Чудный Новый год.

Саша ничего не успевал. Ведь он учился и работал в предновогодние дни. Такого и врагу не пожелаешь. Да у него и врагов-то не было, нынче мало таких — каждый думает лишь о себе, оно и на руку. Сдача сессии проходила успешно, насчет этого можно было не беспокоиться: стабильно 4-5 или зачет. Тем не менее, времени на подарки не хватало, ведь прежде чем что-то купить, нужно понять, что именно. Родным он отправил посылку еще месяц назад, воспользовавшись услугами почты России. С близким кругом расправился пару дней назад, прикупив бесполезной ерунды и, кстати, уже вручив ее новым хозяевам. Оставался лишь один маленький нюанс: его самый близкий друг, которого он знает лучше всех. И, как ни странно, именно с Денисом возникли сложности. Что подарить лучшему другу на Новый год, если вы никогда не виделись? Удивлены? Саша тоже опешил, когда Черышев ему в лоб сообщил: «Я прилетаю 31 декабря, чтобы отметить с тобой, в России». Ну кто в своем уме станет лететь в холодную Москву из, если не жаркой, то очень теплой Испании? Правильно. Человек, который не был на родине двадцать с лишним лет. А еще тайно влюбленный. Но, стойте, это пока что не наша ситуация. Наручные часы натикали шесть вечера, до конца смены оставалось пять часов. Все магазины, как на зло, закрывались лишь в 23 часа ночи. Почему люди не могут сходить за майонезом раньше? И почему я, собственно, работаю в продуктовом, а не в магазине одежды? Да, в этот вечер Головин корил себя за поспешный выбор, сделанный полгода назад, естественно, ради зарплаты. Стабильной! зарплаты. Да и кто вообще думает о Новом годе, когда устраивается на работу? Точно не двадцатилетний студент, которому нужно платить за квартиру. И все-таки, Сашка вымолил себе уход на два часа раньше, уговорив свою коллегу его прикрыть. За шоколадку. С ликером. А что? Ей до дома доскакать пять минут, а вот у парня дел по горло, да и живет он за тридевять земель. Самолет Дениса приземлялся в десять часов вечера, Головин успевал доехать до аэропорта. Сидя в такси и наблюдая за яркими и людными улицами Москвы, ему внезапно захотелось встретить друга с цветами. Стоп, что? — пронеслось в голове так же быстро, как и исчезла эта непонятная идея. Спустя час Сашка уже стоял в толпе других встречающих, завидно наблюдая за воссоединением незнакомых ему людей, а таких было много. Аж грустью повеяло, и парень сжал губы. Он не замечал, как поглядывал на свои часы примерно каждые пять секунд, а его шея совершала не более двух движений: вниз да снова вверх, высматривая в бесконечном потоке прилетевших пассажиров одну единственную симпатичную мордашку. Опять?! В этот момент его взгляд скользнул по русой макушке, а затем вернулся назад, останавливаясь на мечущихся глазах, чей обладатель еще не нашел своего оппонента в игре «гляделки». Она началась буквально через пару мгновений и сопровождалась странным оцепенением, которое, впрочем, довольно-таки быстро уступило место широким улыбкам и крепким объятиям. Ожидающие «в самом рассвете сил» странно косились на парочку, сразу же выдумывая неприличные истории и убеждаясь в том, что новое поколение определенно потеряно, и вообще, верните Ельцина. Девушки же слегка улыбались, возможно, вспоминая что-то приятное из личной жизни. Денис сто раз общался с Сашей по видеозвонку, слушал и отправлял голосовые сообщения, но ощущать его в своих руках было в сто раз приятнее, а от этого все более невообразимо. Наконец отлипнув от друга и отчего-то задержав ладонь на его шее, Черышев отпустил парня и вновь улыбнулся во все тридцать два. — Привет? — как-то слишком неловко вышло у Головина. — Привет, — отнюдь не уверенно ответил Денис, сжав губы и запустив пальцы в волосы на затылке. — Пойдем? — Да, конечно, пошли, — соберись, тряпка, что за цирк? Парни выходят из здания аэропорта, их тут же сдувает сильный снежный ветер, а ведь оба без шапок. — Вау, и все-таки в России холодно, — выдает испанец, накидывая капюшон на голову и поправляя шарф. — Это ты еще в Калтане не был, — откликается Саша и рвётся разбавить неловкую паузу, чтобы не испортить долгожданную встречу. Это так странно, общаться вживую с тем, кого никогда не осязал. Но ведь ты знаешь о нем все, ты поддерживал его в трудные минуты… но разговор просто-напросто не вяжется. А ты боишься, что ваша дружба в один момент обратится в прах. — Ты не против, если мы пройдемся до моего дома пешком? Минут двадцать пять быстрым шагом. Аэропорт в непосредственной близости — единственный «плюс» местонахождения его квартиры. До института и работы далеко, но зато двигатели за окном жужжат круглые сутки. — Да, как скажешь, — нужно срочно найти тему для разговора. И таковая все же находится, извиняясь за опоздание. Друзья постепенно преодолевают не пойми откуда взявшийся барьер, обсуждая, не поверите, футбол. Во время спора о лучшем клубе они и вовсе раскрепощаются, выплескивая друг на друга настоящие эмоции, а не смайлики с таким же названием, повышают голос так, что немногочисленные прохожие аж шарахаются от неожиданности. — ЦСКА! — Вильярреал, — ухмыляясь, достаточно спокойно произносит Денис. — Темный лес вообще. Головин открывает дверь своей однушки, впуская друга вперед. Тот проходит, наконец отпускает ручку чемодана и разувается, присев на одно колено. Саша нервно сглатывает и, отводя взгляд, быстро выпрыгивает из кроссовок, бросая ключи на тумбочку у шкафа. Он проводит Дениса в комнату-гостиную, где уже стоит небольшой, почти сервированный столик. — Чем богаты, как говорится. Он убегает на кухню и возвращается сначала с тарелками, наполненными салатами, затем – бутербродами с икрой, и на третий раз приносит два бокала и шампанское, давя счастливую лыбу. Черышев усмехается, отходя от ёлки. — А вы вообще празднуете Новый год? — интересуется Сашка и включает телевизор, сразу же убавляя громкость до минимума, но может и без звука воспроизвести «какая гадость – эта ваша заливная рыба». — Да везде так или иначе празднуют Новый год, мы же тебе не африканцы какие-нибудь, — Денис садится на диван. — Нет, ну, а чтоб прямо по-русски? С холодцом и хреном, оливье и мандаринами? — Головин вскрывает шампанское. — Ну да, обычно так и отмечаем. Папа всех заряжает настроением за неделю, зовет в гости русских друзей, перенаряжает ёлку из рождественской в новогоднюю, правда, я не вижу разницы, — парень следит за руками и сосредоточенным взглядом Саши, изо всех сил пытающегося сделать все красиво, будто это свидание какое, но в то же время старающегося не пропустить ни единого слова. — Хм, а я-то думал обучить тебя традициям, а ты бывалый, оказывается. — Есть такое, — тепло улыбается Денис, сводя диалог на нет. — Ой, — Саша по непонятной для испанца причине начинает суетиться и, убегая в прихожую, возвращается уже с черной коробкой в руках. — Я… хотел подарить ее тебе именно в этом году. Он замолчал, собираясь было толкнуть длинную и эмоциональную речь про то, как он рад их знакомству, прилету Дениса и вообще о том, что его жизнь была бы другой без него. Но Головин просто протягивает через стол коробку. Удивленный Черышев смотрит сначала на смущенного Сашку, потом на таинственный подарок и зачем-то трясет его. — Нет-нет-нет! Не надо! — вопит Головин. — Блин, Саш, мы же договаривались не дарить ничего друг другу… Мне теперь неудобно. — Откро-ой, — протягивает паренек и садится рядом с другом. Тот, сдвинув брови, снимает крышку и заливается смехом. — Черешня? Серьезно? Саша сильно улыбается, довольный реакцией. — Где ты ее достал зимой? — Секрет фирмы, — загадочно выдает парень и прибавляет звук телевизора, внимательно слушая обращение президента, будто ему действительно интересно. Черышев же все эти пять минут рассматривает Сашу. Он настоящий, до него можно дотронуться, спросить здесь и сейчас, а не ждать ответа бесконечно долгими минутами, а то и часами. Только вот, если внезапно передумаешь, ты не сможешь удалить сообщение. Теперь все реально. И это прекрасно. Под бой курантов Саша встает, подает парню его бокал и берет свой. Один, два, три… — Будем желания загадывать? Четыре, пять… Недолго думая, Денис выдает нескромное, но наболевшее: — Я хочу всегда быть с тобой. Шесть, семь… Он не отводит взгляд, а заглядывает внутрь Саши. Восемь… Который, выдержав контакт, резко подается вперед. Что-то в нем щелкнуло. Девять, десять… Денису лишь нужно чуть поднять подбородок и прикрыть глаза. Одиннадцать… Ладонь ложится на чужую щеку, губы неподвижны. Они боятся, как и их хозяин, еще совсем трезвый, но все же чем-то опьяненный. А имя этому — любовь. Двенадцать.