться представить, ощутить. (а потом провести руками вверх по шее, распустить волосы, перебирать их прядь за прядью, набравшись наглости, прикусить верхнюю губу… хватит, Цзинь Лин, открывай глаза; хотя что толку — перед ними всё равно опять он) «А могу ведь», — пролетает в какой-то момент мысль. «Сейчас-то как раз могу. И утром, если что, можно сделать вид, что ничего не помню. А если он оттолкнет… но он не оттолкнет, не должен». И Цзинь Лин уже решается встать, чтобы на практике проверить, что она там может, а что нет, но Фея придавливает всем своим немалым весом колени и шершавым языком проходится по лицу. — Фу! Да отвяжись, тебе говорят, ну чего лезешь-то!.. — Цзин Лин, — негромко окликает А-Юань и показывает куда-то на лоб. — У тебя точка растёрлась. Цзинь Лин сплёвывает и подрывается куда-то под смех не до конца, как выяснилось, пьяных адептов Гу Су Лань. Фея с лаем выбегает за ней. — У молодой госпожи макияж испортился! — надрывается проснувшийся ради такого Цзин И. В грязной луже во дворе Цзинь Лин видит, что красная полоса идёт от лба, пересекает щёку и кончается где-то у шеи. Оттереть проклятую киноварь выходит лишь к позднему вечеру. Поцеловать А-Юаня не получается ни в этот раз, ни после. А потом умирает тётушка Цинь Су, Мо Сюань Юй оказывается Вэй У Сянем и всё просто… просто… Цзинь Лин даже не помнит момента между похоронами тётушки и тёмной пещерой на горе Луань Цзан, где она плюёт на вопли остальных, в особенности Цзинь Чаня с его компанией, и бессовестно делает вид, что уснула на плече А-Юаня совершенно случайно. Плечо у того костлявое и, кажется, ворочаться не следовало, но никаких комментариев не последовало даже от Цзин И. Хотя, возможно, тот просто наткнулся взглядом на шрам от меча Цзинь Чаня и забыл, что хотел сказать. И какое счастье, что со стороны А-Юаня этого шрама видно не было. Так-то вполне сносно удавалось скрывать его под воротником. Дальнейшее превращается в полнейший бред, и осада орденами горы Луань Цзан, и появление этого мертвеца Вэнь Нина, убившего её родителей, и всё, абсолютно всё, включая старые грешки дядюшки Цзинь Гуан Яо, разит каким-то безумием. После Цзинь Лин тупо сидит в Пристани Лотоса, иногда видя, как напивается в одиночестве дядя Цзян Чэн. Вместо мыслей в голове сплошной хаос. А-Юаня в этот момент рядом нет. Вообще не очень понятно, где он. Цзин И говорит, что ушёл. Куда? С кем? Вернётся ли? Цзин И пожимает плечами и нервно огрызается, что к молодому господину Цзиню это вообще никак не относится, так что не пошёл бы он отсюда и куда подальше? Цзинь Лин ощущает настойчивое желание нажраться где-нибудь подальше от глаз дяди, который за подобное точно ей ноги переломает, не посмотрит, что сам примерно в таком же состоянии находится. Отчаянном, в смысле. Хотя кто его знает, из-за чего дядя так хочет забыться. Девушка вновь шастает по лесу одна с Феей, не опасаясь уже всяких там мертвецов: помилуйте, после пережитого с Вэй У Сянем бояться их просто стыдно. Но теперь она не рыдает где-нибудь в лощине или корнях деревьев — надоело, сил даже на слёзы нет. Возвращаться в Лань Лин ей всё равно приходится, но происходит это мимоходом, не откладывается в памяти, а после она и вовсе спокойно втягивается в тренировки, уроки и рабочие будни. Без тётушки Цинь Су в ордене становится пусто, но Цзинь Лин пытается не думать о ней. Девушка просто старается учиться, прекращает рисоваться на уроках по стрельбе и уделяет им всё свободное время. От этого болит голова и ноют нестерпимо руки, а вечером доползать до кровати получается с трудом, но и прекращать мучить себя Цзин Лин не собирается. И так нормально. Чем больше устаёшь, тем меньше мыслей в голове, и это просто прекрасно. А ещё она поставила себе целью выиграть следующие соревнования по стрельбе из лука между орденами, так что отлынивать тут никак нельзя. Она покажет всем, что не слабачка и может что-то даже лучше, чем всякие там мужчины! Даже вездесущий Цзинь Чань уже не выводит из себя, он просто не замечается среди всего остального. Того подобное положение задевает, не раз дело доходит до драки и карцера на два дня. Всё же в ордене Лань Лин Цзинь тоже есть правила, хоть их и не так много, как в Гу Су Лань, и за их нарушение приходится отвечать. Если в прошлые разы её прикрывал Цзинь Гуан Яо, сейчас рассчитывать на снисхождение бесполезно. В карцере Цзинь Лин спокойно отсыпается, не находя в себе сил, чтобы кричать, как Цзинь Чань. Через пару месяцев подобных метаний за ней является дядя Цзян Чэн и почти без слов утаскивает в Юнь Мэн Цзян. Становится невыносимо легче, понятней, проще среди лотосов в пруду, чем в золотом сиянии Лань Лина. Цзинь Лин возвращается не куда-то там, а именно домой. — Дядя, а я всё ещё обязана притворяться парнем? — как-то раз решается спросить Цзинь Лин, и Цзян Чен даже откладывает какую-то книгу, внимательно смотря на неё. — Цзинь Жу Лань, — хмурится дядя и глубоко вздыхает. — Знаешь, когда-то это казалось нам хорошей идеей. — Дядя Гуан Яо объяснял, — Цзин Лин ничего не может с собой поделать, потому что Цзинь Гуан Яо действительно объяснял, как женщинам-заклинателям трудно приходится и с чем они сталкиваются, а ещё, что в те времена ситуация была нестабильная, что… что были действительно весомые причины выдать Цзинь Лин за мальчика. — Вот как? Так, значит, ты хочешь это изменить, — дядя мрачно усмехается, реагируя так, вероятно, на упоминание Цзинь Гуан Яо. Цзинь Лин сначала кивает, после мотает головой. Сложно сказать точно. Она просто пришла поговорить, такой резкости и постановки вопроса от дяди Цзян Чэна не ожидала. Действительно ли нужно ей что-либо менять? — Если нет, иди вон отсюда и больше никогда не приходи ко мне со столь глупыми вопросами, — морщится Цзян Чен. — Я, — Цзинь Лин замолкает. Что изменится, если она станет вести себя как девушка и будет носить женские тряпки? Отношение к ней у многих и без того не самое лучшее, так сколько критики обрушится на неё всего лишь из-за того, что она девушка? А сколько людей тут же спохватятся, что ей почти шестнадцать и она всё ещё не помолвлена, как положено приличной госпоже? — Нет. Ты прав, дядя. Ничего. Я пойду. Цзинь Лин выбирается в лес за фазанами, роется в библиотеке Юнь Мэн Цзян и, по сути, просто существует. Все события проносятся мимо неё. Мелькают вокруг знакомые лица, она всё также огрызается и высокомерно задирает нос, но скорее по привычке, чем из желания поступать так. Где-то через пару месяцев поползли слухи, что, мол, Хань Гуан Цзюнь взял в мужья Вэй У Сяня, и Цзинь Лин не знает даже, правда это или нет, а спрашивать у дяди (у разозлённого чем-то в последнее время дяди!) она не решилась. Да и не слишком хотелось. Вэй У Сянь вышел замуж? Отлично. Нет? Его проблемы, у девушки своих навалом, о чужих думать она не намерена. Постепенно дядя начинает брать Цзинь Лин с собой на ночную охоту. Сопровождает, вернее, наблюдая и поправляя, но один, без адептов ордена. Иногда охота превращается в посиделки у костра, где дядя выговаривался и отбирал у Цзинь Лин Фею. Собака к Цзян Чэну и без того частенько ластилась, а тут совсем обнаглела, почти на любом привале убегая от хозяйки и заваливаясь к дяде на колени. Впрочем, Цзинь Лин сильно против не была. Весной, на соревновании между орденами по стрельбе, к которому Цзинь Лин так долго готовилась и почти стёрла кожу на пальцах из-за чёртовой тетивы, она заняла второе место. По самолюбию это ударило сильно. Не так сильно, как разочарованный взгляд дяди, конечно же. На безмолвное обвинение в проигрыше даже нечем было ответить. В общем-то, она и сама не ожидала, что кто-то окажется лучше неё. С поражением пришлось смириться и под смешки Цзинь Чаня вернуться домой, в Юнь Мэн Цзян. Попытки мальчишки задеть её прошли мимо, потому что на фоне разочарованного взгляда дяди не котировалось вообще ничего. Почти ничего. Всё это время А-Юаня рядом не было. ...потом А-Юань вернулся. Не к ней, конечно же: Цзинь Лин замечает его на одном из собраний в толпе адептов Гу Су Лань. И после этого сдержаться, не выдать себя эмоцией или действием почти невозможно, она ведь так ждала, надеялась, волновалась за него. Но Цзинь Лин упорно продолжает стоять рядом с дядей и слушать его занудный разговор. По сути, Лань Сы Чжуй ей никто. Она не имеет права срываться, как полоумная, к нему и выспрашивать, с чего вдруг он посмел исчезнуть так надолго. Её это не касается никаким образом, они даже к одному ордену не принадлежат. А те ромашки вообще ничего не значат. Заставить себя отвернуться, не выискивать А-Юаня в толпе, сложнее всего на свете. И в течение следующей недели, пока идёт собрание, Цзинь Лин честно пытается не пересекаться с ним, но он неизбежно оказывается рядом. Даже без Цзин И, что очень странно. А-Юань смотрит на неё. Смотрит ещё мягче, чем раньше, с тихой радостью, будучи, кажется, счастлив просто от того, что она рядом. Цзинь Лин кривит губы, пытаясь скрыть чувства за дерзостью и колкими словами, на которые он всё равно не обижался. Что стоит ему сказать хоть что-нибудь? Не разводить дебаты о погоде или порядках в Гу Су Лань, не находить какие-то отговорки, а просто решиться и наконец-то сказать, какого чёрта он на неё так смотрит?! В какой-то момент Цзинь Лин понимает, что ждать тут можно вечность. И надо бы как-нибудь иначе об этом говорить, по-другому расставить акценты, быть честной и с собой, и с ним. Но ей надоело, как же сильно ей надоели эти пустые разговоры и упорное молчание о самом важном. Ситуацию нужно как-то решать. И она решит. В конце концов, ещё тётушка Цинь Су говорила, что ничего у них не выйдет. Чего тянуть комедию? (ведь у неё тоже есть обязательства перед собой и семьёй, перед отцом и дядей Цзян Чэном, перед орденом Лань Лин Цзинь и это намного важнее, чем какие-то там её страдания по поводу чувств; она тоже просто не может и всё тут; она не обязана ждать, пока Лань Сы Чжуй соизволит набраться смелости и сказать ей обо всём прямо! не хватает сил признаться - так и к чёрту, к чёрту его, терпеть его сомнения она не намерена!) — Лань Сы Чжуй, прекрати. Но должна ли она поступать так, говорить это? Имеет ли право? Ну, как-то получается, пускай из-за волнения голос слегка охрип. Не пропал же совсем. — Молодой господин Цзинь, боюсь, я не совсем понимаю, о чём вы. Он лжёт, тень страха видна на бледном лице. Цзинь Лин усмехается, старательно не отводя взгляд, принуждая себя выглядеть увереннее, сильнее, чем на самом деле. Игра эта привычна с малых лет, так что войти в образ не составляет проблем. Она не девчонка, ноющая из-за какого-то глупого адепта Гу Су Лань. Она — молодой господин Цзинь, ему не по статусу сопли распускать. — О том, что правильнее будет закончить и даже не пытаться начать. — Думаю, вы что-то неправильно поняли, молодой гос… — Из тебя отвратительный актёр, — резко обрывает его Цзинь Лин. — Не смей более ко мне приближаться, ничтожество. Не смей даже смотреть на меня, слышишь?! И не оборачиваться. Самое главное — не оборачиваться, уходя. Есть же у неё хоть какие-то остатки гордости, вот так, смотреть на мрачного дядю Цзян Чэна, чьи фиолетовые одежды видно вдалеке, но не назад, ни в коем случае не назад. Только бы он не окликнул, потому что она остановится, только бы не начал оправдываться, потому что она поверит и простит, только бы не… Но он молчит. Снова. Цзинь Лин размазывает предательские слёзы по лицу и думает, что как-нибудь сможет пережить это.

х х х

«Цзинь» как «золото», «лань» как «жадность» Цзинь Лин похож на солнце. Такой же жёлтый и тёплый, хотя сперва режет своим ножом-характером все хоть сколько-нибудь приятные чувства. Лань Сы Чжую смотреть на него также больно и невыносимо, но хочется, так хочется ловить теплые лучи руками, ощущать, как они ласкают лицо, а он бы всё равно смотрел, пускай сощурившись и кое-как, но не закрывал глаза от яркого света. Только нельзя. На молодого господина Цзинь смотреть возбраняется, особенно так собственнически, желая оградить это своенравное солнце от всех и каждого, оставить его лишь себе. Солнце не пожелает остаться ни в его, ни в чьих-либо руках, обожжёт, извернётся, но свою тропу найдёт и сбежит. Если солнце начать принуждать, оно не пожелает светить. Но и поступать как сейчас тоже нельзя: не скажешь о том, что чувствуешь — как поймёт? Солнце и без того как посмотрит на него презрительно, как отвернётся, открывая холёную белоснежную шею, а шелковые волосы мечутся туда-сюда, пленяя взгляд, и не может Сы Чжуй вымолвить ни слова от восхищения. Однако, скажешь прямо о том, чего хочешь, что чувствуешь — он отвернётся. Зачем солнцу такой мерзкий человек, неожиданно даже для себя оказавшийся обрезанным рукавом? Так он думал. «Правильнее будет закончить и даже не пытаться начать». Лань Сы Чжуй прижимает руку к левой стороне груди и стискивает свои белые одежды, выдыхая сквозь зубы. Думал, что молча сможет любоваться солнцем хоть вечность, пока то не замечает и воротит нос, а оно вон как вышло. «Из тебя отвратительный актёр». Наверное, так, раз не только Цзин И упрекнул его в неумении сдерживать чувства. Сваливал всё на то, что Цзин И его близкий друг, потому легко смог понять его состояние, а остальным видно не должно быть, додуматься до таких выводов никто не смог бы. Только что ему делать? Что он сейчас вообще может сделать? Лань Сы Чжуй собирает ромашки, связывая их красной ниткой. Кто-то из старших учеников как-то сказал, что они означают искренность, скромность и первую любовь. Лань Юань старательно пытается улыбнуться. Всего лишь первую любовь. Значит, будут и ещё, прекратит сердце болеть, перестанет в мыслях мелькать навязчивый образ в жёлтых одеждах. Верно? Но сможет ли Лань Сы Чжуй отпустить своё своенравное солнце?