***
Драко приземлился, сумев сохранить равновесие, а когда головокружение от перемещения при помощи портключа прошло, он увидел заброшенный сад, расположенный у заднего крыльца незнакомого уединенного дома, заросшего плющом. Строение выглядело слишком безмятежным, слишком безобидным, и Драко начал сомневаться, туда ли привела их Тонкс, но вдруг услышал крик. Несколько громких голосов были принесены ветром, слова и смыслы заглушались толстыми стенами, но паника в них была громкой и явной. Тонкс, словно пуля, рванула к дому, и он метнулся за ней, практически наступая ей на пятки; Блейз не отставал. Они ворвались внутрь, следуя за криками о помощи, тяжелыми шагами проследовали на кухню, которую превратили в столовую, — и Драко замер. Комната была поглощена хаосом. Уши мгновенно заболели от окружавших его криков, голоса сливались один с другим, превращаясь в пронзительный рев. В этом маленьком пространстве происходило слишком много, его взгляд метался между кричащими людьми, пытаясь осознать происходящее. Первым он узнал Олливандера — пожилой волшебник дрожал, ощупывая слабыми пальцами рану на лбу. Томас с Гриффиндора... или это был Дин?.. пытался помочь Олливандеру, звал на помощь, пока справлялся с собственными травмами — кровоточащим порезом на плече и, судя по неестественному изгибу локтя, сломанной рукой. Рядом с ними сидел гоблин, с волос которого стекала кровь; Драко узнал в нем Крюкохвата из Гринготтса. После он заметил Лавгуд, которая выглядела более ошеломленной, чем обычно; ее губа была разбита, лицо, грудь и руки покрывали темно-фиолетовые синяки. Блейз пронесся мимо Драко в ее сторону, ухватил под локти и, внимательно осмотрев с ног до головы, осторожно приподнял за подбородок и зашептал вопросы насчет серьезности ее травм. Лавгуд просто мечтательно улыбнулась и коснулась лица Блейза. Его внимание перешло к Поттеру, искореженной разбитой грудой сгорбившемуся на полу, он находился в шоке, рыдал над домовым эльфом с мертвым взглядом. Гарри молил о помощи, и Люпин присел рядом с ним на корточки, пытаясь успокоить и вырвать из рук безжизненное тело. Поттер упорно сопротивлялся, цеплялся за маленькое существо, тряс головой, словно сумасшедший, и умолял Люпина попытаться оживить эльфа. Драко перевел взгляд на спутанные локоны, залитые кровью — когда-то они были каштановыми, но теперь приобрели болезненный бордовый цвет, — и забыл как дышать. Был полностью парализован. Полный надежды, что ошибся, он выискивал ее лицо; ноги подкосились сами собой. Он увидел знакомые черты, которые теперь казались другими. Кожа выглядела ужасающе бледной, пепельной, словно у старинной фарфоровой куклы, губы посинели, на них выделялся тонкий след красной крови, дорожкой сползающий к челюсти. Ее рука... твою мать, ее рука. Казалось, ее истерзали: глубокие порезы, заполненные запекшейся кровью, покрасневшая кожа там, где были вырезаны... буквы? Грязнокровка? Горло сдавило от подступившей желчи. В этот момент он понял, что ее укачивал Уизли. Он беспрестанно бормотал что-то вроде «моя вина», слезы текли по его щекам. В любое другое время Драко был бы взбешен лишь от мысли о том, что Уизли посмел прикоснуться к ней, но сейчас он не реагировал... слишком ошеломленный, едва принимал его во внимание. Он сосредоточился исключительно на ней, выискивая какие-либо признаки жизни. Дыхание. Стон. Трепет ресниц. Хоть что-нибудь. Она выглядела мертвой. Он должен был отвести взгляд. Драко потерял равновесие и сделал несколько шагов назад, пока не уперся в стол; он ухватился за край, чтобы успокоиться, дыхание покидало легкие резкими выдохами. Глаза начали гореть, и он закрыл их. Сердце болезненно билось, эхом отдаваясь в ушах. Она не могла. Нет. Он открыл глаза, зрение было затуманенным, но это не имело значения, поскольку Тонкс уже стояла на коленях возле Уизли, преграждая ему вид на Грейнджер. Если бы у него был голос, он бы крикнул ей отодвинуться, но вместо этого склонил голову и, блокируя все шумы в комнате, сосредоточился на голосе кузины, наблюдал, как она искала пульс. — Нужно успокоиться, Рон, — размеренно бормотала она, но Драко слышал тревогу в голосе. — Держи ее неподвижно... мне нужно... — Мне так жаль, — выпалил Уизли, — я не хотел... — Успокойся. — Это все моя вина, я... — Я нашла! — с облегчением выдохнула Тонкс. — Нашла, я нашла пульс! Передай ее мне, Рон. Отпусти. Драко подавленно вздохнул и почувствовал, как сила вернулась в его тело. Он наблюдал, как Тонкс с большими трудностями практически вырвала Гермиону из рук Рона и двинулась к столу, к которому прислонился Драко. Она осторожно положила Грейнджер на стол и внимательно изучила, оценивая ущерб и бормоча сквозь зубы комментарии. Драко стоял и пялился на Гермиону — он сощурил глаза в попытке унять резь, каждый мускул был напряжен, чтобы скрыть дрожь. Он на ватных ногах медленно пошел вдоль стола, остановился возле Гермионы и отрешился от бормотания Тонкс и остального окружающего шума. — Очнись, — прошептал он так тихо, что сам себя еле услышал. Драко ощутил зуд в пальцах от ее близости, но разум отказывался узнавать ее в таком состоянии, и это погрузило его в нерешительность. Его Грейнджер всегда была полна энергии — будь то блеск в глазах, румянец на щеках или робкая улыбка — даже во сне. Эта Грейнджер выглядела так, словно ее вырезали из безжизненного камня, а после сбрызнули красной краской для усиления мрачного эффекта. — Черт, — пробормотала Тонкс, вырывая его из транса, — Ремус! Где бадьян? И мне нужно Обеззараживающее зелье! И... — На верхней полке в шкафу! Драко снова отключился от действительности, когда Тонкс вернулась с несколькими фиалами. Уголком глаз — он был уверен — уловил движение пальцев Грейнджер, поэтому подумал, что теперь можно к ней прикоснуться. Он протянул руку, и в тот момент, когда большой палец дотронулся до нежной, но холодной кожи ее ладони, кто-то схватил его за плечо и резко дернул назад. Драко сделал пару шагов, обернулся и увидел Уизли, раскрасневшегося и кипящего от ярости. — Держись от нее подальше! — выплюнул тот. — У тебя нет права... — Проваливай с моего пути, Уизли! — прокричал Драко. — Ты понятия не имеешь... — Имею! Она рассказала о тебе! Драко удивленно приподнял бровь. — Тогда ты должен знать, что тебе стоит оставаться в стороне. — Ты к ней не приблизишься! — Уизли, если придется, я оттащу тебя к чертям собачьим... — Заткнитесь! — крикнула Тонкс, и все замолчали. — Рон, расскажи, что с ней произошло, чтобы я смогла помочь! Уизли вздрогнул. — Я не... я... — Ну же, Рон, — подтолкнула она, — это был Круциатус? Зелье? Что-то еще? — Круциатус. Драко перевел шокированный взгляд на Грейнджер и снова ощутил непреодолимое желание прикоснуться к ней. Он никогда не подвергался этому заклятию, но знал о возможных разрушительных последствиях: внутреннее кровотечение, судороги, паралич, повреждение органов, потеря памяти, безумие... Он вздрогнул. — Как долго? — спросила Тонкс. — Сколько раз? — Я не знаю, — простонал Рон. — Мы были... Нас не было рядом, когда все случилось... — Ремус! Ремус, мне нужна твоя помощь! Необходимо больше зелий! Драко смотрел, как его бывший профессор извиняется перед Поттером, по-прежнему раскачивавшимся на полу с мертвым эльфом на руках. — В дальней комнате есть еще, — сказал Ремус, осторожно подхватывая Гермиону на руки. — Давай переместим ее наверх. Драко последовал за Люпином, когда тот покинул комнату, но Тонкс преградила путь, тыча ему пальцем в грудь. — Убирайся с дороги, — прорычал он, — я должен быть с ней. — Нет, — она покачала головой, — ты останешься здесь. — Я хочу ей помочь! — Если хочешь помочь, тогда не мешай! — приказным тоном отчеканила она и обратилась к Уизли. — Это и тебя касается, Рон. Вы оба останетесь здесь! Драко зарычал от досады, когда Тонкс покинула комнату, и он снова оказался вдали от Грейнджер. Разочарование, ярость, негодование и страх кипели и пузырились в его груди, и в самой основе всех этих чувств было опустошающее стремление узнать, что Грейнджер в порядке. Но это не так. Ее снова оторвали от него, и он почувствовал, как теряет контроль; в конце концов, Уизли тоже сгодятся, чтобы выпустить пар. — Ты сказал, что это твоя вина, — зловеще прошипел он, впиваясь темным взглядом в Рона. — Что ты имел в виду? — Отвали, Малфой. Кулак Драко сам собой устремился к лицу Рона, задел челюсть и заставил, пошатнувшись, отступить на пару шагов назад. — Следи за своим гребаным ртом, Вислый! — Не смей прикасаться ко мне, слизняк! — рявкнул Рон. — Я задал тебе вопрос! — Твоя семья сделала это с ней! — закричал он. — Твоя психованная тетка! Твои родители! В твоем доме! Драко растерялся, открыл рот, но так ничего и не смог ответить. В этот момент он физически ощущал ненависть к Беллатрисе, вибрировал от отвращения, которое испытывал к собственной тетке. А его родители... он не знал... даже подумать не мог, что его мать истязала другого человека, маглорожденного или нет. Отец же... черт, он не знал. Его мозг был готов взорваться. Грейнджер... Гермиона... он никогда не сможет избавиться от этого образа — такая сломанная, но каким-то образом прекрасная. Он не мог позволить разуму улететь в воспоминания. Уизли с размаха ударил его в лицо, заставляя голову Драко откинуться назад. Он хмыкнул и сплюнул, рассматривая росчерк красного в слюне; скула нещадно пульсировала. Драко потерял всяческое терпение и почувствовал магию, бушующую в венах, ощутил ее статичный жар, неприрученный и опасный. Она казалась нестабильной, как и сам Драко. — Зря ты так, козлина, — произнес он и заметил нацеленную на него волшебную палочку Уизли. Он полез в карман, чтобы вытащить свою палочку, но вдруг Лавгуд спокойно шагнула между ними, встала лицом к Рону, и Драко помрачнел. — Луна, — Рон нахмурился, — что ты делаешь? — Сегодня достаточно вреда было принесено враждебной магией, — тихо сказала она. — Разве ты не согласен? — Это тебя не касается, Луна. — Лавгуд, — ухмыльнулся Драко, — проваливай... — Эй, — сказал Блейз, осторожно приближаясь к Драко, — да ладно, приятель. Тебе нужно остыть. Ты неясно мыслишь... — Даже не пытайся, Забини. — Сейчас не время и не место. Ты потерял контроль... — Да заткнись ты, Блейз! — Думаешь, Тонкс позволит тебе приблизиться к Грейнджер, если ты проделаешь дырку в груди Уизли? — спросил он настолько тихо, чтобы смог услышал только Драко. — Слушай, ты сможешь выбить из него все дерьмо в любой другой день, но ты же понимаешь, что Тонкс незамедлительно отошлет тебя к Андромеде, если ты сделаешь это сейчас. Ты ничего этим не добьешься. Хоть Драко и презирал здравый смысл в словах Блейза, все равно ослабил захват на палочке. На него было нацелено слишком много глаз: Томас, Олливандер и даже Поттер, отвлекшийся от эльфа; он чувствовал себя обнаженным. Драко посмотрел на Уизли через плечо Лавгуд, пока та продолжала разговаривать с ним успокаивающим голосом. Мысли возвращались к Гермионе, и вся его ярость поглотилась заботой о ней. — Думаю, Гарри нужна твоя поддержка, — услышал он бормотание Лавгуд, и Уизли взглянул на своего безутешного друга. — Ты должен пойти к нему и помочь, Рон. С унылым вздохом он неохотно опустил палочку и встретил агрессивный взгляд Драко. — Не попадайся мне на глаза. — Скажи спасибо, что они у тебя еще есть, Вислый, — прорычал Драко, когда Рон направился к Поттеру, и только после этого вернул палочку в карман. — Хорошо, — выдохнула Луна, повернувшись к нему и Блейзу. — Пожалуй, я заварю чай.***
Драко потер воспаленные глаза и задумался, плакал ли он сегодня; если так, то он совершенно не обратил на это внимания. Наверное, он просидел на этом месте около шести часов, прислонившись к стене рядом с единственной дверью, которая не среагировала на Алохомору и была зачарована Силенцио. Дверь в комнату, в которой находилась Грейнджер. Все происходящее вокруг воспринималось словно в дымке. Уизли с Лавгуд сумели убедить Поттера отдать тело домового эльфа — Драко вспомнил, что этот эльф работал на его семью несколько лет назад, — а после завернули его в белую простыню и положили на диван в гостиной. После того, как Уизли исцелил сломанную руку, Томас помог Олливандеру добраться до спальни и залечил его раны, разумно настаивая, что должен остаться в комнате и присматривать за ослабшим волшебником. Гоблину Крюкохвату также выделили комнату, и он сразу же отправился наверх, лишь слегка кивнув головой в благодарность и не скрывая отсутствие заботы об остальных пострадавших. А Лавгуд сделала то, о чем говорила. Она приготовила чай и сдобрила его снотворным отваром. Если бы не сильные переживания о состоянии Гермионы и тот факт, что Лавгуд раздражает Драко до глубины души, он мог бы мысленно поблагодарить ее за умный ход. Они с Блейзом использовали магию, чтобы отлевитировать Поттера и Уизли в спальни, а Драко мгновенно приступил к поиску комнаты, в которую отнесли Грейнджер. И с тех пор он не сдвинулся с места. Настал вечер, и с заходом последних лучей солнца дом погружался во мрак ночи. Он чувствовал себя физически опустошенным, тело онемело от потребности в отдыхе, но мозг все еще бодрствовал, упрямо отказываясь уступить сну, пока не узнает, что Грейнджер очнулась, что с ней все в порядке; он будет требовать удостовериться в этом самостоятельно. Встревоженный одинокий разум дрейфовал от одной саморазрушительной мысли к другой, пока компанию ему составляли только тишина и пустое ожидание. Он постоянно думал о побочных действиях Круциатуса, прокручивал их в голове снова и снова: «Внутреннее кровотечение, судороги, паралич, повреждение органов, потеря памяти, безумие. Потеря памяти, безумие». Два последних пункта беспокоили его больше всего. Мысль о том, что Грейнджер не сможет вспомнить произошедшего между ними в их комнате, приносила душевную боль, и он опять возвращался к воспоминаниям, стараясь закрепить каждую деталь... на случай... если потребуется ей напомнить. Дерьмо, это его уничтожит. И безумие... Грейнджер, лишенная блестящего ума... он не мог даже представить, как справится с этим. После он подумал о своей семье и ее роли в пытках его возлюбленной. Он никогда не испытывал уважения к Беллатрисе, которая большую часть его жизни провела в Азкабане, а ее психическое состояние никогда не позволяло ему воспринимать ее как полноправного члена семьи, но вот его родители... Черт, его родители. Тот факт, что они продолжали работать на Волдеморта даже после того, как тот выставил цену за его голову, приводил в замешательство — но вдруг их вынудили? Вдруг Уизли ошибся? А если они действительно поспособствовали жестокому истязанию Гермионы? Он зарычал, приглушая звук ладонью, когда от пульсирующей головной боли заслезились глаза. Они провели в разлуке несколько недель, и теперь их разделяла лишь стена, но Гермиона могла оказаться намного дальше, если ее разум пострадал. Почему судьба и обстоятельства были настолько преисполнены решимости навредить им? Он рискнул бы собственным здравомыслием и возможностью вновь оказаться в изоляции, лишь бы вернуться в их комнату, чтобы больше не было никого — ни Тонкс, ни Уизли, никого, — решивших ставить палки в колеса их отношений. — Я подумала, что найду тебя здесь, — голос Лавгуд заставил его вздрогнуть. — Я принесла тебе чаю. Он наклонил голову и бросил на нее холодный взгляд исподлобья. — Я похож на тупого? Я ничего от тебя не приму. — В нем нет снотворного отвара. Только совсем чуть-чуть лаванды, чтобы ослабить напряжение. — Мне не нужен твой хренов чай, Лавгуд, — огрызнулся он. — Просто свали. Она не двинулась с места, но он и не ожидал этого. — Ты странный человек, Драко. — Извини? Я странный? — Ты так сильно отгораживаешься от тех, кто пытается тебе помочь... — Я никогда не просил ни о чьей помощи. И уж точно не просил твоей... — Друзьям и не нужно просить... — Я определенно тебе не друг, — выдохнул он грубым и мрачным голосом, наполненным отвращением. — Ты имеешь хоть малейшее представление, насколько раздражающа? Ты совершенно свихнулась. Сидишь и несешь полную хрень, как же это бесит! Никогда не понимал, как Блейз тебя выносит. — Он любит меня, — она небрежно пожала плечами, — совсем как ты любишь Гермиону, а она любит... — Что? — прошипел он. — Убирайся с глаз моих... — О, понятно, — пробормотала она, невинно склонив голову, — ты по-прежнему притворяешься, что не любишь ее? — Как ты вообще смеешь предполагать, что хоть что-то знаешь о наших с Грейнджер отношениях! — Твои поступки говорят сами за себя, — ответила она с легкой усмешкой. — Видишь, я же сказала, что ты странный. Ведь в действительности не существует никакого логического объяснения для того, почему ты должен продолжать отрицать... — Ты ж наша королева логики, а? — заметил он, закатывая глаза. — Ты вообще ничего не знаешь о том, что я чувствую к Грейнджер, так что... — Или же я все понимаю, и это причиняет тебе неудобство, — перебила она. — И ты прав, это не мое дело, а только твое, но... возможно, ты должен посвятить в это Гермиону. — Довольно! — рявкнул он. — Я не стану повторять еще раз, Лавгуд, — оставь меня наконец в покое. Слегка тряхнув головой, она наклонилась, поставила кружку у его ног и развернулась, чтобы уйти. — Надеюсь, тебе понравится чай, — бросила она через плечо. Драко тяжелым озлобленным взглядом проводил удаляющуюся фигуру Лавгуд, пока она не скрылась на лестнице. Он схватил оставленную ею кружку и швырнул в ближайшую стену, наблюдая, как фарфор разлетается на острые осколки и чай разбрызгивается на половицы. Он и под страхом смерти не признается в этом, но Лавгуд задела его за живое. Он соврет, если скажет, что раздражающая тема любви не закралась в его сознание за последние несколько часов, несмотря на оберегающие попытки игнорировать вопрос. Он знал, о чем подумала Лавгуд — словно он отказывался от простого упоминания любви, поскольку считал ее слабостью, но это было нелепой мыслью, происходившей из скучных романтичных историй, повествующих об угрюмом антигерое с комплексом зрелости. Он не считал любовь слабостью. Его родители были сильно влюблены друг в друга и не скрывали этого, и Драко никогда не считал их слабыми по этой причине. Дело было в том, что любовь к Грейнджер была неудобной во всех смыслах. Любовь к ней означала бы, что нет пути назад. Признайся он в любви, это оборвало бы последнюю тонкую нить, что связывала его со всем, чем он жил раньше: предрассудки, богатство, родители... все это. А возможно, он уже это сделал. Возможно, удобство теперь для него ничего не значило.***
Блейз посмотрел на удовлетворенную улыбку на симпатичном лице Луны, когда она вернулась на кухню. — Тебя долго не было, — сказал он, поднимаясь с места и подходя к ней. — Позволишь спросить? — Я поговорила с ним кое о чем, — небрежно ответила Луна. — Знаешь, мне кажется, что в саду Тонкс живет несколько нарглов. Наверное, я оставила палочку на обеденном столе. — Она у меня в кармане, — ответил он. — Что ты ему сказала? — То, что было необходимо. — Объяснишь? — Возможно, завтра. Блейз прошелся пальцами по ее спине и покачал головой. — Ты тратишь с ним время, Луна. Он слишком упрям. Даже по слизеринским меркам. — Насколько я помню, ты тоже был весьма упрям, — напомнила она, — но да, его случай тяжелее. Возможно, даже тяжелее, чем у Тео. — Тогда зачем пытаться? Она тихо засмеялась. — Всегда такой пессимист. — Не согласен. Я считаю себя реалистом, — ответил он, накручивая на палец локон ее волос. — Ты же, с другой стороны, неисправимая оптимистка. — Возможно, прямо сейчас кто-то должен быть оптимистом, — прошептала она, поворачивая голову, чтобы поцеловать его ладонь. — Знаешь, все великие победы складываются из маленьких. Возможно, сегодняшний день перестанет быть таким мрачным, если Драко увидит немного света.***
Ранние часы нового дня шли долго: первый час, второй час, третий час — они тянулись насмешливым шагом. Драко зарылся пальцами в волосы, наверное, уже в пятидесятый раз, и повел плечами, чтобы скинуть часть напряжения в мышцах и суставах. Последние двенадцать часов он только и делал, что ждал, одолеваемый гнетущими мыслями, раздирающими череп изнутри. Он был уставшим и физически, и эмоционально, его спина онемела, а конечности стали подобны картону после бесчисленных проколов иглами; но даже если бы ему пришлось прождать еще двенадцать часов, он бы сделал это. Он услышал, как скрипнула ручка двери, раньше, чем увидел ее поворот, и так быстро вскочил на ноги, что чуть не потерял равновесие. Сначала в коридоре показался Люпин, за которым неотрывно следовала Тонкс; они повернули головы в сторону Драко, окинули его уставшими взглядами; очевидно, они были измождены после долгих часов Мерлин знает каких исцеляющих заклинаний. Дыхание застряло у него в горле, когда Тонкс закрыла за собой дверь и помассировала переносицу, но внешне он оставался напряженным и невозмутимым, хоть и боролся с желанием оттолкнуть их в сторону и ворваться в комнату. — Отправляйся спать, Ремус, — сказала она, — я переброшусь с ним парой слов. Люпин какое-то время колебался, наблюдая за Драко с преувеличенным подозрением, прежде чем покинул их. Тонкс встала между Драко и дверью, и он бросил взгляд мимо нее на ручку, его терпение быстро исчезало, поскольку Тонкс ничем не выдавала свое намерение уступить ему дорогу. — А ты тот еще настырный проныра, — пошутила она. — По-моему, я довольно четко сказала тебе оставаться внизу. — Мерлин побери, — прорычал он, — дай мне войти в эту чертову комнату или скажи уже... — Я хочу извиниться перед тобой, — перебила она, чем застала его врасплох. — Я думала... Я недооценивала ваши с Гермионой отношения... — Не тебе судить о наших с Грейнджер отношениях. — Я только пытаюсь сказать, что теперь понимаю, — продолжила она. — И я не стану упрекать тебя... — Мне насрать на твое мнение обо мне! — выпалил он. — Хочешь сделать одолжение? Тогда скажи... — Она в порядке, — наконец произнесла Тонкс. — Учитывая произошедшее, она лучше, чем мы смели надеяться. Ее раны заживают, за исключением... руки. Физически она будет в порядке. — А умственно? — Мы пока не уверены, — вздохнула она. — Она перенесла тяжелый удар по голове, а с учетом Круциатуса... она то приходила в сознание, то снова теряла его, была сбита с толку и бормотала какую-то бессмыслицу. Насколько я могу судить, она в порядке, но точно мы узнаем лишь тогда, когда она проснется. Драко сглотнул вставший поперек горла ком. — А ее память? — Опять же, мы не узнаем, пока она не проснется, но возможно... — Ты собираешься пустить меня в эту чертову комнату или нет? — нетерпеливо выпалил он. Почему он все еще стоял здесь и выслушивал эту невежду, которая понятия не имела, как там Гермиона? — Или мне нужно... — Ладно, — прервала она, — входи, Драко. Он проскочил мимо нее и ворвался в спальню, остановился за порогом, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению. В углу горела одинокая свеча, манившая мерцающие тени, танцевавшие по стенам; он мгновенно сосредоточился на фигуре на кровати. Гермиона. Драко захлопнул за собой дверь, твердо уверенный, что больше его никто не побеспокоит, а затем медленно подошел к кровати, ошеломленно наблюдая за движением грудной клетки Грейнджер. Он замер. Теперь, находясь от нее лишь в нескольких шагах, он внезапно почувствовал напряжение и волнение, словно мог сломать ее, если подойдет слишком близко. Она издала сонный звук, и Драко ускорил шаг, его сердце трепетало в груди, пульс эхом отдавался в ушах тревогой, ожиданием, адреналином... он не знал. Он подошел к кровати, сосредоточился на звуке своего дыхания, успокоился и сел рядом с нею. Он смог разглядеть лишь тень и ореол волос, ловивших свет пламени свечи. Этого было недостаточно. Он вытащил из кармана палочку и взмахнул над огнем, усиливая его, чтобы рассмотреть Гермиону. Она выглядела... нормально. Была настолько отлична от преследующей его версии, которую он видел ранее, — окровавленная, изрезанная ледяная кожа и мертвое выражение лица. Теперь она была похожа на себя: чистая, расслабленная, с легким румянцем на скулах, слегка хмурая. Единственным напоминанием о пережитом кошмаре служили полузалеченные синяки у виска и аккуратная повязка от запястья до локтя — Драко впивался взглядом в красное пятно, уже начинающее просачиваться через материал. Он безумно хотел прикоснуться к ней, но ему потребовалось около минуты, чтобы решиться; он нежно провел пальцами по ее подбородку, рассеянно обвел контур губ большим пальцем и замер, когда она шевельнулась и застонала во сне. Она немного передвинулась и медленно открыла глаза, моргнула несколько раз, взмахнув ресницами. Она пристально посмотрела на него карими глазами, по которым он так скучал, но Драко остался совершенно неподвижным, осознавая, что именно в этот момент узнает о состоянии ее памяти. Ее взгляд был стеклянным, пустым, и он приготовился к худшему. Но Гермиона улыбнулась и протянула руку, чтобы коснуться его лица. — Привет, Драко. Ее голос был хриплым и слабым, но она его хотя бы не потеряла. Он закрыл глаза и прижался к ее ладони, громко выдохнул, и она погладила его по щеке. Она его помнила. — В этот раз ты не истекаешь кровью. Он резко открыл глаза и бросил на нее обеспокоенный взгляд. — С чего бы мне истекать кровью? — В моих снах всегда так, — прошептала она, и он поморщился от причудливой наивности ее слов. — Грейнджер, ты не... — ...спишь, — закончила она. — Ты всегда говоришь это. — Но... — Ты останешься со мной? — спросила она, закрывая глаза, и ее рука упала вдоль тела, хоть она изо всех сил пыталась остаться в сознании. — Останешься, пока мне не придется проснуться? Как и предупреждала его Тонкс, Гермиона была явно растеряна и дезориентирована; разочарование пронзило его душу. Подобное не было редкостью для пострадавших от потери памяти из-за Круциатуса; они могли вспоминать вещи подсознательно — во снах, иногда во время старых ритуалов, которые никогда полностью не стирались из памяти. Положительная реакция на него была многообещающей, но не дарила уверенности в том, что ее психика пережила пытки Беллатрисы; необузданная ярость, которую он чувствовал по отношению к своей тетке, снова начинала поражать его. — Драко? — сонно пробормотала она, вырывая его из мыслей. — Ты останешься? Гнев рассеялся. — Да, Грейнджер, — ответил он и сбросил ботинки. Она снова улыбнулась. Он не стал раздеваться, просто скользнул под одеяла и притянул ее к себе, уткнувшись носом в ее волосы. Как и всегда, она прижалась к нему, словно это был инстинкт: ее спина у его груди, их ноги переплетены. Гермиона прошептала: — Я люблю тебя. И поскольку она считала, что спит и неудобства неизбежны, он вздохнул и прошептал ей в ответ эти же слова, не в силах решить — было ли благословением или проклятием, что утром она, вероятно, и не вспомнит его признания.