Изоляция

Саундтрек: Counting Crows — I am Ready Natalie Merchant — My Skin for Губы Драко все еще были влажными от ее поцелуев. Он упал на диван, закрыл глаза, обрамив лицо потными ладонями; он ощущал окутывающий его холод. Малфой понятия не имел, то ли его трясло от этого холода, то ли от болезненных угрызений совести, рвущих грудь на куски; он был полностью потерян. Вопреки своей постоянной уверенности в том, что Грейнджер и это место разрушают его разум, он осознал, что ее присутствие на самом деле исцеляет беспокойные мысли, которые гудят в голове. Двенадцать дней ее молчания стали для него пыткой, а одиночество привело к большим сомнениям в вопросе крови и в том, чего же он желает от Грейнджер. Теперь отголоски слов отца почти не были слышны, а предвзятость Драко к магглорожденным начала исчезать и стала как никогда хрупка — едва слышный шепот на краю сознания. Его злило и пугало то, какое влияние Гермиона оказывает на принимаемые им решения, но так же он тонул в облегчении, которого не мог понять. Целовать и прикасаться к ней — подобно испытывать невероятное чувство покоя; и пусть он ощущал себя абсолютно растерянным, это казалось… приятным. Он бы сравнил ощущения с блаженством утопающего, и он определенно тонул. Она просто бросила его здесь; разочарование трещало под кожей и боролось с рассекающими разум образами Гермионы и Корнера. На задворках его потрепанного сознания он знал, что Грейнджер не врала, когда говорила, что они с Рейвенкловским придурком не более чем друзья; но ревность все равно пожирала Драко заживо. Каждый раз, когда воображение услужливо подкидывало очередную картинку Грейнджер и Корнера, Малфоя накрывала волна убийственной ярости; но что он мог поделать? Ничего, кроме как томиться в ожидании. Он сжал виски, как только новая волна негодования накрыла его, и почувствовал желчь, что застряла поперек горла. Тело завибрировало от глубокого гортанного рыка; он заставил себя остаться сидеть на диване, зная, что, вероятнее всего, начнет вгонять кулак в стену, пока не разобьет костяшки, если поднимется со своего места. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как она покинула его, наверное, всего пара минут, но казалось, что минул не один наполненный одиночеством час. Его поведение всегда было таким… вышколенным и дисциплинированным, но хватило одного короткого мига, проведенного с ней в одной комнате, и он полностью отдавался во власть своей ярости, и это ужасало его. Контроль для него был жизненно важен; но прямо сейчас он мог бы сорваться и сотворить нечто безрассудное. В голове была пустота, которую некогда заполняли его предрассудки и которая теперь постепенно заполнялась ею. Ее словами. Ее образом. Ее запахом, ее улыбкой, ее вздохами. Грейнджер… Он вскинул голову, как только открылась дверь; из легких пропал весь воздух, когда он понял, что она вернулась. Ее дыхание было беспорядочным, лицо покрывал румянец, волосы вернулись к своему обычному состоянию и теперь идеально обрамляли ее лицо. Ее грудь вздымалась, глаза были широко распахнуты — весь вид выражал растерянность. Но она выглядела так соблазнительно. Подол небесно-голубого платья слегка колыхнулся в его сторону, и Малфой в ту же секунду вскочил на ноги; он действовал по наитию. Они смотрели друг на друга из разных углов гостиной, нерешительность и напряжение между ними можно было резать ножом; Драко старался не забыть, что стоит держать себя в руках. Он был способен надумать лишнего, ведь Грейнджер могла вернуться лишь потому, что забыла что-либо, и тогда для его разрушенных надежд уже не найдется никаких оправданий. Но по испугу, исказившему ее прекрасные черты, он мог сказать, что она вернулась по одной определенной причине; узел волнения и тревоги туго скрутил его внутренности. Ноги сами сделали шаг в ее сторону. Ему нужно было добраться до нее до того, как она переоценит ситуацию и снова сбежит, в очередной раз покидая его томиться в своей тени. Весь вечер он пытался подавить жажду обладать ею, и, возможно, если бы им удалось хоть… принять неизбежные искры, он сможет вывести ее из своего организма, тем самым покончив с иррациональной слабостью по отношению к ней. — Я… понятия не имею, что здесь делаю, — пробормотала Гермиона, как только он остановился перед ней. Драко изо всех сил старался не наброситься на нее; дотронулся до щеки, очертил большим пальцем линию губ. Он почувствовал, как она тяжело сглотнула, и отвел взгляд; ступил ближе. Он мог вообразить, какая внутренняя борьба происходит сейчас за ее трепещущими веками. Гермиона разомкнула губы, и он затаил дыхание. — Я только… — нервно всхлипнула, — мне нужна лишь одна ночь, чтобы… — Одна ночь, — согласился он ради сохранения собственного рассудка; и стремительно преодолел последние разделявшие их сантиметры. Побежденный вздох защекотал его миндалины, когда он обрушился на ее губы: на вкус она была как черника и обещания, и это опьяняло. Он ощутил похотливый толчок внизу живота и жадно набросился на нее, избавляясь от всего нетерпения, с которым она его покинула. Он с одержимостью сжал ее талию, заставляя оставаться на месте, убеждаясь, что на этот раз она не сбежит; не покажет ему ни единого признака, что намеревается сбежать. Действия и поцелуи Гермионы были робкими, но у него не осталось сомнений; она встречала его страсть с идеальным темпом, от которого голова шла кругом. Она обрамила ладонями его лицо, а затем запустила пальцы в светлые волосы, что позволило притянуть его еще ближе. Годрик, прекрасные затуманившие рассудок вещи, что он вытворял с ее губами, были такими волнующими. Она понятия не имела, откуда взялась храбрость: Гермиона провела ладонями вниз по груди Малфоя и нырнула ими под черный свитер. Пальцы пробежались по обнаженной коже, задирая ткань; Драко прервал поцелуй, чтобы помочь ей: резко стянул одежду через голову и отбросил в сторону. Несколько секунд Гермиона блуждала взглядом по его обнаженному торсу. Он был подобен завораживающей тени лунного света; не слишком мускулистое или худое, просто красивое тело, которое так и манило к себе, умоляя о прикосновении. Она едва успела вздохнуть с обожанием, как они снова целовались — быстро и беспорядочно, словно любовники, которые знали о коротком веке, что был им отведен. Она пробежалась своими пытливыми руками по его груди, чувствуя, как он зарычал и сильнее обнял ее за талию. Она сжала бедра, когда внутри все сжалось от чувственного напряжения; в ушах отдавался грохот сердца. Драко быстро развернул их и, стараясь не разорвать поцелуя, неуклюже начал перемещаться в сторону спальни Гермионы. Грейнджер охнула ему в рот, когда он с силой прислонил ее к двери спальни, прикусив нижнюю губу. Изумленный вздох сорвался с ее губ, когда он переключил свое внимание на ее шею, нежно посасывая чувствительную кожу, вызывая мечтательную дрожь, что вальсировала по ее спине. — Пароль, Грейнджер, — задыхаясь, прохрипел он. Она моргнула и постаралась собраться с мыслями. — Живоглот, — бросила она, и Драко придержал ее, когда дверь отворилась. В комнате было темно; свет исходил лишь от проницательного свечения цепких лучей лунного света, и она позволила им поглотить себя. Создавалось ощущение защищенности; безопасное место, пригодное для хранения опасных секретов и запретных фантазий; она склонила голову Драко и снова поцеловала его, надеясь, что он проглотит отголоски ее упрямых сомнений. В ее позе Драко видел испуг, но как только он плавно провел ладонями по ее спине, почувствовал, как ее напряжение исчезает; это поощрило его стащить бретели платья с плеч Гермионы. Темно-синий материал упал к ее ногам; Малфой заметил, что она снова застыла, и нахмурился. Он отстранился, выразительно посмотрел на Гермиону и, не сдержавшись, провел затуманенным взглядом по ее телу. Он стоял и впитывал ее образ; внутри все сжалось и он почувствовал, как кровь прилила к паху. Да, он фантазировал о ней почти каждое жалкое утро, склонившись над раковиной, правда, он явно недооценивал ее внешность. Она оказалась более женственной и обольстительной, чем на тех картинках, что наколдовало его воображение; облаченная в практичный комплект голубого белья, простого, но не умаляющего линии и изгибы, что заставляли глаза гореть. В тусклом свете ее оливковая кожа и смуглое лицо были подобны ирису; и на какой-то момент он застыл в совершенном благоговении. Определенно не уродливая… не грязная… Ее беспокойство стало очевидным, когда Гермиона подняла руки, чтобы прикрыться, и он быстро снова поцеловал ее, пока Грейнджер окончательно не одолели сомнения. Будь он проклят, если позволит ей отступить еще раз, когда сам зашел так далеко. Он запустил руки между ними, чтобы расстегнуть брюки, а затем подтолкнул Гермиону вглубь комнаты. Он увидел кровать и вспомнил обо всем, чего жаждал с тех самых пор, как провел здесь две ночи; он услышал, как сердце забилось о ребра, когда она погладила его лицо слегка дрожащими пальцами. Нежно, как только могла позволить сила его желания, он опустил ее на матрас и накрыл собой, так и не разомкнув их губ. Он почувствовал, как нервозность снова сковала ее тело, когда он потянулся, чтобы расстегнуть ее бюстгальтер, и углубил поцелуй, чтобы отвлечь; он молил несуществующие силы, чтобы она позабыла о логике, как это сделал он. Он провел зубами линию вдоль ее ключицы и издал стон, который проскользнул по его лбу. Она медленно сдавалась; он это чувствовал. Он знал, внутренней стороной бедер она ощущала всю силу его возбуждения; он пропустил руку между ними и стащил с себя белье — теперь они лежали кожа к коже, плоть к плоти. Он подсунул пальцы под край ее белья и медленно, с едва сдерживаемым нетерпением стянул его по бедрам, коленям, голеням. Он ощущал ее трепет, вызванный неуверенностью и ожиданием; поднял взгляд и увидел ее, купающуюся в молочном свете луны, наблюдающую за ним широко распахнутыми глазами, переполненными волнением. Он склонился над ней, снова поцеловал и постарался устроиться между ее бедер, но дрожащий голос Грейнджер заставил его замереть: — Драко, подожди, — прошептала она. Он вздрогнул и застыл, безмолвно клянясь душой Салазара, что, если она скажет, что не готова этого сделать, он потеряет рассудок еще до наступления утра. Она облизала губы, посмотрела на него с мольбой и тихим голосом произнесла: — Пожалуйста, не спеши. Он нахмурился, обдумывая смысл сказанного. — Я думал, ты не девс… — Да, — перебила она; легкий румянец коснулся ее щек, — но я… лишь раз… Напряжение… Он осознал, как много она ему отдавала, и изо всех сил постарался не реагировать на это. На какой-то миг похотливая пульсация в груди сменилась чем-то иным; чем-то болезненно приятным, что заставило его решиться отбросить этой ночью свой эгоизм. — Положи руки мне на плечи, — тихо направил он и подождал, пока она выполнит просьбу. — Если будет больно, сжимай их изо всех сил, или можешь меня укусить. Наверное, его слова успокоили Грейнджер: она согласно кивнула, а затем вытянула шею и украла один успокаивающий поцелуй. Малфой сразу же углубил его; он понимал, что лучше бы ее чем-то занять, пока его пальцы гладили живот, проскальзывали между бедер, чтобы проверить ее готовность. Несмотря на противоречия, одолевающие разум Грейнджер, ее тело не сомневалось и льнуло к Драко; идеально влажное и нежное. Отбросив терпение, он провел подушечкой большого пальца по ее наиболее чувствительной точке, что вызвало у Гермионы робкий стон, и проскользнул в нее двумя пальцами, подготавливая к их близости. После двух долгих минут интимных ласк и еще нескольких девичьих вздохов, щекотавших его небо, Малфой решил, что ждал достаточно долго, и уже сделал все возможное, чтобы расслабить ее. Драко разместился возле ее входа, и Гермиона тот же час прикусила его нижнюю губу. Он успокаивающе гладил ее тело, пока погружался в нее; поперхнувшись всхлипом, она вонзила ногти в его плечи. Он не сдержал бархатистого шипения, когда заполнил ее; едва замечая отчаянную хватку Грейнджер, пока его накрывала лавина чувств. Из-за своих неопытности и паники она была такой узкой, и это было чертовски великолепно, но он хотел, чтобы и она насладилась происходящим. — Расслабься, — прошептал он ей в губы, — все хорошо. Малфой понимал, что ей нужно к нему привыкнуть, поэтому поборол свою страсть и замер, прислонившись лбом ко лбу Гермионы, надеясь, что ее боль скоро утихнет. Осторожно вышел и снова заполнил ее, стал с болезненной медлительностью повторять движения, пока Грейнджер не перестала сдавливать его плечи и не освободила его губу. Он уткнулся головой в изгиб ее шеи, помня, что ей очень нравилось, когда его губы дразнили этот чувствительный участок, и ускорил ритм. Как только боль пошла на спад, она услышала собственные стоны, что стали громче, когда его движения всколыхнули что-то внутри. Казалось, каждый из его толчков питал вспышку позабытого чувства внизу живота, и она инстинктивно шире развела бедра, чтобы получить больше. Драко приподнял голову и соприкоснулся с ней губами; едва сорвавшееся дыхание проникло ей в рот и защекотало язык. Их остекленевшие глаза встретились, и гортанный рык зародился в груди Малфоя; Гермиона почувствовала тугой узел, который Драко заставлял увеличиваться и пульсировать. Драко просунул руку ей за спину и, притягивая ее к себе, сел на колени. Она, раскрасневшаяся, оказалась напротив его блестящей от пота груди, он обрамил ее лицо ладонями и поцеловал — как никогда прежде. Зная, что в этой позе ее клитор получит дополнительную стимуляцию, он начал с удвоенной силой работать бедрами; оторвавшись от ее губ, прошелся влажными поцелуями по шее и груди. Ее тихие сладкие стоны стали более пылкими, и он почувствовал, как ее мышцы начали сжиматься вокруг него, как она начала дрожать в его руках. Ее громкое сердцебиение под его губами дало ему знать, что она была на грани; он приказал себе сдержать блаженное освобождение, что кипело внутри. Будь он проклят, если не почувствует, как она взрывается вокруг него. Наконец, Гермиона издала сбивчивый стон, когда пульсирующий жар вырвался из самого центра и заставил все внутри сжаться. Потеряв контроль, задрожала от удовольствия, позволила незнакомому, но прекрасному чувству поглотить ее. Драко крепко прижался к ней, поднес ладонь к лицу и откинул назад бронзовые локоны, чтобы запечатлеть изумление в ее глазах. Спустя еще несколько движений бедрами и ее пульсации вокруг него Драко почувствовал, как внутри нарастает волна удовольствия, и с последним толчком излился в нее. Он заглушил рычащий стон, прильнув к ней и уткнувшись в ее шею, пока она бессознательно гладила его по голове, пропуская волосы через пальцы, и щекотала дыханием его лицо. Он вздрогнул, когда она ногтями задела его шею; по мере спада возбуждения его дыхание начало успокаиваться; во всех конечностях ощущалась невозможная тяжесть. Она расслабилась в его объятиях, положила голову ему на плечо и начала лениво осыпать поцелуями. Он медленно опустил их на подушки, рассеянно ухватился за позабытые простыни и укрыл себя и Грейнджер. Освободившись от ее объятий, Драко сел на кровати и внимательно стал наблюдать, как ее ресницы затрепетали и она закусила губу. Как только их посткоитальное дыхание успокоилось, оставив им лишь неизбежные вопросы и нежеланную реальность, он почувствовал возникшую между ними неловкую тишину. — Драко, я… — Отдыхай, Грейнджер, — сказал он. — Я просто хотела сказать спасибо, — устало прошептала Гермиона и закрыла глаза. — За то, что был… нежным. Симпатия в ее голосе заставила его нахмуриться: он знал, что через несколько часов все изменится. С ослепительными лучами утреннего солнца он возненавидит себя за то, что сдался, а она почувствует себя использованной и преданной. Ночь предоставила им покой и защиту, и по этой причине он протянул руку и отвел в сторону непослушные каштановые кудри. Она, почти уснувшая, вздохнула от его прикосновения; пробормотала нечто бессознательное, когда он пальцами очертил изгиб ее бровей. Осознав, что творит, он одернул руку и оскалился на самого себя за то, что продлевает момент неприемлемой интимности. Логичным было бы уйти, но его кости жгло огнем от усталости, а постель Грейнджер была такой теплой. Он лег к ней лицом; не прикасался, но находился намного ближе, чем нужно — правда, сон сморил его быстрее, чем он смог об этом задуматься. Негодовать из-за неотвратимости содеянного он будет завтра.

***

Гермиона проснулась с ломотой во всем теле и ощущением нежности между бедер, что была на грани боли и удовольствия. С припухшими от наплыва страсти губами и вкусом слизеринца на языке она продрала глаза; место рядом с ней все еще хранило тепло его тела. Она ожидала его ухода, поэтому, когда ее сонный взгляд упал на его силуэт в свете оконного проема, она оказалась весьма удивлена. Она тихо села и оценивающе посмотрела на него: на бледном лице застыло задумчивое и хмурое выражение. Он смотрел в окно. Он был полностью одет; потирал подбородок и выглядел слишком погруженным в свои мысли, чтобы заметить, что она уже проснулась. — Я думала, ты уйдешь, — нарушила тишину хриплым голосом. Драко даже не посмотрел на нее. — Это кажется бессмысленным, ведь ты можешь зайти в мою комнату, когда тебе вздумается, — безапелляционно произнес он. Гермиона глубоко вздохнула, завернулась в простыни и, встав с кровати, медленно направилась к нему, понятия не имея, что собирается делать дальше. Когда она оказалась достаточно близко, то смогла заметить, что за окном было белым-бело от снега, что в скором темпе кружил в воздухе. Она резко выдохнула от удивления и робко улыбнулась; в этот момент Драко рассматривал ее и боролся с желанием утащить назад в постель и продолжить запретную активность. Комната была наполнена тяжелой смесью запахов, подобных афродизиаку; что-то в ее невинной улыбке задело его. — Какого хрена ты так счастлива? — резким тоном спросил он, уперся подбородком о костяшки пальцев, пытаясь выглядеть незаинтересованным. — Снег идет. Он приподнял бровь. — И? — Я так ждала снега, — мягко произнесла она. Она стояла так близко, что он, если бы захотел, мог бы протянуть руку и прикоснуться к ней. Но он удержался. Даже несмотря на то, что это было так соблазнительно. Грейнджер подходил утренний посткоитальный вид: волосы были растрепаны, а щеки горели; как только он увидел отметины, оставленные на ее шее, сразу же почувствовал, как начал возбуждаться. Он оторвал от нее завороженный взгляд и плотно сжал челюсти, намеренный сказать все, что должен был, и убраться из комнаты. — Слушай, Грейнджер… — Ты… сожалеешь об этой ночи? — беспокойно перебила она, теребя простынь. Он съежился, потому что не знал, как ответить на вопрос. — А ты? — спросил он. Гермиона облизала губы. — Нет, не сожалею, и я… думаю, что и ты тоже. — Неважно, — пробормотал он и отвел взгляд. — Этого не должно было случиться сейчас, и не случится впредь. — Не должно было? — И не случится, — быстро добавил он. — Это не может… — Почему? — смело спросила она, раздраженная его отступлением. — Потому что я магглорожденная? — Грейнджер… — Ты сам знаешь, что больше не смотришь на меня с отвращением, — спокойно продолжила она. — Вообще-то, даже наоборот… — Чего ты хотела этим добиться? — прямо спросил он. — Ты знаешь, кто я такой… — Да, знаю, — согласилась она, — и я знаю, что на самом деле ты не так уж веришь в весь этот мусор, иначе прошлой ночи не было бы… — Прошлая ночь была явным доказательством того, что это место вытворяет с моим рассудком… — Прекрати! — зло бросила она. — Прекрати прикрываться обстоятельствами. Это просто жалко! Ты прекрасно осознавал все, что делал! — Как и ты! — Я этого и не отрицаю! — прокричала она. — Я для тебя ничего не значу? Он заскрежетал зубами и пригвоздил ее ледяным взглядом. Одному Мерлину известно почему, но этот вопрос до крайности раздражал. — Ты не понимаешь, да? — глумливо улыбнулся. — Теперь я один из них… — Из кого? — Я чертов предатель крови! — заорал он, резко вскакивая с места. — Я забил на свою семью, так что даже не смей спрашивать, что я к тебе чувствую! Гермиона, пораженная его вспышкой, выдохнула; они стояли в паре сантиметров друг от друга, ни один из них не шевелился. Шок и ярость заплескались в глазах Драко, когда он осознал, в чем только что признался, и он был готов отдать что угодно, лишь бы вернуть свои слова назад. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к его щеке, но он из принципа оттолкнул ее, отказываясь быть одураченным еще больше. — На хер все, — проворчал он и направился к выходу. — Больше я таким не занимаюсь. — Драко, погоди, — окликнула Гермиона, задерживая его, пока тот не добрался до двери. — Я… Прости, но я не смогу жить с тобой под одной крышей после случившегося, если ты будешь продолжать себя так вести. Он почувствовал, как боль сковала грудь. — Что это значит? — Если… если ты действительно хочешь все закончить, — заикаясь, продолжила она грустным голосом, — тогда я поговорю с МакГонагалл, чтобы она нашла для тебя другое место. Я… больше так не могу. Не после того, что было между нами. Другое место? Без нее? От одной этой мысли он почувствовал тошноту. Все изменилось, и не было пути назад; он видел ее обнаженной и раскованной, и, нравилось им это или нет, они подарили друг другу частичку себя. Даже когда сойдут синяки на его плечах и исчезнут следы укусов, воспоминания навсегда останутся с ним; четкие и ясные, готовые напомнить о себе в любой угодный ему момент. Вся проблема была в том, что он желал еще больше воспоминаний, но, Мерлин свидетель, этим утром его гордость достаточно пострадала. — Полагаю, мой ответ нужен тебе прямо сейчас? Он услышал, как она шмыгнула носом. — У тебя есть выходные, — тихо произнесла она. — Ответ мне нужен к понедельнику. Гермиона смотрела, как он распрямил плечи и открыл дверь, покидая ее наедине со свидетельствами их близости: смятые простыни и запах похоти, насыщающий воздух. Она присела на подоконник и, смахнув слезы, в тщетной попытке избавиться от ощущения полной уязвимости начала считать снежинки. Она знала, что у него к ней были какие-то чувства; он сам себя выдал. Его нежность прошлой ночью заставила ее чувствовать себя защищенной; но она знала, насколько он может быть упрям. Она нисколько не была уверена, предпочтет ли он остаться или решит, что их связь зашла слишком далеко, но она точно знала, что, если он уйдет, это опустошит ее. Она почти пожалела о своем ультиматуме, но она отказывалась видеть его каждый день и чувствовать себя отвергнутой и использованной, а затем выброшенной по причине его разбитой гордости. Если он предпочтет остаться, для нее этого будет достаточно.

***

К воскресному вечеру Драко был готов сойти с ума. Грейнджер ушла субботним утром, спустя не более часа после того, как высказала ему свое мнение об их дальнейшем общении, и до сих пор не вернулась. Он понятия не имел, где она провела ночь; в какой-то момент он поймал себя на мысли, что переживает, не случилось ли с ней чего. Но логика все расставила по местам: он понял, что в таком случае МакГонагалл уже нанесла бы ему визит; хотя даже несмотря на это его озабоченность ее состоянием полностью отрезвила его. Было бы разумно принять предложение Грейнджер сменить эту тюрьму на новую и уйти в завязку от одержимости ею, но в реальности он даже не рассматривал такой вариант. Каким-то способом ей удалось перестать быть наиболее раздражающим аспектом этого ада, и стать той причиной, по которой ему все еще удавалось сохранять здравый рассудок. Он знал, что без нее он разобьется словно морская волна об утес. Он желал снова к ней прикоснуться; он жаждал этого, хотя по-прежнему понятия не имел почему. Просто это… имело смысл. В итоге он пришел к заключению, что это являлось побочным результатом его изоляции, и, если Грейнджер необходима ему, чтобы не потерять рассудок, так тому и быть. Как только он обретет свободу, все вернется на круги своя, и никто и никогда не узнает о его постыдном поведении. Все, что происходит в этой комнате, остается между нами. Он услышал, как открылась и закрылась входная дверь, прислушался к красноречивым шагам своей ведьмы, когда та зашла в спальню; он мог распознать ее замешательство. Затем она вышла из комнаты и направилась в ванную; включила душ. Знакомый шелест спадающей одежды возродил воспоминания о пятничной ночи, и перед глазами встали образы синего платья и оливковой кожи. Он обдумал все дважды, а после еще раз; вскочил на ноги. Опасные намерения заставили пах напрячься. Он слишком долго представлял ее в душе. Он бесшумно подкрался к ванной, надеясь, что она забыла запереть дверь — сегодня удача определенно была на его стороне. Он проскользнул внутрь и сделал целительный глоток наполненного вишневым ароматом пара; принялся снимать одежду, не отводя глаз от танцующей за душевой шторой тени Грейнджер. К тому моменту, как он сбросил белье, пульс бешено грохотал в ушах; он услышал стон Грейнджер и с нетерпением шагнул под душ. Он смотрел на ее обнаженную спину, на капельки воды, стекающие с длинных волос, задерживающиеся в очаровательной ямочке чуть выше ягодиц, а после скользящие вниз по стройным ногам. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, и в тот самый момент, когда его пальцы задели ее плечо, она обернулась и, уставившись на него полными ужаса глазами, попыталась прикрыть свою наготу. Он заглушил ее крик голодным поцелуем, наслаждаясь непривычными ощущениями от капель воды, скользившими между их губ. Пару секунд Гермиона вырывалась, но, когда он провел ладонью по ее шее, нежными движениями поласкал мочку уха, Грейнджер сдалась. Он медленно подтолкнул ее к стене и нахмурился, когда она разорвала поцелуй и уперлась ладонями ему в грудь. — Что ты делаешь? — спросила она, тяжело дыша. Лишь до тех пор, пока ты не выберешься отсюда… Движимый обманчивой безопасностью своего заблуждения, что как только он покинет эти комнаты, одержимость испарится, он сжал челюсти и решительно посмотрел ей в глаза. — Я остаюсь.