Так велел Господь.

      Сегодня я встал раньше обычного, даже очень рано; Пауль ещё спал, уютно положив голову мне на плечо и приобняв за талию. Я умиленно посмотрел на эту картину: во сне Ландерс выглядел очень мило. Тонкие губы были слегка растянуты в улыбке, на щеках играли задорные ямочки, незаметно подрагивали веки. Во сне Пауль был похож на счастливого ребёнка, радостного и невинного, и тем самым наполнял чистым и глубоким светом и моё сердце. Я не мог оторвать зачарованного взгляда от этого зрелища, но всё же заставил себя аккуратно высвободиться из-под захвата сильной мужской руки и, предварительно надев тапочки, прошлёпать в кухню.       Первым делом я подошёл к окну и широко распахнул шторы. Солнце ударило ярким светом по глазам; я зажмурился. Погода не успела ещё испортиться, всё предвещало лёгкий весёлый день. На чистом лазурно-голубом небе не виднелось ни единого облачка, лишь там, на горизонте, плыли лёгкие кружевные облачка. Солнышко пробиралось лучиками во все окна и двери, лаская землю и постепенно будя сонных обитателей городских квартир. Естественное пробуждение дарило хорошее настроение на весь день, по крайней мере на всё утро, давая возможность отдохнуть от назойливого писка будильника. Я открыл окно. На улице было тихо, лишь ранние птички щебетали между собой и пели песни на одним им только известном языке.       Я глянул на часы над дверью. Было лишь семь часов утра, наши уроки в школе, в связи с наступающими рождественскими праздниками, начинались в десять и были сокращены. Я ещё успею зайти домой за сумкой и учебниками, а пока заварю себе кофе. Я открыл шкаф с кружками, чашками и стаканами, и тут меня озарила идея. Я помнил, что именно в этом шкафу на верхней полке лежал загадочный белый конверт с надписью «ЛИЧНО В РУКИ. ТЁМНЫМ НЕ ЧИТАТЬ». Что за тёмные? — этот вопрос меня интересовал и мучал до сих пор. И пора бы это узнать. Что же там написано? Я протянул руку вверх (мой рост позволял мне не вставать на цыпочки) и, пошарив на верхней полке, нащупал и схватил тот самый конверт. Он был всё такой же — идеально белый, с потрепавшимися от времени концами, но не теряющий изначального цвета, со слегка выцветшей красной надписью, будто раньше конверт постоянно находился на ярком свету. Что ж… Пришла пора открыть интригующую меня тайну. Я глубоко вздохнул и, открыв конверт, достал письмо. Конверт не был запечатан, ведь Пауль открывал его до меня, поэтому трудов его открыть мне не составило. Лист, на котором было написано письмо, был так же идеально белым, как и конверт. Его края были потрёпаны, однако он не казался старым или давним, даже наоборот. Я развернул лист бумаги. Почерк адресанта был каллиграфическим, идеально ровным и наклонённым вправо. Буковки были слегка вытянутыми вверх и заострёнными, угловатыми, но в то же время красивыми. У меня у самого был такой почерк, этот шрифт казался точной копией моего собственного. Я изумлённо пробежался глазами по письму, вчитался. Текст записки гласил, что Пауль не кто иной, как ангел, спустившийся с небес с целью дарить людям радость. Ну что за бред? Нет, радость он, без сомнения, дарил, но ангел… как-то уже слишком. Сказки, выдуманные пятилетним ребёнком. Настораживало другое: мой почерк в этом письме. Это было чем-то очень странным… Хотя… Мало, что ли, людей пишет таким же почерком, как и я? И чего я беспокоюсь? Я вложил лист бумаги в конверт и положил его на его законное место. Так долго думал, волновался… А это ничего и не стоило. Что ж, я разочарован. С одной стороны. А с другой: и хорошо, что ничего стоящего я там не нашёл. Ведь вряд ли там было бы что-то хорошее, а проблем или страшных тайн, связанных с Паулем, я не хотел.       Я заварил-таки себе кофе, налил немного молока и положил ложку сахара, размешал. Встал у окна и, наслаждаясь свежим и лёгким утренним ветерком, понемногу, глотками, выпил горячий напиток. Надо было предупредить Пауля, что я собирался домой за сумкой.       Кроме биологии и химии на понедельник, то есть на сегодня, ничего не было задано: математичка и русичка уже давно поняли, что задавать что-либо уже бесполезно. А по физкультуре и музыке нам вообще ничего не задают. Я начеркал на клочке бумаги коротенькую записку, положил её на столе на кухне и, натянув куртку и обувшись, вышел.       Подъезд встретил меня строгими серыми стенами и суровой тишиной. Ни одной жвачки на полу, ни одного плевка. Снова поражаюсь этому идеальному порядку. Я бегом спустился вниз. Пауль жил на третьем этаже, смысл был вызывать лифт. Я нажал на кнопку, толкнул дверь, она легко отворилась, выпуская меня наружу.       Лёгкий ветер дунул в лицо, приятно освежая и кружа голову. Луж не было: уже почти зима, конец ноября. Четвёртого января будет день рождения у Тилля, нужно собраться с ребятами и решить, что будем ему дарить. А пока я шёл домой быстрым шагом: часы показывали восемь. Сегодня после школы я решил пойти не к Паулю, а домой: слишком часто я стал проводить время с друзьями, а не с семьёй. Семью нужно ценить.       Пошёл снег. Я достал телефон и глянул погоду: -5 °С. И снег. До ночи. А потом он только усилится. Погода идёт на понижение: ночью -11°С. Я усмехнулся. Зима неумолимо наступала, захватывая страну в свои владения, заставляя уходящую осень признать права белой красавицы. Снег на ёлках сверкал и искрился, большие пушистые хлопья, медленно кружась, падали на землю. Иней покрыл тонкие ветви деревьев, мороз кропотливо выводил серебряные узоры на окнах. Все выглядели невероятно счастливыми и благодарными.       Вот идут две девочки лет пяти-шести. Одна из них — обладательница звонкого нежного голоска и смеха-колокольчика, владелица прелестных белокурых локонов и ангельских голубых глаз, коралловые губки малышки растянулись в счастливой улыбке. Она вполголоса рассказывала что-то своей маленькой подружке — серьёзной и угрюмой девочке с тёмно-каштановыми завитками волос и карими янтарными глазами, и последняя не выдержала — рассмеялась. И правда, как можно не внимать столь жизнерадостной девочке! Светловолосая принцесса напомнила мне мою маму в детстве — именно такой весёлой, счастливой и невероятно милой красавицей она выглядела на страницах старинного альбома с застёжками, хранившегося в семейной библиотеке, состоящей из длинного стеллажа во всю стену и двух кресел. Подружки казались полной противоположностью друг друга. Как, наверное, и мы с Паулем — весёлый, жизнерадостный и всегда смеющийся (или улыбающийся) Пауль, и зачастую угрюмый и недовольный жизнью я. Правда, в последнее время, я стал очень часто улыбаться…       Вот идёт сутулый сердитый брюнет. Он тихо бормочет себе под нос какие-то ругательства, зло и зорко метает взгляды, полные жгучей ненависти к людям, миру и сегодняшнему дню. Его выступающий подбородок наводит мысли о его причастности к нехорошим делам, скрюченная спина — о замкнутости и нерешительности. Он поёжился, запахнулся в свой балахон, будто скрываясь, прячась от окружающего мира.       А вот идёт молодой парень примерно моего возраста, облачённый в джинсы и куртку, рядом с ним шагает высокий бизнесмен в костюме и распахнутом чёрном пальто. У них в самом разгаре какой-то интереснейший разговор, возможно даже спор: они активно жестикулируют, то повышая, то понижая голос, их выражения лиц меняются чуть ли не каждую секунду. Вот и они прошли мимо меня, размахивая руками и заливисто смеясь: у кого-то день удался.       Какими всё же разными бывают люди! И ведь у каждого свои заботы, свои обстоятельства. Своя личная жизнь, в конце концов.       Я подошёл к родному дому и набрал номер своей квартиры. Спустя пару гудков мне ответил мамин бодрый голос:       — Кто? Я невольно улыбнулся.       — Мамуль, привет! Это я! Я пришёл за сумкой. Сегодня буду ночевать дома, а не у друзей.       — Ох, Риша! Проходи! Как я по тебе соскучилась! — с этими словами она открыла дверь в подъезд. Как я поднялся — уже не помню, настолько сильным было желание поскорее увидеть мамочку.       Отчётливо запечатлелся в моей памяти момент нашей встречи. Не успела открыться дверь, как мама заключила меня в горячие объятья. Я так соскучился по ней! Мама целовала моё лицо, приговаривая, как любит она меня; я целовал её в ответ, говорил о том, как скучал, как люблю её я.       Если мы так истосковались друг по другу за несколько дней, какой же будет наша встреча после пяти лет моей учёбы в Дюссельдорфе?       Я взял из маминых рук сумку и, поцеловав её на прощанье, сказав «до встречи», вышел из любимой, родной квартиры.