***
Артур поднимает трубку, как только слышит знакомую мелодию – All Bets Are Off Кристофера Меддигена. Привычку так быстро отвечать на телефонные звонки он приобрел после того, как старейшины хорошенько так отругали его за игнорирование начальства. В свою защиту Кетч тогда мог сказать, что телефон показал ему, что пропущенный звонок от «Книжных Червей» был в 3:48, и он тогда спал, но начальство очевидно равняло всех на себя — если они, сидя весь день в своих офисах за стопками бумаг, не нуждались во сне, то и Кетч, бегающий целыми днями туда-сюда тоже имел в себе встроенные в мозг батарейки. В наказание его завалили наискучнейшими делами, в которых ему нельзя было пролить и капельки крови. Во избежание повторения такой скуки он с тех пор старался поднимать трубку мгновенно, а на ночь выключал телефон. Ну, чтоб не думали, что он от балды не ответил. Всегда ведь можно списать на то, что его телефон вырубился. Услышав всхлипы, Артур проверил номер. Начальством и не пахло — номера не было в его контактах, и высвечивались всего девять цифр. Это не нравилось Артуру. Может, дети задумали розыгрыш и попали именно на его номер? Может, он снова попал в какую-то сверхъестественную передрягу, и ему, как в «Звонке», звякнул призрак? Да не, бред. Призраки ему давно не звонят. Даже они дорожат своей «жизнью». — А-а-Артур… — с другой стороны звучит голос того мальчишки, который и лишил его спокойствия прошлой ночью. Видимо, карма решила встать на сторону Кетча и немного подпортить жизнь Дэвиду. Артур не сразу отвечает. Он решил немного подождать, чтобы понять, звонит ли мальчик по какой-то серьезной причине, или же Дэвид истерит по поводу ответа Кетча на его очень не наглый вчерашний вопрос. Вчера Артур не стал церемониться. Он вытащил из кошелька деньги и визитку, и вытолкал Дэвида за дверь, посчитав, что это будет достаточно ясным ответом. Кетч не хотел связываться со своей бывшей девушкой. Еще меньше он хотел связываться с сыном своей бывшей девушки, который, возможно еще и его сын. Внешность, некоторые черты характера, ухмылка, возраст Дэвида — все указывало на то, что мальчишка вполне мог быть его сыном, и Кетчу стоило бы поверить. Может, рано или поздно к нему все-таки придет осознание того, что он сам открыл дверь в мир этому нечто. Ну как придет… Нагло выбьет стальную дверь, вечно закрытую на все свои 9 замков, впуская в его голову холодный ветер страха. Дверь придется залатать, закрыв еще один из возможных путей входа и выхода эмоций… Иначе будет хуже. Стоит Артуру открыть рот, чтобы сказать что-то, как он слышит глубокие и слишком шумные вдохи и выдохи, бесполезные попытки мальчишки успокоиться. Они не уберут панику. Они не уберут отчаяние, заставившее Дэвида набрать номер того, кто еще несколько часов назад послал его к чертям собачьим, даже не проронив и слова. Они не уберут желание сбежать, спрятаться, обнять коленки так, что синяя ткань толстовки поднимется и обнажит поясницу, кожу которой будет обдувать холодным воздухом, и рыдать, рыдать, рыдать, пока не придет кто-то и не обнимет его, чтобы он мог продолжить рыдать уже в объятиях этого человека. А еще хотелось под одеяло. И обнимать подушку, уткнувшись в нее. Обычно запах порошка, которым пропитано постельное белье, успокаивал его. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох… Это не убирает желание ничего не делать и ждать спасения. Но это убирает всхлипы. Осталось придумать как сформулировать эту новость. Дэвид боится произносить вслух то, что нужно сказать. Боится… Еще его пугает то, как тихо Артур ждет его ответа. А, может не ждет, и положил телефон на стол из темного дерева (такой ведь был у него в номере?)? Хотя, почему тогда не положил трубку? А, может, его тоже убили? Вдруг кто-то убивает всех, кто мог бы помочь Дэвиду? Что за чертов заговор?.. Но Артур тяжело вздохнул. Дэвид услышал это, и облегченно выдохнул. Значит есть надежда. Есть, даже если и пришла она к нему в виде дерьмового человека. — Бабушка и дедушка… Они… Они… Они мертвы, — последние два слова были сказаны им так резко, словно он выбрасывал куда подальше поднятую с земли в парке палку, на которой увидел противное насекомое. В случае Дэвида это был бы то ли червяк, то ли сороконожка. К остальным он относился нормально. То, что он сейчас сказал эти слова, погрузило в состояние шока как его, так и Артура. Дэвиду казалось, что произошедшее стало более реальным от того, что он сказал это вслух. Говорят, что в некоторых ситуациях становится легче, если рассказать кому-то о своем горе. То, что он сказал это кому-то могло означать две вещи: то, что бабушка и дедушка и правда сейчас лежат в луже крови, или то, что он сошел с ума и бабушка и дедушка сейчас стоят рядом с ним, кричат, что они живы, и не могут докричаться, ведь внук не слышит… Может он вообще не по телефону говорит с Кетчем, а по красно-желтому яблоку, взятому из разноцветной миски на кухне? Оба варианта одинаково пугали Дэвида… Для Артура же эта ситуация была страшной в совсем другом ключе. Если кто-то активно истребляет тех, кто заботиться о Дэвиде, то рано или поздно ему придется взять на себя ответственность за мальчишку с разноцветными глазами, и помочь ему найти мать. Она, пока что, единственная из семьи Дэвида, которую не видели мертвой. Ну, живой ее тоже не видели… Артур вздыхает, закрыв глаза. Ему совсем не нравится скорость развития событий. — Тебе есть к кому еще идти? — голос Артура, на удивление, прозвучал спокойно, хоть и устало и без особого энтузиазма. Дэвид другого и не ожидал — все-таки, Артур не казался ему самым альтруистичным человеком, способным слыша просьбу помочь утопающему забыть о том, что для этого придется намочить свой дорогой костюм. — Н-нет… Артур вздохнул. Нужно будет помочь мальчику. Он не раз видел бегающие по комнате от страха глаза, слышал, как дрожат голоса тех, кто испуган, видел, как они сжимают предплечья, ткань одежды… Что угодно, лишь не было видно как дрожат их руки. Почему-то его трогает то, что сейчас дрожит детский голосок этого мальчишки, а по комнате, почему-то представляющейся ему в голубых тонах, бегают эти разноцветные глаза. — Мне нужно закончить пару дел в городе. — Артур посмотрел на синий циферблат часов, подняв руку. 12:32. Долго же он спал. — Скорее всего, к восьми часам вечера я смогу выехать. Может раньше, но я спешить не люблю. Ехать мне пол дня. К утру буду в Пембруке. Тебе есть куда пойти на это время? Дэвид помолчал несколько секунд, обдумывая все варианты. Вообще он был бы рад пойти к Элли, своей однокласснице с очень красивой фигурой, почти всегда носящей юбки длины миди, которые красиво подчеркивали ее… Ну, впрочем, не важно, что они подчеркивали, факт в том, что она его не особо любила, да и домой к ней лучше было бы пойти тогда, когда она там будет одна… И когда там не будет ее брата, высокого качка, который хоть и не блистал интеллектом, но вот кулаки у него сияли, как и объемные кольца на них, способные сделать кашу из лица любого. Не вариант. Значит пойти можно только домой. — Я могу пойти домой… — Зайди домой и возьми все самое необходимое. Может понадобиться уехать из города как можно быстрее. Как только соберешь все, иди к другу или в мотель, куда угодно. И, на всякий случай, захвати с собой нож, что-то железное и соль. Понял? Дэвид кивнул, и только спустя несколько секунд он понял, что говорит по телефону, и собеседник его не видит. — Понял… А зачем соль и железо? — мальчик нахмурил густые черные брови. Значит он не посвящен в историю знакомства Артура и его матери. Артур закрыл глаза и сжал переносицу между большим пальцем левой руки, и средним и указательным с правой стороны. — Долго объяснять. Просто сделай. Дэвид снова кивнул, на этот раз уже не задавая лишних вопросов. Он задаст их позже. Все-таки мальчишка был слишком любопытным, чтобы не попытаться узнать, почему Артур дал ему такой странный совет. — Хорошо. Ответил ему уже короткий гудок, свидетельствующий о том, что Кетч положил трубку. Артур вздохнул и упал спиной на кровать. Мысли в его голове кружились с такой скоростью, что, казалось, попадись бы им сейчас на пути дом, они минимум бы украли у него красную крышу и окна, а максимум бы заглянули внутрь в поисках золота. Кетч был человеком чувствующим себя хорошо только на нейтральной территории. Если все кубики падали на стол стороной «Тебе кирдец», он даже не удивлялся, хоть и злился, протирая ствол револьвера в подготовке к предстоящим дням, в течение которых ему захочется застрелиться. Если же дела шли слишком хорошо, то револьвер доставался из кармана со словами «Какого хрена?», ибо в его жизни за «очень хорошо» обычно следует какая-нибудь жопа. Кетч все еще удивлялся тому, как плохо все сейчас сложилось. Сначала именно она пропадает. Затем именно ее сын приходит к Артуру, положившись на новости, и даже не зная, будет там Артур или нет, и тот ли это вообще Кетч. После этот мальчишка рушит триумф от того, что Артур смог выставить его за дверь с дулей (и маком в виде денег на билет домой и визиткой) тем, что звонит ему так рано и, блин, по серьезной причине и, если верить Дэвиду, остается без опекунов, практически обязывая Кетча повозиться с ним. Артур глубоко вдохнул, надув щеки, и медленно начал выпускать из них воздух вместе с недовольством, пока они не вернулись к своим обычным (немного пухлым) размерам. Просвещенный встал с кровати. Среди бесполезных знаний в области алгебры и полезных знаний в области убийства вампиров, в Кендриксе его с помощью швабры, тряпки, кухонного ножа и картошки научили выполнять сказанное. Да будут прокляты наказания в виде работы по школе. Мужчина быстро снял с себя треники, в которых спал, и тут же пожалел об этом, почувствовав ногами холодный воздух и заскучав по мягкой ткани. Первое быстро устранилось, когда на нем оказались брюки, а по второму, видимо, он будет скучать как жена моряка по мужу, до тех пор пока опять не ляжет спать. Может сейчас?..***
Вскоре уже вполне одетый вопреки своему желанию поваляться в кровати Кетч держал в руке желтую папку с результатами вскрытия тел родителей. На верхней папке аккуратным прописным почерком было написано имя отца. А и К были значительно выше всех остальных. При этом сам почерк был мелким и угловатым, хоть это и не мешает чтению. Под этой папкой находилась папка с информацией о матери. Забавно, но в этой деревеньке почти все еще заполняли от руки. Артур открыл папку и вытащил оттуда белые листы в голубую линейку, на первый из которых была наклеена фотография отца, на которой он еще жив. Седые волосы, острые скулы, карие глаза. Когда-то давно волосы отца были черными. Когда он еще не послал Артура к черту. Ну, в Кендрикс, но директриса там была недалека от черта. Под фотографией были данные, уже давно известные Кетчу: дата и место рождения (1932, Лондон), национальность (британец, конечно, ведь всех остальных он презирал), семейное положение и так далее и тому подобное. Пока что ничего интересного. Далее описывали состояние здоровья при жизни. Это Артур тоже знал. У отца была привычка говорить о том, как редко он болеет, и радоваться тому, что единственной его проблемой было больное колено. Однажды Альфреду прострелили его. Долгое время для Артура оставалось тайной, кто это сделал и когда, но недавно ему сказали, что это дело рук предателя, которого Альфред должен был убить (и, кажется, убил). Далее описана причина смерти. Удушье окисью углерода, скорее всего произошедшее незаметно, во сне. Отец всегда закрывал дверь в спальню, а окна и не открывал. У отца вообще была странная привычка проверять перед сном все ли двери и окна закрыты и закрывать те, которые кто-то решил не закрывать, даже если они вели не на улицу. Артур не мог винить его. В их работе странные привычки, которые никогда не поймут обычные граждане, были практически прописаны в контракте. Альфред Кетч закрывал все двери и окна, его жена Амелия пила только приготовленные ею же напитки, а Артур избегал книги и своих бывших. Единственное, что смущало его, так это то, что дымоход всегда проверяли, а значит вряд ли он мог препятствовать выходу дыма из комнаты. Кетч закрыл папку отца и открыл папку матери. В отличие от Альфреда, Амелия, даже постарев, сохранила довольно миловидную внешность. Мать всегда ухаживала за лицом, за руками, за волосами… Когда последние начали седеть, она начала краситься в свой натуральный цвет, отказываясь принимать изменения в своей внешности. Причина смерти все та же — удушье угарным газом. Но ведь его послали совсем не для того, чтобы он процитировал показания врачей. Ранее мною уже упоминалось, что Артур не ожидал, что родители умрут такой сравнительно спокойной смертью. Не ожидало этого и начальство. Просвещенные редко умирают в своей постели, или в больнице, под постоянный писк аппаратов, призванных продлить жизнь хоть на пару дней. Куда чаще он умирают молодыми и на охоте, если выполняют работу, похожую на работу Кетчей, или же чуть постарше, но все равно смерть жестока. Иногда им хватает мудрости, чтобы понять, что работать всю жизнь на Хранителей Знаний не вариант, но не хватает мудрости осознать, что и уходить тоже не вариант, и в таких случаях они умирают быстро, с направленным на их голову дулом пистолета и растекшейся по полу красной кровью. Иногда исход такой же, но по другой причине — их заразила сверхъестественная тварь, и теперь они даже не считаются членами ордена. Скорее перешли в другой полк. Полк клыкастых и кровожадных монстров. Иногда они умирают от проклятия. Ведьмы твари мстительные… В общем, работать в ордене опасно. Может поэтому просвещенным так хорошо платят? Вскоре, не нашедший ничего нового в записях работников морга, Артур стоял перед дверью в секционную комнату, где в холодильных шкафах хранились трупы. Пембрук был довольно маленьким городком, но Артур знал, что даже в таких небольших местах можно найти по два-три вонючих трупа в моргах. Как бы он хотел пропустить момент с осмотром трупов родителей… Кетч не любил работать с трупами. Нет. Не так. Он ненавидел работать с трупами. Он ненавидел тошнотворно-сладкий запах, ненавидел их бледные лица и руки, ненавидел мерзкие жидкости, то и дело вытекающие из их отверстий (и не только из них). Особенно он ненавидел работать с дохликами в жарких местах. Однажды ему довелось осматривать жертв вервольфа на юге Англии. Дело было летом. Жертв было много, и холодильников на всех не хватало, так что на время их разложили на столах. Тогда Артур и познакомился с таким чудом природы, как мясные мухи и их гадкие личинки, ползающими по телам усопших. После этого случая он окончательно принял решение быть кремированным или найти другой способ не оказаться в гробу под землей. Но, к сожалению, можно положить рядом два изображения: просвещенного, пытающегося увильнуть от работы, и рыбешки, пытающейся выпутаться из щупальцев физалии, устроить игру «найди отличия», и никто их не найдет. Артур надавил на длинную золотистую ручку двери и потянул ее на себя, открыв. Его взору представилась еще одна из столь ненавистных ему секционных комнат моргов, со всеми прилагающимися прелестями в виде холодильных камер и стола для разделки трупов. В таких комнатах всегда достаточно холодно, и Артур был рад, что вспомнил об этом и не стал оставлять пальто в машине. С другой стороны велика вероятность, что на недешевой серой ткани останутся самого разного вида мерзкие пятна. Плохая ведь идея… Тут уж полезнее было бы захватить дождевик. С него куда легче убирать кровь… Артур надеется, что сегодня сможет обойтись без скальпеля и кусков разлагающейся плоти на руках, и будет достаточно всего лишь проверить, не вызвано ли удушье каким-нибудь заклинанием. Кетч подошел в холодильному шкафу. В морге Пембрука он был сравнительно небольшим, подстать размерам самого городка. В шкаф поместилось бы девять трупов, судя по числу выемок, в которые можно вставить бумажки с именами. Сегодня же на дверцах написаны имена только троих несчастных: А. Кетч, А. Кетч и Джеймс П. Артур усмехнулся. Ну, хоть одного он может не осматривать. Кетч вздохнул и открыл дверь, вытащив труп отца. Стоило бы положить его на на стол, а не надеяться, что тот удержится на полке даже если та часть подноса, на которой лежат его ноги будет практически падать на пол, но у Артура было не так уж и много терпения. Согласно кодексу, на этом этапе Артуру просто стоит проверить, нет ли на теле Альфреда новых шрамов, странных символов или чего-то подобного. Труп в таких случаях довольно слабый указатель не насильственности смерти, так как решающую роль в постановлении «диагноза» будет играть то, найдены в доме мешочки или нет. Если Артур все-таки найдет кусочек ткани, набитый костями, старыми амулетами и еще Бог знает чем, ему придется сообщить начальству о том, что можно открывать дело на очередную ведьму просвещенно-ненавистницу, решившую, что летописцев можно дискриминировать по критерию профессии. Первым в глаза мужчине бросилось какое-то темное пятно на тыльной стороне правой ладони отца. Сначала он подумал, что так падает тень, но, подняв глаза к потолку, Кетч не увидел ничего, что могло бы препятствовать холодному свету, излучаемому круглой лампочкой. На этом этапе разложения темных пятен еще вроде как не должно наблюдаться, а значит как раз это и может быть подозрительным в данной ситуации. Артур вздохнул и поднял руку отца. Брови просвещенного тут же устремились куда-то в уже полуразрушенный озоновый слой нашей планеты. На бледной коже руки красовался такой же крест, какой когда-то набил себе на правой ладони Артур. Это насторожило просвещенного. Точно подозрительный символ. Альфред Кетч ненавидел татуировки, а значит набить он такую не мог. Артур еще помнил, как отец его тянул за уши как только увидел татуировку сына, наплевав на то, что парню уже было восемнадцать лет, и он уже окончил Кендрикс. Разве это вообще важно, если наколов себе на руке крест Артур стал для него в ряд с преступниками, наркоманами и прочими людьми, не обладающими таким же благополучием, каким обладала семья Кетчей? Да и что подумают старейшины… Артур помнил, что отсутствие татуировок было для отца одним из критериев, отделявших просвещенных от обычных убийц, наряду с «правильными целями и наличием мозгов в черепушке». Артур же не особо парился по этому поводу. Несколько секунд мужчина просто смотрел на татуировку, однако он быстро пришёл в себя, зарывая растерянность и шок как можно глубже. Это сейчас совсем не к чему, вообще любые эмоции при такой работе могут помешать, а учитывая ситуацию в которой Артур на данный момент оказался, поддаваться каким-либо чувствам — последнее дело. Чувства могут решить, выживет ли человек, выстрелив в вервольфа серебряной пулей, или вервольф, который вызвал у этого человека жалость своим миловидным образом маленькой темноволосой девочки. Чувства могут помешать ученику Кендрикса закончить обучение. Чувства могут разрушить карьеру просвещенного, если он решить не продолжать бороться на стороне летописцев, а уделять больше времени жене и детям… Чувства могут уничтожить, и Артур, как и все хранители знаний, старался избегать их. Но как бы мужчина не старался мыслить рационально, в его голове начали бесконтрольно роиться множество вопросов без ответов. Поддавшись порыву, Артур открыл вторую холодильную камеру и, даже не вытащив труп, взял руку матери и обнаружил точно на том же месте точно такое же тату. Артур поднес к руке матери свою руку. Да. Тот же кельтский крест с геральдическими лилиями на концах. Вопросов становилось все больше, ответов по прежнему не было. Мужчина пытался логически организовать вопросы в голове, но впервые за невероятно долгое время Артур почувствовал себя настолько растерянным… Повторяя у себя в голове фразу о том, что так точно ничего не выйдет и пытаясь применить известные ему техники успокоения человека на себя, мужчина наконец, хотя бы немного смог организовать ход мыслей. Эти символы не могли появиться сами по себе, а значит осмотреть дом и особенно спальню родителей теперь стало еще более важным и нужным делом. Это может дать ответы на вопросы Артура. Кетч закрыл холодильный шкаф и выбежал из секционки, даже не попрощавшись с сидящим за столом в соседней комнате блондином. Дорогу от больницы до дома он преодолел так быстро, что казалось его транспортом была не машина, а крылья. Даже в таком встревоженном состоянии Артур умудрился не потеряться среди очень похожих друг на друга домов Пембрука. Незнакомые с городком люди ориентировались здесь по названиям улиц, но у мозга жителей был более интересный способ ориентации в пространстве. Как и Артур, они уже практически наизусть выучили декорации в садах живущих здесь людей и при вождении знали, когда стоит повернуть направо на развилке после дома с розовыми металлическими фламинго или проехать мимо огромной туфли золушки. Так и Артур, повернув налево возле писающих херувимов и направо, когда увидел огромный куст сирени, оказался в своем доме после менее чем пяти минут езды. Так же быстро он оказался у входной двери, сделанной из светлого дерева и украшенной витиеватыми узорами, и открыл ее, оказавшись в прихожей и наконец вспомнив, как же он ненавидит это место. Артур так и не научился называть это место своим домом. Это был набор стен, покрытых темными обоями; мебели и это был альбом далеко не теплых воспоминаний… Да кому я объясню. Думаю и вы можете понять, что эти воспоминания были холодными и не в приятном смысле, как только что вытащенное из холодильника пиво в жаркий летний день, которое вы будете пить с другом, а в плохом, как остывший стейк, который будет уже не так приятно есть. Для Артура этот дом был еще даже сырым. Несъедобным. Было невозможно проглотить воспоминания об этом месте. Воспоминания о холодных словах отца и редких объятьях матери, которые словно были ей противны. Было невозможно проглотить то, что однажды Артуру было здесь тепло. Но это было связано далеко не с домом. С человеком. Которого нет. Давно нет, и виноват в этом сам Артур. Из прихожей налево, до конца коридора, правая дверь. Бук, резной узор. Мерзость, выбирала, конечно, мама и выбрала самый скучный вариант даже по меркам Артура. Золотистая ручка тоже не отстает от двери. Такая же скучная, и даже можно сказать безвкусная. Надавить и потянуть. Эта дверь единственная в доме, которая открывается наружу. Артур никогда не понимал почему, но мама утверждала что это лучше если бы они открывались вовнутрь. Спорить с ней не хотел даже отец, поэтому можно даже не говорить кто и что выбирал в этом доме. Эта дверь ведет в столовую. Обеденный стол, за которым часто устраивались выговоры, был искусно вырезан из дуба. На ножках красовались листья и жёлуди. Выговор ему могли устроить практически по любому поводу: потому что получил двойку или потому что получил всего лишь четверку, потому что бегал по улице «как полный дебил» или потому что оделся не так, как нравилось матери. Казалось, что Артур так часто опускал голову и рассматривал ножки, слушая эти грубые слова, что уже наизусть знал расположение каждого желтоватого желудка. Однако несмотря на неприятные воспоминания, ему было необходимо тщательно осмотреть всю комнату, и он, пересиливая желания уйти отсюда как можно скорее, остался здесь надолго, осматривая каждый миллиметр, заглядывая под обитые зеленой тканью сидения стульев, и ползая на коленях под столом, проверяя, не спрятали ли ведьмин мешочек под бежевым ковром. На одной из стен была дверь, ведущая в кухню. Обычно гувернантка, Миссис Берд, использовала эту дверь, чтобы приносить подносы с едой. Мать не готовила. Амелия не любила это дело. Она то ли считала, что это ниже ее статуса, то ли хотела дать Миссис Берд как можно больше работы. Артур открыл эту дверь. С кухней были связаны хоть какие-то теплые воспоминания. Миссис Берд часто разрешала Артуру воровать кубики сахара, которые он так любил в детстве, и рассказывала ему самые разные истории, когда он решал завтракать здесь, а не в столовой или у себя в комнате. Этого было недостаточно, чтобы сделать теплым весь дом… Но эта комната и правда ассоциировалась у Артура с лучиком солнца. На кухне все подчинялось морскому порядку. Не было ни одной баночки и ни одного пакета не на своем месте. Артур был уверен, что может открыть буфет и даже с закрытыми глазами понять, в каком пакете мука, а в каком сахар. Мука всегда стояла в правом, а сахар ютился рядом с банками. О, вот и коробочка с кубиками сахара. Кетч по привычке посмотрел по сторонам, проверяя нет ли кого, и с видом ребенка-конспиратора приподнял синюю картонную крышку и, вытащив оттуда кубик сахара, довольно положил его себе в рот. Артур усмехнулся, открыв дверцу. Мука и сахар и правда были там, где он и предполагал. Кетчу даже и не хотелось перерывать все это. Что скажет Миссис Берд, когда вернется? Наверное то же, что и всегда: назовет «Свинтусом!!!» и выгонит его из кухни пастельно-желтым кухонным полотенцем, мокрым от какого-нибудь соуса, пролитого Кетчем. Артур помнил, что в детстве он смеялся, когда она так делала. Даже когда мальчишка превратился в мужчину и стал гораздо выше гувернантки, он продолжал лезть на кухню, пытаясь что-то приготовить, а она продолжала выгонять его полотенцем. На ее лице в такие моменты появлялась улыбка, и она могла поклясться, что свинтус смеялся. Тем не менее, Артуру все же приходится начать отодвигать пакеты и баночки на полке. Делает он это максимально аккуратно, стараясь возвращать их на свое место, чтобы не злить Розу Берд. Соль рядом с сахаром, а какао поближе к кукурузной крупе. На кухне тоже ничего не оказалось. Артур усмехнулся. Кетч вышел из кухни и прошёл через столовую, оказавшись снова в гостиной. Была еще одна дверь, которая вела в библиотеку. Артур был готов хвататься за голову от одной мысли об этой комнате. Во-первых, там было всегда холодно. Окна выходили на ту сторону дома, где не было солнца днем. Тепло попадало сюда разве что летними вечерами, когда лучи были еще достаточно теплыми, либо создавалось самими Кетчами или Миссис Берд, когда они зажигали камин. Во-вторых, это была самая большая комната в доме, и книг там было столько, что Артур в жизни не смог бы их просчитать, а значит Кетчу долго здесь придется повозиться, обыскивая каждую полочку. Сквозь стоны недовольства и бранные слова, Артур все же обыскал эту комнату, аккуратно обращаясь со старыми книгами, которые, на удивление, еще были в отличном состоянии. Мама любила свои книги. Она безуспешно пыталась привить Артуру эту любовь, но это у Амелии тоже не получилось. Зато книги полюбил Александр. Артур был рад сбежать из этой комнаты, так и не найдя мешочек. Оставался второй этаж и чердак. Артур поднялся по лестнице и тут же очутился в коридоре, в котором было шесть дверей. Первая слева вела в спальню родителей. Это была самая большая комната на втором этаже. В нее Артур и вошел в первую очередь. Кетч крайне редко бывал в спальне родителей и практически не помнил как она выглядела. Стены были покрыты темно-зелеными обоями, сочетающимися с такого же цвета пледом. Те, кто забрал тела родителей из комнаты, не стали застилать кровать, и плед вместе с синим постельные бельём лежали практически на полу. Почти всю комнату занимал синий ковер, контрастирующий с медовыми досками пола. Артур повернулся к камину, который был в дальнем левом углу. Вот что имели в виду под пожаром. Камни камина покрылись сажей, а обои вокруг них и вовсе сгорели, покрывшись темными пятнами. Это заставило Артура нахмуриться. Разве возгорания такого масштаба достаточно, чтобы задохнуться? Кетч не знал, хоть это и могло оказаться важным для дела. Он нахмурился и снял серое пальто и синий пиджак, засучил рукава белой рубашки и засунул руку в камин. Среди золы не оказалось мешочков. В трубе тоже. Черт. Артур закрыл руками лицо, забыв о том, что они испачканы золой и сажей. Теперь и лицо Артура стало серовато-черным. Кетч вздохнул и посмотрел на резную дверь ведущую в ванну родителей. Она уже была в основном белой, ведь этот цвет ассоциировался с чистотой. Среди маминой косметики на раковине было бы невозможно спрятать ничего, так что Артур даже не стал проверять эту комнату. Он зашел сюда, только чтобы отмыться от сажи. Артур посмотрел на свое отражение в зеркале, и на его лице невольно появилась искренняя, широкая улыбка. Он выглядел как котенок, случайно упавший в мешок с углем. Темные волосы были растрепаны и торчали в разные стороны. Почти все лицо было испачкано черной пылью. Черная проказа миновала разве что нос и пространство между бровями. Родители бы его убили за такое… Но сейчас их нет. Сейчас их нет, и Артур должен чувствовать вину… Но чувствует облегчение. Их нет, и никто не скажет, что он позор семьи. Их нет, и никто не станет разделять его увлечения в две группы: по статусу и не по статусу. Их нет, и никто не станет кричать на Артура за то, что он не любит читать, и за то, что даже имея нужные способности, он забил на подготовку к контрольной и довольствовался четверкой вместо пятерки. Их нет, и больше никто не станет говорить, что он должен стремиться стать лучшим в том, на что Артуру плевать. Их нет. И нет того булыжника, который они положили на его плечи, и который придавил беззаботность Артура так, что она, как немощный котенок, оказалась распластана по асфальту. Их нет. И это теперь только его дом. А значит долой правила матери родителей. Долой чистоту. Долой то, как глупо мать декорировала этот дом. Долой вообще этот дом! Долой неуют в этом доме! Уют в этом доме создавала Миссис Берд. Артур все с той же широкой улыбкой решает отдать дом Розе. И дать ей тысячу и одну причину назвать его свинтусом, одновременно разрывая все цепи матери. Ты хотела чистый дом, ведь для тебя это было уютом? Иди к черту! Артур с озорной детской улыбкой подносит руки к лицу. Руки, которые все еще в саже. Теперь нос тоже стал черным, а улыбка Артура стала еще более довольной. Затем руки оказывается на белой плитке, раковине, ванной, полотенцах… все белое, и на всем этом особо заметны черные следы, придающие комнате особое очарование. Разве нет? Они выглядят дерзко, ярко, смело. Они выглядят как свобода. Как та свобода, которую Артур может себе позволить будучи Хранителем Знаний. Кому-то это покажется сумасшествием. Для кого-то здесь и не пахнет свободой. А для Артура эта комната пропиталась этим запахом. Хочется послать поиски мешочков к черту. Артур бы и послал, если бы это не было приказом начальства, и если бы не странные кресты на ладонях родителей. Кресты. Кресты стирают улыбку с губ Артура. Нужно понять, кто оставил эти татуировки, ведь это напоминает угрозу. Вся детская радость мгновенно исчезла, как и остатки черных пятен на руках, которые он тут же смыл. Артур в спешке осмотрел спальню родителей и вышел из нее, резко закрыв за собой дверь. Хотелось бы, чтобы и эти люди, и воспоминания о них застряли за этой дверью и никогда больше не преследовали его. Дети верят, что если ночью по пути из туалета достаточно быстро пробежать коридор и закрыть за собой дверь, они смогут не увидеть страшные узкие красные глаза, а костлявая рука чудовища не сможет нажать на ручку и проникнуть в комнату. Артур хотел бы еще верить в это, но слишком хорошо знал сверхъестественный мир, чтобы думать, что так сможет скрыться от монстра, и слишком хорошо знал то, как работает его голова, чтобы думать, что дверь остановит воспоминания. Напротив спальни родителей находилась его комната. Такая же резная дверь, как и в спальню Амелии и Альфреда, но только пугала она куда меньше. Она не вызывала отвращения или раздражения. В том то и проблема. Она не вызывала вообще никаких эмоций у Артура. Уют этой комнаты был сомнительным, ведь украшала ее все еще мать, да и «своим уголком» Артур это назвать не мог, так как родители считали себя вправе входить сюда, когда им вздумается, лишая Артура чувства спокойствия и безопасности в этой комнате. Кетч был практически уверен, что если что-то в этом доме и есть, и это оно оставило на ладонях родителей кресты, оно прячется в его спальне и готово в любой момент навалиться на Артура. Или в спальне брата, ведь где еще может быть тот, кто наверняка больше всего ненавидел Кетча? Комната Артура выглядела так, словно в ней никто не жил. На полках не было статуэток или книг, на серых стенах не висели рисунки и плакаты, да и бардака, который мог свидетельствовать о том, что эта комната не заброшена здесь не было. Ничего не изменилось с тех пор, как Артур жил здесь. И до того, как он перестал обитать в этой комнате, она не казалась комнатой мальчишки, подростка… Она просто была очередной отретушированной комнатой дома Кетчей. На кровати, в которой Артур спал, и за письменным столом, в которой пытался хоть как-то подтянуть ненавистную химию, не изменилось совсем ничего, даже факт отсутствия в этой комнате ведьминых мешочков. Кетч вышел из своей спальни и пошел в комнату брата. Он долго стоял перед дверью. Стоит ли вообще входить? Стоит, ведь если в этом доме и есть то, что сможет привести его к тому, кто оставил на руках его родителей эти символы, то оно находится либо здесь, либо в спальне Розы. Остановившись на этой мысли, Артур резко открыл дверь. На него никто не напрыгнул. Уже сравнительно хорошо. Артуру одновременно хотелось остаться здесь как можно дольше и уйти как можно быстрее. Эта комната хранила в себе большую часть дорогих Артуру воспоминаний. Он помнил, как они с братом здесь играли в пиратов, притворяясь что большая двуспальная кровать — корабль, помнил, как делили на двоих мороженое зимой, помнил, как они иногда засыпали вместе от усталости… Но ведь именно из-за него Алекса не стало. Комната выглядит точно так же, как ее оставил тринадцатилетний Александр. Полки заполнены любимыми книгами и парой статуэток, над кроватью висит картина моря, которую Алекс обожал, а кровать застелена. Алекс всегда был чистюлей, и Артур даже не удивится если окажется, что Миссис Берд только вытирала здесь пыль. Родители хотели переделать эту комнату, но после долгих ссор и бойкотов Артура (в которых старуха Берд его поддерживала) Альфред и Амелия не стали ее трогать. Артур подошел к книжной полке. Пыль. Миссис Берд не было несколько дней, и на полке появилась пыль. Все книги плотно прижаты к стене, а значит за ними и между ними ведьмин мешочек спрятать было бы невозможно. Все статуэтки вырезаны из дерева, и в них мешочек тоже не спрячешь. Под кроватью ничего нет, если не считать воспоминания о том, как близнецы превращали это место в пещеру или логово злодея при помощи воображения, на столе и шкафу тоже ничего не оказалось. Артур испытал и облегчение, и тоску когда вышел из комнаты Алекса. Обе эти эмоции вскоре сменило полное непонимание происходящего и желание материться на всех известных ему языках (английский и итальянский, из французского он сумел выучить только то, что помогало ему очаровывать девушек и «Voulez-vous coucher avec moi? *»). Артур не нашел ничего подозрительного в доме, а значит дело застряло.***
Кетч вздохнул, ища в карманах телефон. Артур был чертовски уставшим. Брови были нахмурены, уголки губ опущены, а к векам словно привязали рыболовные грузики, которые тянут их вниз и так и хотят заставить Артура закрыть глаза, что поможет сну завладеть им. Этим грузикам противостояли четыре чашки противного заправочного кофе, который Артур пил только для того, чтобы не уснуть за рулем. Артур наконец нащупал телефон во внутреннем кармане пальто (как он вообще там оказался, если обычно Кетч кладет его во внешний?) и разблокировал его. Работа в просвещенных требовала надежный пароль в виде непонятной тарабарщины из букв и цифр. Нажав на зеленый значок трубки, Кетч открыл раздел «Недавние». На первом месте числился не сохраненный номер Дэвида, ведь именно мальчишка последний звонил ему. Артур нажал на этот номер и выбрал «Позвонить». Дэвид ответил на удивление быстро. — Да? — Я жду напротив твоего подъезда. Тихо пробубнив «Хорошо», мальчишка повернул ключ к двери и собирался уже положить трубку, но сделать он это так и не успел. Послышался звук падения телефона на пол и пронзительный крик.