En som meg

Прошло некоторое время с нашего совместного похода в спа с Хирото и поездки Ранмару вместе с Мидорикавой. Если честно, я даже не знаю сколько. Как будто время больше не имеет меры. Мы с Ранмару стояли на балконе нашей квартиры после очередного серьезного разговора о несерьезных вещах. Он курил. Раньше, я никогда не видел его с сигаретой. Тишина. Не гнетущая, но задевающая. Неприятно. На улице становилось прохладно. Я повернулся к Кирино, взгляд у него задумчивый, темный. Он прикрывает глаза и спрашивает: — Говоришь, не боишься умереть? Лишь отрицательно качаю головой, не произнося ни звука, заставляя его открыть глаза и посмотреть на меня. У него тяжелый взгляд, от которого меня прошибает мурашками. Вроде ничего такого. Но в этих голубых глазах разрастался ураган страшнее Камиллы. А это, на минутку, самый мощный тропический циклон. Меня переклинивает, и я понимаю, что либо сейчас, либо уже никогда. Срываюсь с места в попытках ухватиться за край его толстовки раньше, чем он сделает эту дурость. В ту же секунду он перепрыгивает через парапет цепляет одной рукой за перила, ногами ютится на небольшом почти крошечном выступе за пределами ограждения. — А если умру я? Он смотрит. Смотрит и не видит в моих глазах ничего, кроме всепоглощающего страха, а затем все тухнет. Чувство такое, будто бы рубильник переключили, а в следующий миг я уже стою, вцепившись в его руку мертвой хваткой. Меня потряхивает. Не могу нормально дышать. Это было похоже на тот день, когда я узнал, что родители погибли. Только сейчас я не плачу. Не могу. Второй рукой крепко обнимаю его поперек талии, упираясь лбом в спину. Мысли лишь о том, что если он все же решит навернуться, то только вместе со мной. — Только попробуй сделать так еще раз. Я тогда самолично тебя отсюда скину и спрыгну сам, — стараюсь говорить спокойно, но голос срывается. — А это глупо, поэтому давай не делать глупостей. По крайней мере не такие… Больно. Очень больно. Но несмотря на все это — я понял, что он хотел мне сказать. И это было так чертовски важно. Метод, правда, выбрал такой, чтобы без ножа… и с первого раза. — Выше головы, — едва слышу его голос, в ушах звенит, он кладет свои руки поверх моих. — Мы стали. Я почти не помню, как помогаю ему буквально силой заталкиваю обратно и плотно закрываю балконную дверь, все еще не отпуская его руки. Внезапно перед глазами встал день похорон. Я никогда не думал об этом раньше так много. Считал, что забыл, но то было ложью и я понимал это. Родителей хоронили в закрытых гробах. Последствия аварии не располагали к открытости. До сих пор не знаю, хорошо это или плохо. Два бархатных бордовых гроба с золотой отделкой. Единственное, о чем я думал все время, что шла прощальная служба (а я как завоженный не мог отвести взгляд от них): «Гробы… такие маленькие. Неужели, человек и правда настолько крошечный в водовороте этой жизни». Время от времени с гробов слетали лепестки цветов. «Слезы» — решил тогда я и был таков. Это было правда очень красиво и больно. Прощался, как и положено, самым последним. Извинялся, слезами захлебывался. Не мог иначе, не мог простить себя, что не стал для них действительно хорошим сыном. Таким, которого они оба заслуживали. Я их любил. А потом их унесли. Вернее, увезли на кремацию. Стоял, смотрел вслед машине на которой их увезли с двумя отпечатанными брошюрами, где на первых страницах были их имена и даты, а на развороте — псалмы, которые все пели и «Отче наш». Я не помню ничего из этого. Совсем. Ни то, как пел, ни то, как разобрался и не сломал язык, пока пытался выговорить: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». * Поминки я тоже не помню. Не помнил. Будто и не было. Это был банкетный зал. У нас были традиционные норвежские бутерброды: с копченым лососем, с креветками, с ростбифом и с хамоном, добротные; чай, кофе, торты, даже газировка. Спасибо Хирото, который озаботился всеми порядками и правилами, чтобы сделать все идеально. Я бы не смог. О том, как я себя там вел, что делал, говорил и так далее — мне уже много позже рассказывал Кирино, так как все это мероприятие стало для меня огромным белым пятном в памяти, которое постепенно начало восстанавливаться только сейчас. Когда прошло уже столько времени.