— Дамы и Господа!
Голос месье Раве, усиленный микрофоном, привычно перебивает шум толпы. Люди постепенно затихают и переводят заинтересованные взгляды на арену, где вот-вот должно начаться невероятное шоу. Наш цирк был известен по всему миру, и в каждом городе неизменно собирал целые толпы ребятишек и взрослых. Все хотели окунуться в волшебство наших мастеров и на миг вернуться в беззаботное детство. Словно приглашая сделать это, месье Раве развел руки в стороны и улыбнулся. Он стоял посредине арены, в красном расшитом фраке и с тростью в руке. В уголках его глаз уже залегли морщины, а на висках появилась седина, но это не мешало ему веселиться наравне со всеми. Казалось, он получает едва ли не больше удовольствия, чем все присутствующие здесь. Я и сама не могу сдержать улыбки, видя его сияющие глаза и условный сигнал к готовности. Мой номер первый, а потому я должна открыть шоу красиво. Как и подобает воздушной гимнастке!
— Приветствуем вас в эту прекрасную новогоднюю ночь на нашем представлении!
Голос месье Раве тонет в буре оваций и криках толпы, которые подбадривают и меня. Уверена, все циркачи, что готовятся сейчас к своим номерам, чувствуют то же самое. И это так прекрасно! Месье Раве резко вскидывает руки, а затем взмахивает тростью, подавая первый сигнал. Позади него тут же вырастают столбы пламени, и будто из ниоткуда выпрыгивает множество людей, разодетых в смешные костюмы. Мои любимые клоуны, которые будут отвлекать публику на протяжении всего шоу, пока мы будем занимать нужные позиции. Разодетые мужчины и женщины усиленно кривляются, смешат публику, жонглируют и всячески дурачатся, получая аплодисменты, как награду. Их глаза сияют едва ли не ярче, чем все софиты, а нарочно неряшливая одежда вызывает взрывы хохота в толпе.
— Наша арена — раковина, и сейчас на ней появится наша лучшая жемчужина!
Услышав это, я улыбнулась и сделала шаг вперед, сбрасывая черную накидку. Свет софитов тут же перевелся под купол нашего цирка и устремился ко мне, ослепляя на миг. Хорошо, что я уже привыкла к этому, а потому, моргнув пару раз, уже через секунду смогла нормально видеть. Толпа при моем появлении взорвалась аплодисментами, всюду послышались крики, и даже клоуны замерли, смешно задрав головы. Я вскинула руку, приветствуя публику и сделала легкий реверанс. Сердце в груди отбивало чечетку от волнения, которое неизменно сопровождало меня на протяжении каждого выступления. Какое шоу может обойтись без легкого мандража? Я ухмыльнулась своим мыслям, краем уха слыша, как меня представляет месье Раве:
— Изуми, что покоряет сами Небеса!
Его слова в который раз потонули в грохоте аплодисментов, а я, поправив перчатки, схватила деревянную перекладину, которая была жестко связанна с основной системой прочными канатами. На другом конце арены, на такой же высоте, на какой находилась я, стоял мой напарник Шарль. Это был беловолосый молодой человек с вечной улыбкой на лице и оптимизмом в душе. Он был менее известным, потому как только недавно начал карьеру в цирке, однако уже делал большие успехи. Его прозвище было "Летящий Ангел Шарль", которое я сама придумала при нашей первой встрече. Месье Раве, представив нас обоих, снова взмахнул тростью, призывая начинать. Даже с огромного расстояния, которое разделяет меня и Шарля, я увидела, как он улыбается и подмигивает мне. Что за неисправимый человек? Кажется, будто он совсем не волнуется в такой момент.
— Начинаем шоу, — прошептала я самой себе, будто подбадривая, а на самом деле исполняя это на удачу. Это было чем-то вроде традиции, и Шарль прошептал то же самое на другом конце арены, как заклинание. — Алле! — закричали мы вместе, стискивая в руках перекладины, и сорвались с места.
Полет. Немыслимая высота. Крики людей. Свет софитов. Я заулыбалась немного шальной улыбкой, краем глаза отмечая просто немыслимую толпу внизу. Все, как завороженные, следили за каждым моим движением и взаимодействием с Шарлем. Я сделала кувырок, одновременно с этим отпуская перекладину, и ни на миг не закрывала глаза, следя за напарником. Он так же не спускал с меня глаз и, быстро перевернувшись в воздухе, повис вниз головой, перекинув ноги через перекладину. Он прогнулся в спине и вытянул руки, приготовившись к первому условно опасному трюку. Я снова сделала кувырок и отпустила перекладину, пускаясь в полет.
— Ах!
Зрители замерли, прижав ладони к губам, и с волнением наблюдали за нами. Миг! И Шарль хватает меня за руки, ловя, и мы вместе продолжаем полет под бурю толпы. Еще миг! И мы снова порознь, на разных перекладинах, но с одинаковыми улыбками готовимся к новому элементу. Уже скоро мы заставим всех людей аплодировать нам стоя, точно в театре, и желать снова попасть на наше шоу. Шарль подает знак, проносясь мимо меня, и я чуть киваю, говоря о готовности. Пришло время самого интересно! Мы разворачиваемся в воздухе и начинаем лететь друг на друга под оглушающие крики толпы. В какой-то момент мы синхронно отпускаем перекладины и, сделав резкий замах ногами, проводим целую серию переворотов с вращениями. В конце этого элемента, мы снова ловим руками перекладины и продолжаем полет.
— Напомню, Дамы и Господа! — снизу послышался голос месье Раве, и толпа тут же отзывалась восторженными криками, а колуны вторили им, на все лады оглушая нас свистульками и дудочками. — Все трюки выполняются без страховки!
«Ну же, вперед!» — мысленно закричала я себе, делая очередной кувырок и продолжая улыбаться.
Высота опьяняла, ветер в волосах лишал способности здраво мыслить, полет приводил в состояние восторга, будто я выступала первый раз в жизни. Я, словно птица, парила над землей, не боясь разбиться. Я наслаждаюсь высотой и свободой, которую ценила превыше всего с самого детства. Как можно не любить нечто настолько прекрасное и опасное? Мне никогда не было понятно, как многие люди могут бояться забираться на высоту, будь то горы, вышки или купол цирка. Я всегда любила летать и клялась делать это до тех пор, пока в моем теле теплилась жизнь. Мне было невыносимо даже представлять возможность того, что я могу лишиться всего этого. Кувырков, переворотов, сумасшедших вращений — всех трюков, что сливаются в один во время очередного представления.
Однако все имеет свойство заканчиваться, и наши с Шарлем трюки не были исключениями. Снизу зазвучали барабаны, сопровождающие финальный акт, и нам пора было красиво уходить. Мы должны были оставить зрителей в восторге и заставить их желать большего. Заставить приходить сюда снова и снова, пока наш цирк стоит здесь, в этом большом снежном русском городе. Я чуть разочарованно вздохнула, готовясь к последнему прыжку. Месье Раве уже приготовил все к следующему номеру и вывез с помощью реквизиторов на арену огромный бассейн. Это была моя любимая часть шоу, помимо своих полетов. Мари всегда блистала, играя с водой так, будто та была живой. Правда, я никогда не понимала, как ей все это удается так легко.
Я приготовилась отпустить перекладину и вытянуть руки к Шарлю, который должен будет поймать меня и перебросить дальше, к следующей перекладине, чтобы потом продолжить наш сумасшедший трюк. Финальный аккорд должен быть мощным, так мы считали. Но вдруг я услышала странный звук, от которого у меня внутри все похолодело. В нос тут же ударил запах древесины, который я просто не могла почувствовать. Не при такой скорости полета. У меня не осталось ни мгновения, чтобы понять, что происходит. Я просто почувствовала, как под руками ломается перекладина, и поймала испуганный взгляд стремительно бледнеющего напарника.
— Шарль? — удивленно произнесла я, делая отчаянную попытку дотянуться до него. Сердце в груди сделало кульбит, и даже толпа затихла, каким-то шестым чувством понимая, что происходит что-то неправильное. Парень попытался схватить меня за руку, едва не упав при этом сам, но я пролетела лишь в нескольких миллиметрах от его пальцев. По ушам тут же ударили неестественные крики толпы.
— Изуми!
Пол арены стремительно приближался, а в голове все еще бился голос Шарля, панически зовущего меня. Я падала. В голове была полнейшая пустота, и я лишь могу посмотреть на свою семью в последний раз. Месье Раве стоял бледный, как мел, судорожно сжимая в руке трость. Мари закрывала лицо руками, а по ее щекам текли слезы страха и отчаяния. Мадам Мора выбежала на арену и в ужасе распахнула глаза, смотря на меня. Марк и Дик бросили реквизиты и подготовку к своему номеру, и судорожно пытались придумать, как можно было меня поймать. Рядом с ними метался Борис, но не находил ничего, что могло спасти меня. Я хотела закричать, но не могла. Мне было страшно, до безумия страшно умирать. Уж не знаю как, но я умудрилась перевернуться в воздухе и бросить последний взгляд на купол цирка, что продолжал отдалялся от меня. Шарль смотрел на мой последний полет, и его глаза наполнились болью, страхом и отчаянием. Прошу, только не вини себя потом в моей смерти.
Оставалось всего пара метров до пола, об который я разобьюсь.
Как же странно было вот так падать, когда время будто замедлялось. Я не могла кричать, не могла вздохнуть, лишь слезы продолжали срываться с ресниц и прочерчивать путь смерти. Вся моя семья смотрела, как я приближаюсь к полу на огромной скорости. Если так продолжится, от меня не останется и мокрого места. Почему-то эта мысль отрезвила, и заставила судорожно вдохнуть воздух. Я прикрыла глаза и попыталась растянуть губы в улыбке, адресованной лишь одному человеку. Прости, Шарль, что я так внезапно ухожу. Как жаль, что все закончится вот так, но, видимо, такая судьба. Я никогда не хотела умереть вот так, хотя знала, что это однажды может случиться. Было так страшно, что слезы новым потоком срывались с ресниц. Я так не хочу умирать…
И всего метр отделяет меня от смерти.
«Прощайте. Прощайте все, кто был ко мне добр. Я всегда буду любить вас всем сердцем, где бы ни оказалась. Я навсегда останусь вашей малышкой-гимнасткой, которую вы воспитали. Моя жизнь — полет. Моя смерть — полет. Я люблю всех вас…»
Последним, что я услышала был громкий всплеск. Последим, что ощутила - была вода. Странно…неужели я упала в бассейн Мари? Прости, сестренка, кажется, я запачкаю его кровью…
***
Сколько себя помню, я всегда жила в цирке. Меня подобрали, когда мне был всего год. Месье Раве — основатель цирка и ведущий программы, нашел меня, лежащую около главного входа в шатер, истощенную и без сознания. Моих родителей пытались найти, но ничего не вышло. В том городе, где тогда остановился цирк, был район трущоб, поэтому все в итоге решили, что я именно оттуда. Некоторые матери так делали, когда им уже не на что было кормить своих детей. Они подкидывали их в цирки, детские дома или просто выбрасывали в канавы. Мне еще повезло, что месье Раве сжалился надо мной и принял к себе. Меня могла постичь более ужасная участь. В цирке же меня любили, мы жили, как одна большая семья.
Когда меня только подобрали, я почти не умела ходить и говорить. На моем правом запястье с тыльной стороны была набита татуировка, гласящая «Изуми», и Месье Раве решил, что это мое имя, и с тех пор все меня так и называли. Спустя некоторое время меня полностью вылечили, а после стали обучать цирковому искусству, чтобы я не за зря ела свой хлеб. Я училась ходить по гимнастическому бревну и играла, катаясь на качелях в десятках метрах от земли, развивала мелкую моторику рук и жонглировала.
Моей семьей были остальные циркачи. За доброго и любимого дедушку я принимала месье Раве, он был главой нашей труппы и вел представления. Его жена — Мора — была дрессировщицей животных и моей бабушкой, а их дочь Мари показывала изумительные трюки с водой и воспринималась мной как старшая сестра. Близнецы Марк и Дик были иллюзионистами и любимыми братьями, а Борис — силачом и дядей.
Это была основа нашей труппы, ее стрежень. Многие люди приходили и уходили. Я не помнила всех, да и не хотела. Я любила свою семью, вернее тех, кто ею стал. Они вырастили меня, заботились обо мне и искреннее любили. А я любила их. Я до последнего своего мига помнила, как в первый раз выступала под куполом цирка. Свет софитов, крики толпы и ужасное волнение сопровождали меня тогда. Я выступала вместе с Жанной, моей первой напарницей. Она была красивой и сильной молодой леди, именно она придавала мне уверенности на моем первом выступлении. Она улыбалась мне, а я не могла не улыбаться в ответ. В тот момент я почувствовала небывалую легкость и словно отрастила крылья. Я летела, как птица!
Жанна бросила нас после нашего третьего совместного выступления. Наш цирк никогда не стоял на месте, мы все время странствовали по миру, неся с собой смех и радость. В одном из городов она встретила красивого иностранца, влюбилась, словно девчонка, и сбежала с ним. Месье Раве страшно ругался, когда узнал об этом. А я еще долго не могла выступать с кем-то в паре, ведь мы не могли найти Жанне замену.
Жизнь текла привычным для меня чередом. Выступление, затем дорога, потом снова выступление, и снова дорога. Я видела мир, училась говорить на разных языках, совершенствовала свое тело и улучшала трюки. К своим шестнадцати годам я хорошо знала английский, итальянский и русский, бегло говорила на японском, французском и немецком, и могла сказать пару фраз на испанском и китайском. Месье Раве все время говорил, что у меня поразительная склонность к языкам, и хвалил, когда у меня получалось общаться с местными.
Вместе с цирком я объездила весь мир. Повидала много городов и стран, встречала разных людей. Однако не хотела сближаться с кем-либо, и тому было несколько причин. Во-первых, цирк не стоял на месте, а потому я бы постоянно оставляла друзей позади и скучала бы по ним. Во-вторых, мне вполне хватало труппы. Нас было много, ведь путешествовали с нами не только сами артисты, но и помощники, реквизиторы и рабочие. Они и были моими друзьями. И в-третьих, люди обычно видели во мне лишь красивую куклу, а не личность. Матушка-природа наградила меня черными, как смоль, волосами и бледной кожей. Мои глаза были ярко-зеленые, и многие считали, что это линзы. Роста я была невысокого, с четко выраженной талией и лебединой шеей. Внешне я и правда напоминала красивую куклу, но ведь я не являлась ей. Я любила читать книги и знала много интересных вещей, однако этим редко кто интересовался.
«Не суди о книге по обложке».
Я всегда хотела, чтобы люди следовали этой русской пословице. Однако почти никто этого не делал. В детстве я еще пыталась верить в людей и хотела найти друзей, но с течением времени поняла, что мне это не нужно. Зачем бегать за теми, кому это не надо? Кто этого не достоин? Как только я поняла эту истину, то изменилась. С семьей я была все такой же милой и искренней, как раньше. С незнакомцами же я стала предельно вежливой, но саркастичной. В насмешку над людьми я стала одеваться в милые платья с рюшками и оборками. В волосы заплетать ленты, а на ногах носить туфельки. Макияж в повседневной жизни я не использовала, ведь во время выступления красилась настолько ярко и обильно, что потом просто хотела видеть свое лицо чистым.
Месье Раве не одобрял моей позиции насчет одежды и манеры поведения, но и не мешал мне. Он считал, что ребенок сам должен получить по лбу граблями и вынести из этого урок, а не беспрекословно слушаться старших. Он был главой не только цирка, но и нашей семьи, а потому все считали его слова истиной и следовали ей.
Как же я любила его, бабушку Мору, сестренку Мари, братьев Марка и Дика, дядю Бориса и всех, кто был в цирке! Они были моей семьей, которую я никогда не забуду. Даже сейчас, падая с немыслимой высоты и ощущая холодные руки Смерти, сомкнувшиеся на моей шее, я помнила каждого из них. Их лица, смех, улыбки, добрые слова. Как же больно вот так, неожиданно, их бросать! Как бы я хотела еще на минутку, на миг увидеть их всех. Сказать, как сильно я их люблю, как сильно буду скучать и как неистово искать их в новой жизни… Всегда…
«Огни, софиты, гомон, крики —
Все смешалось в один миг.
Полеты, радость, света блики
И Смерти ужаснувший лик.
Я летела над толпою,
Словно птица в небесах.
Я желала всей душою
Поселиться в их сердцах!
Лишь в один момент ужасный
Сердце замерло мое.
Это не был трюк опасный —
Просто мне не повезло.
Перекладина сломалась —
Хрусть! — и вот лечу к земле,
С жизнью вмиг я распрощалась.
Прости-прощай, дом-цирк Раве…»*
