Глава 2
Воспоминаний много, а вспомнить нечего, и впереди передо мной — длинная, длинная дорога, а цели нет... Мне и не хочется идти © Иван Тургенев.
Я проваливаюсь в тревожный сон, но вместо ожидаемого отдыха Тьма преподносит воспоминания, которые я смотрю, не в силах закрыть глаза или отвернуться. Джессика ребенок, от которой, по неизвестным для неё причинам, отказались родители. Они просто оставили девочку на пороге приюта. Без письма с пояснением. Без имени. Без малейшего шанса отыскать их в этом огромном мире. Джессика сирота. Она постоянно испытывает одиночество, даже в окружении огромного количества людей; она лишена родительской ласки и заботы. Сиротство — тяжёлый груз для ребенка. Имя и фамилию (Хогарт) девочке дали няньки уже в приюте. Здесь же она получила примерную дату своего рождения — четырнадцатое марта тысяча девятьсот четвертого года. В детстве Джессика была сравнительно спокойным ребенком, с которым редко происходили какие-либо происшествия. Её обожали воспитательницы за сдержанность и дисциплинированность. Джессика была довольно прямой, откровенной и упрямой, но в то же время сдержанной и скромной девочкой; у неё часто возникали проблемы в общении со сверстниками. В три года Джессику из приюта отдали на воспитание в приёмную семью (её не удочерили, а содержали в семье за счет выплаты государством компенсаций). Семья нужна детям, но... Эмили, приёмная мать, оказалась властной, жадной и эгоистичной женщиной. Помимо Джессики, у неё на воспитании были ещё трое детей: Мартин, Белла и Мария. Все они были на пару лет старше Джессики. Хорошие отношения у девочки сложились лишь с Мартином; Белла и Мария общались только между собой и посматривали на Джесс снисходительно. Эмили Хоуп родилась в Великобритании; её семья перебралась в Америку, когда ей было десять лет. Эдвард Хоуп, муж Эмили, родился в Америке; его отец имел звание майора, активно поддерживал революционные движения и был непосредственным участником Войны за независимость. Эдвард не исполнил последнюю волю отца и пошёл служить во флот. Будучи моряком, он путешествовал по всему миру, редко возвращаясь домой к жене. Джесс очень хотелось заслужить любовь Эмили, но та едва переносила её. Дело в том, что в возрасте шести лет Джессика случайно убила незнакомого парня, который избивал её единственного друга. Девочка и сама не понимала, как это у неё получилось; она просто хотела, чтобы Мартину не было больно, чтобы этот чёрный человек(1), издевавшийся над её другом, раз и навсегда прекратил свои действия. Не вполне осознавая, что делает, девочка вскинула руку и сжала её в кулак, почувствовав странное обжигающее тепло в груди. В следующий миг парень, избивающий Мартина, страшно захрипел и схватился обеими руками за горло в тщетной попытке убрать невидимую удавку, но лишь разодрал шею в кровь короткими ногтями. Его лицо начало синеть, зрачки расширились, а из носа хлынула кровь. Парень упал на землю, его ноги и руки судорожно подергивались. Спустя несколько долгих минут его тело замерло. Джессика всё это время смотрела на него, не в силах отвести взгляд или даже просто зажмуриться. Страх сковал мышцы, коленки дрожали, и девочка, обессилев, осела на землю. Она продолжала смотреть на труп, а в голове было кристально чисто. Ни одной мысли. Мартин неуклюже отполз от мертвого парня и испуганно глядел на свою приёмную сестру. — Ведьма! — выкрикнул он дрожащим от страха голосом. Девочка лишь перевела на него пустой взгляд и тихо заплакала, выпуская вместе со слезами охватившее её напряжение. Она не заметила, когда Мартин ушёл, лишь прижала колени к груди и уткнулась в них носом, продолжая всхлипывать. Джессика ещё долго сидела на том же месте, пытаясь понять, что же случилось. Это было похоже на волшебство, про которое она читала в книгах. Неужели оно действительно существует? Значит, она, Джесс, — ведьма? И стоит ей очень сильно пожелать причинить кому-нибудь боль, это непременно исполнится? Но она же не хотела ничего плохого, только чтобы Мартина перестали избивать! А теперь он, её единственный друг, наверняка отвернётся от неё; и эта мысль причиняла ей ещё большую боль, чем всё происшедшее. В тот день Джессика вернулась домой лишь поздно вечером, и ей не удалось избежать самого сурового наказания за опоздание — порки. Девочка плакала и визжала, в то время как миссис Хоуп била её ремнем. Было больно и обидно, глаза жгло от горячих слёз, бока сводило судорогами. Засыпала в ту ночь она с трудом, ибо спина болела и саднила. У миссис Хоуп была тяжёлая рука, Мартин часто так говорил; теперь Джессика убедилась в этом на собственном опыте. С того вечера жизнь девочки в доме и за его пределами превратилась в кошмар: она больше ни с кем не дружила, держалась обособленно; впрочем, никто из детей с ней говорить и дружить тоже не спешил. Предприимчивый Мартин не преминул растрепать о том, что она ведьма, и о её "фокусе" практически всем местным мальчишкам; и Джессика порой готова была возненавидеть его за это. Ей устраивали "тёмную", ей приказывали показать волшебство. Но ни повторить, ни объяснить свои действия она не могла. Её били — сначала не очень больно, просто чтобы заставить показать фокус, потом сильнее. В конце концов дети вошли в раж и избили её практически до полусмерти; их отпугнуло только появление случайно проходящего поблизости взрослого мужчины. Находясь где-то между жизнью и смертью, Джессика поняла, что за каждым использованием ею волшебства будет стоять боль. То, что с ней сделали, сломало её. У неё не было возможности отказаться от магии, но и пользоваться ею после всего случившегося она не хотела. Синяки на теле зажили довольно быстро, но вот душу так же легко залечить не получалось. Столкнувшись с подобной жестокостью, Джессика начала сторониться людей; находясь в их окружении, она постоянно испытывала чувство опасности. Подсознание девочки всё время подсовывало ей лишь худшие варианты развития событий; в итоге она без конца плутала среди своих мыслей, переживаний, иногда теряя связь с реальностью. Её стали одолевать панические атаки; она ждала удара практически постоянно и со всех сторон. Чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, Джессика принялась подавлять свои неожиданно обретённые способности. И первое время у неё это получалось: она избегала пользоваться волшебством, а когда чувствовала, что оно вот-вот вырвется наружу, всеми силами сдерживала его внутри себя. Но это удержание обернулось против неё самой: лишённая возможности проявить себя магия стала сводить девочку с ума, порой вырываясь помимо её воли. В такие моменты Джесс становилась по-настоящему опасна. Предчувствуя их, девочка каждый раз пыталась уйти туда, где никого нет, но не всегда успевала это сделать, а иногда и вовсе не хотела этого. Мальчишки, случайно или не случайно бросившие в её сторону колкое слово или какую-нибудь вещь, вызывали стойкое желание их удавить; и от этих мыслей что-то внутри сладостно урчало. Джессика будто наяву видела, с каким наслаждением она бы выпустила всю накопившуюся в ней злость и ненависть к ним, и как та разрушила бы все на своем пути. Она старалась гнать от себя такие мысли, но они были слишком привлекательны. И пару раз она таки не сдержалась, выпустив душившую её злость наружу. И оба раза это привело к разрушительным последствиям. Джессике было десять лет, когда компания мальчишек чуть старше неё, возглавляемая местным хулиганом Джейсоном Вудом, решила, что затравить её собаками, словно крысу, — это весело. Джессика бежала, не разбирая дороги и не замечая никого и ничего на своем пути. В её широко раскрытых голубых глазах читался дикий страх. Она бежала по пыльной дороге, по которой давно не проезжало не единой машины. Её некогда красивое, хоть и простое, светлое платье было испачкано в грязи и пыли. Больше всего на свете она мечтала оказаться как можно дальше от мальчишек, бежавших за ней, и от собак, летевших по её следу. Позади раздавался громкий лай собак и не менее громкий хохот мальчишек. Девочка судорожно всхлипнула — они были совсем близко. Она продолжала бежать изо всех сил, но уже без особой надежды от них оторваться. Джессика остановилась за заброшенным промышленным зданием и оглянулась по сторонам: впереди тупик, позади рычание собак. Её сердце ушло в пятки: надо же было так глупо загнать себя в ловушку! Девочка судорожно всхлипнула и вытерла глаза пыльным рукавом платья. Она не собиралась доставлять обидчикам ещё большее удовольствие, они не увидят её слёзы. Развернувшись к своим преследователям, Джессика вжалась спиной в стену. Никто не придёт за ней. Здесь её никто не услышит и не увидит. Тело никто не найдет. Страх опутал её, и внутри проснулась ненависть. Почему они не могли оставить её в покое? Впереди послышалось рычание и веселый смех. Джесс посмотрела на парней взглядом загнанного волчонка. Пути к отступлению не было. — Ну что, ведьма, не хочешь показать нам свои фокусы? — с гадкой улыбкой протянул Джейсон, а ребята за его спиной весело заулюлюкали, подначивая парня. Джесс снова сжалась в ожидании удара, но вместо этого Вуд всё тем же гадким голосом скомандовал собакам одно-единственное слово: "Взять!" Огромная собака бежала быстро, Джессика не успела и глазом моргнуть, как та набросилась на нее и острыми зубами вцепилась в руку; тело мгновенно охватила сильная боль. Время словно замерло. Словно в забытьи, девочка видела, как собака медленно открывала и закрывала зубастую пасть, безжалостно терзая её руку. Джессику затрясло от какого-то панического, омерзительного ужаса. Кровавые клочья грязной одежды на правой руке пугали. Боль была жуткой, рука пульсировала, а собака сжимала челюсти всё сильнее. И тогда Джессика закричала. Это последнее, что она помнила. Ненависть тёмной волной поднялась из самых глубин души, отсекая всё остальное. Желание причинить как можно больше боли затмило разум. Чёрный смерч вырвался из тела Джессики и стремительно начал сметать всё на своем пути, словно бушующее чёрное пламя: все окрестные здания рухнули с ужасающим грохотом, осыпав всё вокруг обломками кирпичей и кусками стёкол. Травившие девочку парни были буквально разорваны на куски этим вихрем, принявшимся гулять по всему городу. Реальность утонула в воронке чёрного «песка», все улицы завалило сломанными столбами, порванными проводами, переломанными ветками кустарников и разбитым стеклом. На этом воспоминания внезапно обрываются, Тьма отступает на периферию сознания, а я открываю глаза и смотрю в потолок. В душе у меня царит эмоциональная пустота: ни ненависти, ни страха, ничего — будто что-то внутри перегорело. Странная апатия даже не пугает — лишь немного удивляет, и всё. Джессика Хогарт умерла двадцать восьмого июля 1916 года, в возрасте двенадцати лет. В этом, наверное, стоит признаться хотя бы себе. Отныне на её месте я. Но я не помню, как меня звали, у меня нет личных воспоминаний, лишь те, что принадлежат Джессике. Я чувствую, что хорошо знаю английский, хотя ещё недавно владела им лишь на школьном уровне. Поднимаю правую руку и внимательно осматриваю её: раны от укуса собаки исчезли, хотя рукав кофты полностью порван, а саму руку теперь украшают безобразные шрамы. А была ли собака? Массирую виски пальцами, зарываясь дрожащими пальцами в волосы и потерянно раскачиваюсь из стороны в сторону. На дворе двадцать восьмое июля 1916 года. Два года назад началась Первая мировая война, которую ещё называют "Великой" или "Большой", а в обиходе попросту "германской". Я нахожусь в Америке, которая ещё не решилась участвовать в войне. И кажется, я маг, ведьма — а если ещё точнее, то обскур. По крайней мере, то чёрное облако, которое было в моих видениях, без сомнений, является проявлением силы обскура. Перспектива так себе, если честно. Прикрываю глаза и выдыхаю. Обскуры редко доживают до десяти лет, и я честно поражена тем, что Джессика прожила так долго. Но сейчас вопрос стоит о моей жизни. Тьма внутри ворочается, и это отнюдь не образное выражение: я как будто чувствую её движение внутри себя. Поражённо замираю, но ничего не происходит. Мог ли мой переход за грань и слияние с Джессикой в момент смерти последней что-то изменить в обскури? В его влиянии на меня и окружение? Обскур — это паразитический сгусток тёмной энергии, своего рода астральная опухоль. Когда обскур теряет над собой контроль, то превращается в обскури. Сила и мощь обскури зависят от силы и мощи обскура (ребёнка-волшебника). Обскури высасывает силы из своего носителя, тем самым постепенно сводя его в могилу. Я перевожу взгляд на свою правую руку. Возможен ли симбиоз между носителем и паразитом? Бывают ли исключения? И чем же мне конкретно это грозит? Заканчиваю рефлексировать и потерянно осматриваю своё укрытие, в которое прибежала на автопилоте в невменяемом состоянии. Это чугунное здание под номером пятьсот шесть по Канал-стрит. Канал-стрит — одна из улиц нижнего Манхэттена, соединяющая Манхэттен с Джерси-Сити на западе и с Бруклином на востоке. Жилище выглядит очень ветхим, хотя построили его, можно сказать, недавно. Все дело в том, что здесь некогда был вырыт дренажный канал для отвода загрязнённых, кишащих инфекциями вод озера Коллект. Впоследствии котловина озера была засыпана, а на месте канала возникла улица. Устранение озера привело к заболачиванию окрестностей Канал-стрит, поскольку находившимся здесь водным источникам было некуда стекать. Таунхаусы и многоквартирные дома, построенные вдоль улицы, быстро пришли в аварийное состояние. Однако не все дома на Канал-стрит были полностью аварийными. Так, малоэтажный дом, который я заняла, был более-менее цел, хотя и заброшен. Каждая квартира имела отдельный вход с улицы. Комнаты в доме были пустые и частично грязные, но если убраться и немного обустроиться, они вполне пригодны для проживания. В своей прошлой жизни я и не такое жильё встречала. Из-за того, что в доме миссис Хоуп Джессику недолюбливали, она в последнее время часто сбегала оттуда, но по истечении времени, все равно возвращалась. Жизнь сироты без жилья и денег в кармане девочку совсем не устраивала. Хотя миссис Хоуп относилась к ней с презрением и довольно грубо наказывала, но тем не менее кормила и одевала. Здесь, в этом старом здании, она могла побыть одна и выплеснуть весь накопившейся негатив в окружающий мир без вреда для других. Странно — она всем сердцем ненавидела людей, но всё равно стремилась свести ущерб от своих странных сил к минимуму. Удивительный и наивный ребенок. Джессика часто мечтала сбежать от приёмной матери. Она уже пару раз за год не ночевала дома, зимой грелась в подъездах, её даже подкармливали несколько раз добрые люди, но долго жить на улице у неё не получалось. Сколько она ни старалась, но никак не могла прибиться ни к одной группе уличных детей, а в одиночку ей было тяжело. В конце концов Джессика всегда возвращалась обратно в ненавистный дом. Вспомнив это и немного поразмыслив, я поняла, что тоже не справлюсь с жизнью на улице и нужно искать подходящее жилище. Это сейчас на улице лето и жить в этом доме, в принципе можно, но через несколько месяцев наступит холодная осень и здесь станет сыро и зябко. К тому же, подхватить болезнь раз плюнуть, а медицина в этом веке пока не очень. Проблемы вырисовывались и с людьми, наделёнными властью, — тебя, как сироту, никто не защитит от них. Ведь на сироте можно сорвать все негативные эмоции. Можно самоутверждаться сколько тебе будет угодно. Поэтому лучше держаться от них как можно дальше. И ещё одной плохой новостью является то, что со следующего года Америка вступит в войну и неизвестно, как сложится жизнь сироты в таких условиях!* * *
Было ещё сравнительно рано для возвращения «домой», и я принимаю решение прогуляться по достопримечательностям Нью-Йорка, чтобы привести мысли в порядок. Нью-Йорк — сравнительно молодой город. Его глобальная застройка началась только в 1811 году, когда законодательный орган штата Нью-Йорк принял комиссионный план застройки, предусматривающий строго прямоугольную ориентацию улиц по всей незастроенной территории острова. Улицы, идущие параллельно Гудзону, получили название «авеню», поперечные нумеровались цифрами и назывались «стрит». Я иду вдоль 42-й улицы, считавшейся весьма оживленной и деловой. Улица пересекает весь остров от реки Ист-Ривер до Гудзона. Расположенная на пересечении с Бродвеем площадь Таймс-сквер делит улицу на две части. Бродвей, что пересекает практически весь Манхэттен по диагонали, переходит в Бронкс. Бродвей — самая шикарная и длинная улица Нового Света. Всё, что есть изысканного на этом континенте, прошло через эту улицу. Здесь устраивают лучшие выставки, сюда прибывают караваны со всего света. Бродвей называют предпринимательской улицей, поскольку на ней расположено огромное количество офисных зданий и предприятий. Бродвей — это множество выставочных площадок и куча людей, богатых и не очень, что снуют туда-сюда между рядами. Бродвей — это торговые центры, увеселительные заведения, парки, развлечения и, конечно же, театры. Двигаясь по Бродвею, попадаю в цепкие лапы Таймс-сквер. Таймс-сквер не замирает ни на минуту. Восток этой площади занимает торгово-деловая часть, также здесь находится множество магазинов, кафе и ресторанов. Я смотрю в магазины и кафе сквозь витрины и оцениваю одежду на манекенах и людях. В моду только-только вошла одежда без корсетов, заставляющая всех женщин вздохнуть с облегчением. Женские костюмы упростили, убрали многослойные юбки, зато невероятную популярность приобрели шляпы с крупными украшениями. Я смотрю на женщину, что проплывает мимо меня в огромной шляпе, украшенной множеством птичьих перьев. Чудно. Женщины ходили либо в платьях с завышенной талией или вовсе не приталенных, либо в длинных, ниже лодыжек, юбках и похожих на туники жакетах. Мужская мода практически не изменилась: тёмные пиджаки прямого покроя, продолжающие уверенно вытеснять сюртуки из гардеробов. Носятся как костюмы-тройки, состоявшие из просторного пиджака и соответствующих ему жилетки и брюк, так и костюмы, в которых пиджак и жилет резко контрастируют с брюками. Останавливаюсь у одной из витрин и внимательно оглядываю себя. Одета я в полупрозрачное платье из лёгкой ткани с напускным узором спереди, над мягкой поясной лентой. Платье было закрытым, руки и шея полностью скрывались под тканью. Правый рукав был порван от зубов пса. Грязное, помятое и испачканное в пыли платье вызывало у меня чувство обиды.* * *
Дом, встречавший меня, оказался классическим кирпичным строением. Лестница на крыльце была скрипуче-деревянной, я быстро поднялась по ней вверх и открыла дверь своим ключом. Первый этаж занимали миссис Хоуп и Мартин, к которому та относилась более благосклонно. Второй этаж занимали Джессика, Мария и Белла. Первый этаж встречает меня тёмной гостиной, обставленной разномастной мебелью, и шкафами, полными книг, а также комодом с множеством фотографий. Помещение скудно освещено, в углу гостиной стоят несколько чайных столиков. Пол гостиной застлан тонким ковром, на окнах висят лёгкие занавески. Гостиная убрана и опрятна. Здесь девочки под присмотром миссис Хоуп занимались уроками, шитьём и вязанием. Также возле стены стоит рояль. На нем изредка играла Белла, как самая старшая и покладистая. Иногда к девочке присоединялась миссис Хоуп, и они играли в четыре руки. Джессика не любила играть на рояле, потому что за каждое неправильное исполнение миссис Хоуп била её по рукам тоненьким, но хлёстким прутиком. На второй этаж ведёт крутая и узкая лестница. Здесь расположена моя маленькая комната, а также комнаты Беллы и Марии. Комната Джессики (вернее, уже моя) выглядит мрачно из-за нехватки света: маленькое окно совсем не справляется со своей задачей. Комната небольшая, но пространства мне вполне достаточно. Стены в помещении высокие, но сама комната узкая, на стенах нет обоев, вместо них штукатурка. Здесь мало мебели, только самое необходимое: узкая кровать, заправленная чистыми простынями, рядом тонкий ковёр и маленький комод вместо полноценного шкафа для одежды. Вот, пожалуй, и вся мебель. Переодеваюсь в лёгкое домашнее платье и устало опускаюсь на кровать, бездумно смотря в потолок. За всё время, пока я гуляла, Тьма никак себя не проявляла. Не было ни ненависти, ни раздражения. Устраиваюсь в изголовье и притягиваю колени к груди. Что будет со мной, если узнают что я обскур? Как мне контролировать эту силу?