Яд

Гостиница Пилтовера.

      Сквозь кромешную тьму я услышал еле уловимый сап. Все тело невыносимо болело, голова будто свинцовая, а ногу вообще не чувствовал.       Я медленно открыл глаза. Непроглядная тьма отступила перед ночной тенью. Белый потолок, покрытый тенью от окна и штор, и светом от фонарей по ту сторону стекла, со строгими узорами ромбиков сразу зацепил мой взгляд. Наклонив голову влево, я заметил окно с каким-то большелистным растением в горшке; бледно-изумрудные, с чередующим узором хекстековского камня, обои; и темно-коричневый паркетный пол, покрытый нежно-коричневым ковром. Темно-серые шторы, сдерживающие яркий свет с улицы, тихо шатались на ветру. В углу стоял угловой книжный шкафчик. А напротив него большое зеркало. Рядом с кроватью стояла тумбочка с хекстековской настольной лампой. Напротив меня был проход, видимо на кухню, т.к. там стояли кухонные деревянные шкафчики, столы, покрытые блестящим лаком, и холодильник металлического цвета, с слабо-светящейся голубой полоской. Оттуда доносились звуки капель, падающие на стеклянную посуду. Справа от меня стоял стол из темного дерева с хрустальной вазой, в которой стояли вечные — искусственные — цветы. За ней была дверь. Наверное, там ванная. Рядом с ней стояли часы из хекстека. А напротив ее стоял журнальный столик с множество бумаг, покрытый белой узорной салфеткой. А рядом с ним было кресло с деревянными подлокотниками, на которой кто-то дремал, склонившись вперед, держа руки в «замочке». Еще правее был небольшой коридор и дверь. За ней были слышны приглушенные голоса людей. — Где я? — прошептал я, приподнявшись с белоснежной постели. — Доброе утро, дамочка! — послышался недовольный голос у изголовья кровати. — Рааст, где мы? — тут же спросил я даркина, вцепившись взглядом в его звериный глаз. — В гостинице Пилтовера. — ответил сухо он мне. — А этажом ниже трактир. Я задумался. — Как… — только я хотел задать вопрос, как оружие вспылило: " — Нас принес сюда этот кусок мяса! Он выхаживал тебя эти три дня, пока ты дрых! Намерений я его не знаю, всё! —"       Только-только он кончил, незнакомец очнулся. Когда он выгнулся, сразу стало ясно, что это молодой парень, в походных сапогах, в белой рубашке, в кожаной куртке и в темно-синих плотных штанах. — Рааст, опять ты раскудахтался, как курица! — зевая, пролепетал парень. Вскоре он перевел взгляд на меня. Я изумился. Этим, как выразился даркин, «куском мяса» был мой враг в Ущелье призывателей- вольный исследователь Эзреаль. — О, ты уже проснулся! — сонно пробубнил мальчик.       Я, схватив Рааста, кинулся на него, и тутже упал от невыносимой боли в ноге. Эзреаль даже не дернулся. Он остался невозмутимым. Возможно, что за годы, проведенные в Ущелье призывателей он свыкся с неожиданным нападениям, а, может, просто был еще сонным, чтоб делать какие-либо реакции, и просто не успел отреагировать.       Блондин, медленно, неохотно встал, разминая конечности. — Тебе еще нельзя вставать. Твоя нога еще не… зажила? — произнес он, поднимая меня с пола. Я попытался вонзить ему клинок в спину, но даркин будто сам этого не хотел, и как я бы не пытался направить лезвие на исследователя, он все равно отворачивался в сторону. Эзреаль посадил меня на кровать, а сам, включив свет, ушел на кухню. — Что это такое?! — возмутился я непослушанием косы. Тот ничего не ответил, только фыркнул в ответ.       Голубоглазый вернулся с кружкой зелья, разбавленной водой. Он протянул ее мне и сухо приказал мне: «Пей.» Я отказался. Тогда он мне снова повторил, но уже более грубее и повелительней: «Пей!» Я снова отказался. Немного помявшись, он более мягко сказал: «Но тогда ты не поправишься.» — И что с того? Тебе то какое дело? — Я тебя из грязи поднял. — глубоко вздохнув, прошипел он, — Я тебя сюда притащил. Заплатил за это место, за лекарства. Чтоб поднять тебя на ноги, и ты предлагаешь мне сдаться после всего этого? — сверкнул злобно глазами парень.       Эти голубые глаза, что будто светились в этой тьме, были завораживающе красивы. Внимательный, сосредоточенный, злой, но спокойный и уравновешенный взгляд, словно кошачий, казался магическим и загадочным. Они будто видели твою душу, тебя на сквозь. Почему раньше я никогда не видел в этих глазах что-то настолько необычное? Они всегда были обычными, веселыми, со своими искорками, но не сейчас.       Взяв волю в кулак оторваться от этого взгляда, от этих глаз, я сухо произнес: «Нет.» На что он только фыркнул. — Я надеялся, что наши пути куда быстрее разойдутся… — устало произнес Эзреаль, повернувшись лицом к настенной лампе, возле кресла, что он включил, перед тем как уйти на кухню.       Тут я заметил его нездоровую бледность на лице, усталый, измученный вид, синие круги под глазами, сухие губы. Его самого, видно, мучил недуг, но он тратил все силы на мое излечение.       Тогда мне стало стыдно, за свое поведение, но гордость не позволяла мне пойти на уступки, и я лишь усмехнулся, чтобы позлить мальца. Тот не заметил. Эзреаль поставил кружку на тумбу, выключил свет, и сел на кресло. Некоторое время он местился на нем, пытаясь найти удобное положение, но не обнаружив его, уснул полулежа, зацепившись рукой за подлокотник, чтоб ночью не упасть на пол. Я фыркнул, и с недовольной миной лег спать. Пытаясь вспомнить, что было до этого…