***
Она села в машину и ее не покидало чувство конца всего: конец отношениям с ним, конец ее привязанности к родителям, конец ее и без того абсолютно несчастной жизни. В последнее время она словно летела, как и обещал ей он, ее любовь окрыляла, ей даже казалось, что все плохое позади и вскоре родители смирятся с ее выбором и попросят прощения. Она даже не сомневалась, что столь уверенные поступки со стороны парня как-то впечатлят их и они увидят его ответственность и уважение, с которым он относится к ней. Все ее мечты разбились об ее любовь, сможет ли он простить ее когда-нибудь, поймёт ли? Слезы высохли. Ее сердце настолько затвердело, что ей самой стало страшно, она больше ничего не чувствовала, ноющая боль отупела, ярость сменилась равнодушием. Ее семья будто стала ей безразличной, это не могло не пугать. Наира Ахмедовна всю дорогу кричала в ее адрес ручательства, оскорбления, чуть ли не проклинала ее рождение в этой семье, называя ее наказанием от Бога. Раньше услышав такое, она бы убивалась и возненавидела бы сама себя за принесённые несчастья родителям, но не сейчас. Все, что говорила мама, никак ее не затронуло, все ее мысли занимал только Никита. «Прости, — мысленно произнесла она. — Но я не могу сломать тебе жизнь, я не смогу потом смотреть твоему отцу в глаза». Только так она и могла утешать себя, если бы Никиту забрали возможно и отпустили сразу, а возможно оставили на пятнадцать суток, как она могла согласиться на это? Станислав Никитич не простил бы ей этого, он очень сильно любит сына, свою семью, а кто она такая, Офелия, чтобы его сын шёл ради неё на такие жертвы? Нет, она совершенно правильно поступила и обещала себе, что, ни смотря ни на что, никогда об этом не будет жалеть. Пусть он не понял сейчас ее поступка, но однажды ему откроется истинная сторона ее действий. Только когда она вспоминала его лицо, с которым он смотрел на неё, когда загораживал ей путь, весь стержень и твердость падали куда-то вниз и все тело было пронизано болью. Его глаза были полны слез, она никогда не забудет того, насколько он был обнажён перед всеми, только самое страшное обстоятельство может заставить мужчину расчувствоваться перед всеми. Он словно ждал, когда к ней придёт просветление, не мог сдаться, до последней секунды боролся за неё, все свои обещания он привёл в исполнение и ни на секунду парень не дрогнул. Даже то, что он поднял руку на Артура говорило о том, что наступила крайняя точка отчаяния, он просто готов был грызть землю зубами, лишь бы она не ушла. Чувствуя себя разрезанной наполовину, она вышла из машины, когда они подъехали к дому, от вида которого больше не было так тепло на душе, как это было раньше, наоборот, какой-то холодок пробежал по позвоночнику, вспоминая сколько времени Никите приходилось стоять под ее окнами и, замерзая, надеяться лишь на один только ее лик из окна. Стоя на том же самом месте, где и он, ей показалось, что все испытанные им чувства вдруг одолели ее самому и это нельзя было описать. Боль от безысходности его положения, страх перед неизвестностью — именно это он испытывал, когда не мог встретиться с ней. — Что встала? Шагай давай, — грозно буркнул Артур ей в спину и ей пришлось повиноваться, зажмурив глаза, она пустила горячую слезу по своим воспоминаниям и прошла вперёд в подъезд. Зайдя в квартиру, она смотрела по сторонам, как будто впервые зашла в неизвестное ей место, но на самом деле она хотела понять, что будет испытывать сейчас, пребывая в этих стенах. Он был в каждом миллиметре ее дома, в котором он никогда не был, но в нем жила она, та которая была воплощением их любви. Живя тут последние месяцы, она думала только о нем и его образ несла вместе с собой. Всякий раз сбегая из дома, именно по этому узкому коридору она убегала к нему, нарушая все правила родителей. Именно с ним она переписывалась, пока сидела на кухне, при этом попивая ароматного горячего чая. Ее голова разрывалась от боли, глаза сильно болели и спину ломило. Она хотела просто закрыться в своей комнате, но не представляла как. Как она будет спать или просто сидеть, не зная, что происходит с ним, она не сможете перенести это, сил больше не было просто. В квартиру вошли родители с братом, Артур молча прошёл в ванную, а Гор Тигранович словно избегал взгляда с ней и тоже скрылся на кухне. Только Наира Ахмедовна, не отрываясь, сверлила дочь своим озлобленным взглядом. — Не думала, что когда-нибудь ты сможешь вонзить нож нам в спину! — тихо зашипела женщина. Офелия страдала. Прямо сейчас, стоя напротив родной матери, она ощущала себя ненужной, всеми ненавистной, словно была чужой среди своих. Она не знала, как это объяснить, но ее присутствие в этой семье вдруг показалось ей неуместным, как будто в этой семье больше нет места для неё. Но если это так четко ощущает ребёнок, возможно от части эти чувства не совсем ложны, тогда зачем родители забрали ее, почему не отпустили, почему не прокляли? — Я никогда не могла бы подумать, что моя семья станет мне злейшими врагами! — дрожащим голосом еле выговорила Офелия, с вызовом взирая на мать, стараясь казаться уверенной. Женщина пренебрежительно цокнула языком, при этом покачивая головой. — Если бы не твой отец, поверь, ты бы осталась без этой семьи! Эти слова оказались для девушки ударом. Родная мама своими руками душит своё дитя, она делала вид или правда не понимает, что убивает Офелию своими словами? Эта жестокость и хладнокровие поражало, она смотрела в карие глаза матери и тонула в этой пропасти, пустоте, зная, что погибает. Это все было не нормально, ведь глаза матери — это рай, это солнце во время дождя, лекарство от любой болезни, но не для Офелии. Ее слова, которые должны звучать слаще мёда, были ядом, она не была готова к таким мукам и жизнь вдруг совсем потеряла для девушки ценность. Никита был единственным человеком, которому она была нужна, который просто нуждался в ее присутствии. Только ему ничего от неё не нужно было, он любил ее такой, какой она была, желал и заботился о ней так, как мама никогда не заботилась. Как она могла оставить его, причинить такую боль и вернуться туда, где нужно было не жить, а выживать? Вся ситуация, в которой она оказалась, полностью вышла из-под контроля, а при мыслях о нем душа снова заныла, в груди больно давило и на глазах появились слезы. Играть перед матерью больше не было смысла. — Прости, мама, что у тебя родилась такая, как я, прости, что не стала дочерью, о которой ты так мечтала! — выпалила Офелия с жаром, внимательно наблюдая за реакцией матери, которая вдруг смягчилась и, по всей видимости, растерялась, отводя взгляд куда-то в сторону. Наире Ахмедовне почему-то понадобилось немного времени, чтобы поразмыслить над тем, что сказала дочь, но оставаться такой же возбужденной и разгневанной ей почему-то больше не удавалось. — Если бы ты не связалась с этим парнем, — тут женщина потупилась и не смогла закончить свою мысль. — Да брось, ты всю жизнь была мной не довольна, — Офелия почувствовала замешательство матери и решила продолжить, ей было что сказать матери и сейчас, когда девушке удалось застать ее врасплох, более удачного момента не могло оказаться. — Получила четвёрку — ты злишься и спрашиваешь, почему не пять, вернулась домой с прогулки в семь вечера — ты кричишь и говоришь о том, что мне нельзя гулять дольше шести, что я всегда буду считаться прокаженной, пока не научусь готовить и убираться лучше, чем «клинер», — от обиды ком застрял в горле. — Всю жизнь ты критиковала меня и то, что запрещено было мне, можно было почему-то Артуру... — Он мужчина, — перебила мама, надеясь прервать дочь, возможно, не в силах слушать дальше. — И что? Потому что я девушка, я не имею право любить? — вскрикнула она, вспоминая всю несправедливость отношения матери к ней. — Замолчи! Бесстыдница! — разъярённо закричала она, а в ответ поступил лишь нервный смешок Офелии. — В любви нет ничего постыдного. Я могу ещё сто раз сказать, что люблю, — улыбнулась она. — Люблю так, что готова отдать все, только ради лишь секунды в его объятиях. — Хватит! Убирайся к себе, я тебя видеть не хочу!***
Мать посадила сына на диван и закутала парня в плед. Она оперативно побежала на кухню и вернулась от туда с большой кружкой чая на подносе и с небольшой миской мёда. В это время подъехал и Леша, но почему-то один. Никита сразу понял, что он уже в курсе всего, что произошло, это было заметно по замешательству, изображенному на его лице и напряжённому молчанию. Брат почему-то не мог даже смотреть в сторону Никиты, он молча поспешно прошёл в зал и сел на диван, локти оперев в колени, а голова тяжело свисала в колени. Татьяна Львовна села рядом с сыном и, заглянув ему в лицо, осторожно поинтересовалась: — Что случилось, сын? Почему она ушла? Его взгляд застыл в воздухе и он не мог оторвать его, чтобы ответить матери. Он выдержал достаточно долгую паузу и после, одарив женщину холодным и опустошённым взглядом, сказал: — Ей пришлось, она не могла допустить того, что я сяду, — Татьяна Львовна открыла рот, чтобы что-то сказать, но парень продолжил: — Я больше просто не знаю, что мне делать, ты должна мне помочь! Он был в таком обессиленном состоянии, что в голову ничего не приходило, кроме как поехать к ее дому. Никита знал одно — все, что он сейчас не предпримет, все окажется тщетным, но сидеть дома и ждать у моря погоды тоже было не мыслимо для парня. Он искал ответов на свои вопросы у своих родителей, надеясь на их жизненный опыт и мудрость, они-то уж точно должны знать, как поступить в такой ситуации. К сожалению, в ответ парень обнаружил во взгляде женщины растерянность и неуверенность, она тяжело вздохнула и отвела взгляд от сына. — Сын, пойми, сейчас меня беспокоит только твоё здоровье, что случилось между вами, раз ты так убит? Никита одарил женщину опять разгневанным взглядом и морозно произнёс: — Тогда ты больше всех должна быть заинтересована в ее возвращении, без неё у меня не будет ни здоровья, ни счастья, поверь! — Да что в ней такого?! — неожиданно рявкнул Лёша, исполненный злостью. — Что за страсти, вы дети ещё, пойми, у тебя этих девушек ещё полно будет, даже лучше, чем она! Артемьев младший не ожидал такого упрёка со стороны брата, он всегда был самым тактичным и понимающим. — Лучше заткнись, ладно? Не смей больше ничего говорить про неё понял? — эти слова прозвучали настолько уверенно и твёрдо, что Лёша потупился и промолчал. Семья была в полном составе, впервые за три месяца, кто бы мог подумать, что вся история, которая произошла у Никиты с Офелией, может так сильно повлиять на их семьи. Если вспомнить с чего все началось, никто не мог подумать, что все так закрутится. Станислав и Татьяна напрочь позабыли про свои обиды и разногласия, сейчас оба родителя были озабочены своим ребёнком. Особенно неожиданным была реакция Станислава Никитича на судьбу сына, нужно согласиться с тем, что принятие отца Офелии в семью, его поддержка перед родителями несомненно подкупили Никиту. Лёд, который раньше только твердел, вдруг начал трогаться. Отец медленно обошёл диван и сел на второе кресло, напротив Никиты с матерью и задумчиво спросил: — Ты сможешь доверится мне? — вот так в лоб и с полной серьезностью спросил мужчина, глядя на сын из-под бровей. — О чем ты? — Я могу попробовать поговорить с ее родителями и объяснить, умолить, что угодно, — от неожиданности все присутствующие потеряли дар речи, недоуменно взирая на мужчину. — Ну, что скажешь? Ты согласен? — Да, — сразу поступил ответ. — Ты очень сильно мне поможешь. Только после этого Никита почувствовал облегчение, как будто камень с души упал. Он даже не хотел сомневаться в отцовском даре убеждения или в его обонянии, не важно, какое качество отца сможет заставить этих людей усомниться в собственных принципах. Это был ещё один шаг на встречу к сыну, жест к перемирию, или Станислав Никитич просто не мог больше смотреть на страдания сына и решил действовать? Все это не важно, если он решил помочь, значит, Никита ему вовсе не безразличен, значит Офелия все-таки была права и он сильно заблуждался в своём суждении об отце. Надо подчеркнуть то, что Офелия открыла ему глаза на многие вещи, которых он раньше совсем не замечал. Эти девушка была невероятной, она имела способность видеть именно то, что сокрыто от человеческого глаза. Она та девушка, которая может встряхнуть и полностью изменить мир человека, который он строил годами с детства. Офелия — это девушка воздух, с ее уходом он перестал дышать, тоже самое, что перекрыть кислород плавающему в глубины морских пещер дайверу — верная смерть. — Что же, — вдруг сказала мама, вставая со своего места. — Я смотрю, у вас тут полная идиллия и взаимопонимание, мы тут явно больше не нужны, поэтому я пойду. — Может ещё ненадолго останешься, мам? Татьяна прошла к выходу и развернулась к мужчинам, оглядывая их глазами полными обиды и сожаления. Она как-то по другому посмотрела на бывшего мужа и не заметить скользнувшую в них грусть и печаль было невозможно. Она уходила с каким-то тяжёлым сердцем и это было странным, ведь ее сын остался в порядке и, более того, с отцовской поддержкой. — Тань, мне очень нужно с тобой поговорить, ты не против? — неуверенно и даже испуганно спросил Станислав, вставая с места. Он глазел на Татьяну, как это делают щенки, когда им нужно поесть или добиться хозяйского одобрения. Но женщина беспощадно и дерзко отклонила его предложение: — Нет, у меня нет желания с тобой говорить, Стас, уволь!***
Эта ночь оказалась самой длинной и мучительной в ее жизни. Она не спала, девушка ни разу не сомкнула глаз, все ее мысли были очень далеко. Плакать больше не было сил, да и слезы давно закончились. Такое состояние было, как будто у неё кто-то умер или вырвали самое дорогое и бережливое от сердца. Офелия не знала, что ее ждёт впереди и увидит ли она его ещё раз, но мысленно не была готова ни к чему, она оставила его, но отпустить на совсем не могла. От мысли, что он не сможет ей простить ее выбор и принятое самостоятельно решение, становилось совсем жутко. После ее отъезда в доме Артемьевых могло произойти что угодно и Никита вполне мог опустить руки и больше не звать ее. Никакого осуждения у неё не было, после всего, что произошло со всеми членами этих двух семей, она просто права не имеет осуждать или сидеть дома в ожидании вызволения. Из-за неё Станиславу Никитичу пришлось пройти через такое унижение со стороны ее родителей, пройти через страх ареста сына — и все из-за неё. В тот момент она увидела ужас в глазах взрослого мужчины, который из-за чувств сына к Офелии почувствовал себя слабым и беспомощным. В собственном доме он вдруг из хозяина дома превратился в человека без права слова. Мужчина вполне мог выставить всю семью с полицейским на улицу и вызвать своего адвоката для разбирательства и только потому, что это были ее родители, а она являлась девушкой Никиты, ему пришлось самому искать пути и пытаться договориться. Страшно было даже представить, что могло происходить у них, когда приехала Татьяна Львовна с Лешей, ей было стыдно за себя, за то, что втянула их сына в эту пучину боли и страданий. С одной стороны, ей и хотелось бы отпустить его и освободить от всего, но с другой, не могла, вместе с ним она потеряет и душу, и сердце, доверенное ему, он слишком много заберёт вместе с собой. Без него ни ее жизнь, ни душа не будут больше прежними. Офелия подняла голову, огляделась вокруг и обнаружила, что все это время она лежала на полу. Она попыталась вспомнить, как уснула на том месте, где сидела весь вечер, но это оказалось невозможным. В дверь постучали, но Офелия не захотела ни то что открывать, даже отзываться не хотелось. Через минуту дверь самовольно распахнулась и из неё выглянула поседевшая голова Гора Тиграновича. Его распахнутые от удивления глаза встретились с ее раздражительным и враждебным взглядом, которым она так старательно пыталась отогнать отца. — Ты что, не спала? — осторожно поинтересовался мужчина. На это Офелия пренебрежительно фыркнула в ответ и, укоризненно взирая на мужчину, сказала: — Пускай тебя больше ничего не волнует касательно меня, главное, я тут и под вашим боком! Гор устало тряхнул головой и все так же робко спросил: — Ты будешь завтракать? Хотя время уже для полдника. Офелия не знала чему удивляться: неожиданной отцовской заботой или тем, что он надеется на ее благосклонность, даже после всего, что они с ней сделали? — Отец, уходи! Оставь меня и я больше не хочу никого из вас видеть, хорошо? — в ярости вскрикнула девушка. Гор Тигранович ещё пару секунд потоптался на пороге ее комнаты, но все-таки ушёл. Она осталась наедине с оглушающей тишиной, которая терзала и мучила ее, не давая покоя. Офелия вскочила с пола и подошла к подоконнику и ее взор тут же упал на привычное уже место — туда, где обычно всегда стоял Никита в ожидании ее появления. Там не было никого, только сильный и бесстрашный ветер, который взмывал вверх заледеневшие снежинки, бьющиеся по щекам прохожих. В этом году зима выдалась особенно холодной и знойной, суровой и не щадящей. Но именно зимой этого года Офелия осталась одной наедине с этой зимой, она настолько привыкла к ее холоду, что теперь никакая буря, ни вьюга не способны ее запугать. В нашем мире существует только одно зло, и нет ничего страшнее, чем люди, имеющие власть. Весь остаток дня старалась не выходить из комнаты, девушка отлучалась буквально только в ванную комнату. Они весь день были с отцом одни в квартире, но так ни разу и не столкнулись. Офелия не могла смотреть на него, конечно, сейчас он для неё был только врагом и разлучником, Гор Тигранович ещё ни скоро будет прощён, сейчас она даже не представляла, как это сделать. Если Никита отпустит ее и судьба распорядится так, что они больше не увидятся, то она сможет жить только с одной мыслью — достичь совершеннолетия и покинуть отчий дом, да поскорее. Ближе к вечеру в дверь позвонили. Сердце девушки в этот момент замерло, она испугалась не на шутку, какая-то ее часть молила Бога, чтобы это был Никита, но другая просила об обратном. Сидеть дома и не знать, что с ним происходит, было выше ее сил, но снова видеть то, как им запрещают быть вместе, как его бьют, обижают, тоже было испытанием, которое выдержать нелегко. Она подскочила с кровати, распухнув дверь, обомлела от увиденного. Офелия ожидала кого угодно, но не этого человека. На пороге стоял Станислав Никитич, он смотрел на неё своими уставшими зелёными глазами, в которых уже давно нет света. Потускневшие глаза говорил о своём сожалении и доброте, которую он не в силах выказать. — Станислав Никитич? — девушка медленно подошла к мужчинам, которые словно не знали что и сказать или как повести себя. — Как там Никита? — А ты как думаешь? — поступил глухой ответ. — Я могу поговорить с вами? — он обратился к Гору Тиграновичу и, не дождавшись ответа, разулся. Внутри все нервно затряслось и сжалось от надвигающегося плохого предчувствия. В голове мучительно возникали вопросы, в ней зародился страх неведения. Появление отца Никиты ничего хорошего не вызвал у неё, она не могла этому радоваться, потому что исход мог быть самый неожиданный. Наверное, она просто очень устала от того, что слишком часто обнадеживала сама себя. В последнее время все надежды, которые она могла испытать разбивались вдребезги, а осколки вонзались ей в сердце, не престранно делая больно снова и снова. — Я здесь потому, что мой сын страдает, — начал гость с охрипшим от волнения голосом. — Это невыносимо, никому не пожелаю такого, он очень долго не мог прийти в себя после вчерашнего. Слушать это было тяжело не меньше того, что если бы она видела это. — Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, зачем вообще явились сюда? — в свою очередь возмущался Гор Тигранович, он сидел с ровной спиной за кухонным столом, то ли от перевозбуждения, то ли от гнева мужчина позабыл даже о элементарных нормах приличия, не предложив гостью чая или кофе. Офелия стояла рядом с дверным проемом и, скрестив руки на груди, внимательно поглощала каждое произнесенное слово. — Вам не кажется, что своими действиями возможно наносите своей дочери психологическую травму на всю жизнь? — Чем? Тем, что пытаемся уберечь ее от ошибок? — Гор Тигранович многозначительно посмотрел на дочь и продолжил: — Она потом спасибо нам скажет. — Сомневаюсь, — расстроенно ответил Станислав. — Позвольте ей жить так, как хочет она, делать свои ошибки и набивать свои шишки, вот за это она точно скажет спасибо! Мысленно девушка благодарила отца любимого за все, что он сейчас говорит. В его словах было столько трепета к их с Никитой отношениям, от этого у неё пробежали мурашки по спине. — Наши дети должны слушать то, что говорят старшие, это заложено в наших традициях, мы не русские, у наших детях нет столько вольности! — сурово отвечал Гор, не собираясь даже уступать Станиславу. Офелия всеми силами пыталась сдерживать крики обиды, возмущения комом стояли у горла, не давая сделать вздох, ей приходилось жадно ловить воздух губами. — Это любовь, уважаемый, тут мы бессильны. Я тоже не хочу, чтобы мой сын любил ту, что не может быть с ним, но он любит и не перестанет любить по моей просьбе! — Офелия уедет из города и будет учиться в другой школе, через время они забудут даже имена друг друга! Больше я ничего не хочу слышать, вам пора! — закончив речь, Гор встал с места и, спрятав руки в карманы тренников, посмотрел в окно, выказывая своё полное не желание для продолжения общения. Внутри все упало в ноги и рассыпалось на части, ее душу разрывало от горя, от потери, от полной безысходности. Этот приговор прозвучал вновь и на этот раз, возможно, навсегда, Никиту вырвут из ее жизни, больше его не будет, она не сможет увидеть, поговорить или обнять. Он ее дыхание и теперь, когда она уедет, дышать больше нечем будет, потому что он был запечатлён в ее сердце на веки. Она знала одно — родителей для неё больше не будет, она вычеркнет их из своей жизни, она никогда не признает отца, который всю жизнь клялся ей в любви и защите до конца своих дней. Он предал ее, разорвал ее глотку и скинул вниз со скалы, дал ей погибнуть, наслаждаясь зрелищем. Ноги больше не держали, они согнулись в коленях и девушка медленно опустилась на корточки, заливаясь горячими слезами и плача в голос, не обращая внимание на растерянное лицо отца и Станислава Никитича, который так же стоял над ней, бегая по ней испуганным взглядом. Вдруг он присел рядом и положил ладонь на ее руку, прижатую к груди, где было нестерпимо больно. — Я хочу тебя попросить об одной вещи, за которую ты меня, наверное, никогда не простишь, но если ты любишь Никиту, ты сделаешь это.***
Никита сидел за своим компьютером в комнате и старался отвлечь свои мысли, чтобы перестать нервничать. Парень с самого утра не мог найти себе места, отец обещал после работы съездить домой к Офелии и проговорить. После того, как отец ушёл на работу, Никита каждые два часа дергал отца, интересуясь, поехал ли он, не передумал ли. Станислав Никитич деловой человек и сомневаться в его коммуникабельности не было причин, когда речь идёт о деле, он может уговорить кого угодно, умело находит рычажки, за которые можно подёргать. Ему хотелось думать, что даже ее непреклонные, упёртые родители не смогут устоять от его обаяния. Было уже достаточно поздно, но никакого звонка от отца он так и не дождался. Парень проглядывал на часы постоянно, брал мобильный телефон со стола с целью набрать отца, но тут же отказывался от этой затеи. Злость постепенно накатывала, от нетерпения и своей беспомощности, возможно, ему тоже нужно было поехать вместе с отцом, но его присутствие могло их только ещё больше разозлить. Парень поднялся из-за стола и, впуская все пальцы в волосы, начал расхаживать по комнате. В эту минуту в телефоне раздалась знакомая мелодия, от которой он чуть было не подскочил. Бросившись к телефону, он не мог поверить своим глазам, парень даже проморгал, чтобы убедиться, но нет, на этот раз его зрение его не подводит. — Фель? Это ты? — в надежде спросил он. В трубке повисло полное молчание, но ее дыхание звучало очень ясно, учащённое, казалось, через трубку он чувствовал его тепло. — Да, Никита. Мне нужно тебе сказать что-то... — она говорила как-то не уверенно, страдательно заставляя себя произносить каждое слово. — Мой отец уже уехал? Честно говоря, я с трудом верил в то, что ему удастся договорится с твоими родителями, — от ее голоса его настроение подскочило, ему удалось взбодриться. — Но ты звонишь, значит, все прошло хорошо?! Почему-то она молчала, в абсолютной тишине, не издавая больше ни единого звука, — это настораживало Никиту. — Никита, мне нужно тебе сказать... Он перебил ее, не дав договорить: — Конечно, мне тоже нужно многое тебе сказать, давай увидимся, м? — Не нужно нам встречаться... — дрожащим голосом сказала она. — Почему? Хочешь, я сам приеду, Фель? — в этот момент он больше не радовался, парень замер на месте и, хмуря брови, напряг слух. Именно сейчас парень заподозрил не ладное, достаточно просто сложить два плюс два. Ее неожиданный звонок и подавленный голос говорили о том, что девушке сейчас очень не просто. Явно она пытается сказать ему что-то, что даётся ей тяжелее, чем могло показаться. — Никита, дело в том, что тебе вообще больше не нужно сюда приезжать. — Почему? — странно, но бывает такое, что когда чему-то сильно радуешься, а уже через минуту молишь Бога, чтобы это оказалось сном, но ты не сможешь проснуться, сколько бы не щипал себя. Тяжелый вздох. — Это все бессмысленно, нам не быть вместе... — Что? — оборвал Никита, рявкнув в трубку, голова закружилась, а перед глазами встала чёрная пелена, ему пришлось опереться об компьютерный столик, чтобы не упасть. — Я уже сказала твоему отцу, нам нужно остановиться, пока никто из нас не пострадал! — она продолжала тяжело дышать, с трудом поглощая воздух губами. — Стоп, стоп, стоп, Фель! Пожалуйста, перестань это говорить, я не смогу этого вынести, слышишь? — тишина, только сердце в груди в панике стучало. — Я понимаю, что тебя заставили это говорить... — Нет, — вскрикнула Офелия перебивая парня. — Да, замолчи! Я не оставлю тебя, поняла?! Я готов ко всему, что меня ждёт, но я ни за что не оставлю тебя, слышишь? — она промолчала. — Я сейчас приеду! — Не нужно! — теперь она говорила очень твёрдо и даже холодно, он был просто в замешательстве, Никита держал телефон дрожащими руками, чувствуя как у самого перехватывает дыхание. От ее ответа в груди отдало тупой болью. — Мне надоело идти против родителей, я могу сделать то, о чем, возможно, пожалею. Вообщем, это не стоит того... — Что? — снова повторил Никита, отказываясь верить своим ушам. — Ну ты и дрянь! Значит, я не стою того, да? — на него обрушился гнев, который затмил разум и чувство. — Не знаю, Никита, я не готова жертвовать всем и я решила уехать. Так будет лучше, прости меня. Ее слова звучали настолько холоднокровно, что не поверить было нельзя, но он не хотел верить ей. Он был полностью сокрушён, он проиграл, оказывается, все было ложью, она говорила красивые слова, но все остальное, что он себе выдумал оказалось плодом его воображения, не более. Офелия клялась ему в любви, а когда стало трудно, отвернулась, но перед этим вонзила нож ему в спину. — Офелия, ты это серьёзно? Я тебе не верю, нет, не верю, — в отчаянии повторял он. — Поверь, прости меня, если сможешь, я не знала, что все так далеко зайдёт. — Как же я заблуждался в тебе, — горько усмехнувшись, отозвался он. — Ты оказалась типичной сучкой, мразью! — Никита, — взмолилась она, теперь уже всхлипывая. — Прости. — Закрой свой грязный рот! С этого дня ты для меня умерла! — Мне жаль, — выговорила она. — Пошла ты на хрен, тварь, — зарычал он и отшвырнул телефон со всей силы в стену на против и мобильный разбился от этого удара вдребезги, сыпя стекла экрана и корпуса на пол. Секунду он стоял, как вкопанный, пытаясь перевести дыхание. Неужели это конец, спрашивал он, все ещё не соображая и не в силах принять случившееся. Открыв глаза, он не мог устоять на ногах, вокруг все закружилось каруселью, вероятно, это из-за пропущенных приемов пищи. Он старался дышать ровно и глубоко, но разум был затуманен яростью, которая все цело поглотила его сознание и вряд ли отпустит, это было ни что иное, как предательство и пережить такое спокойно являлось нонсенсом. В горле высохло, стало суше, чем в самой жаркой пустыне, нарастающий ком душил, а желание прекратить это дыхание преобладало. Он приложил ладонь к груди и, опираясь на стол, вдыхал и выдыхал воздух снова и снова, не замечая, как из зелёных глаз полились горячие слёзы. Ему даже показалось, что на груди действительно была рана, но нет, человеческому глазу она не поддавалась, парень знал, что она там и, возможно, шрам от неё останется навсегда. Это как огонь, который медленно сжигает твою плоть и ты чувствуешь абсолютно все, это ощущение агонии, когда мозг уже перестаёт соображать и ты готов сделать все, что угодно, лишь бы это закончилось. Больше не в силах терпеть, он поднял голову и закричал так сильно, что в горле стало так больно, как будто он проглотил кусок стекла. В ярости он, махнув руками, снес со стола компьютер вместе с клавиатурой, парень поднял рядом стоящий стул и с отчаянным криком швырнул его в стену. Он заплакал. Никита опустился на пол и, полностью покрытый ранами, то кричал, то ,переведя дыхание, рычал и плакал. Никита не мог понять, что он чувствует сейчас: сердце продолжало отчаянно любить, но разум не мог принять это предательство, он пытался ненавидеть, думать о ней лишь с ненавистью, которая разделила его на две части. Пребывая с ней ему казалось, что она открыла для него новый мир, где обитают лишь радостью и счастье, но теперь он понял, что это все было ни что иное, как реквизит для представления. Все, что их окружало, приняло свой истинный облик серой и блеклой бутафории. Признать это одно, но как жить с этим дальше, другое. За окном послышались звуки колёс машин, напрягшись, он понял, что это Станислав Никитич. Никита вскочил с места и побежал на встречу отцу. За секунду он пролетел вниз по лестнице, вышел на улицу и набросился на Станислава, который не спешно выходил из своего внедорожника. Сын схватил отца за отворот куртки и, притянув к себе, яростно зарычал: — Это вы ее заставили, да? — Никита принялся трясти ошарашенного отца. — Скажи мне, это вы ее заставили отказаться от меня, да? — парень был оглушён собственным криком, сам от себя не ожидая такой ярости. Лицо Станислава Никитича приобрело испуганный вид, он по инерции взял сына за запястья и, бегая по лицу глазами, произнёс: — Нет, сын, она уезжает, это было ее желание, — голос отца дрожал и говорил он невпопад. — Не суди ее, она сделала то, что ты не смог, другого пути у вас нет, прими это. — Замолчи, — крикнул парень, толкнув от себя мужчину. Никита склонился над капотом, головой опираясь об руки. Сердце бешено билось в груди, не давая ему возможности подумать, каждая мысль испарялась сразу же, как возрождалась в голове, стуки сердца были такими сильными, что заглушали в нем все. Все чувства и эмоции притупились, у него отняли все, что он имел, все что заставляло его жить. Как будто он доверился ей с закрытыми глазами, идя на ее зов, а она его скинула с обрывала, куда сама сначала и привела. Знаете притчу о волке в овечьей шкуре? Именно им стала она в одночасье. Но как он ей поверил, куда делись все его качества цинизм, высокомерие, скепсис, его предвзятое отношение к людям и вообще к внешнему миру? Они покинули его, когда она была рядом. Чертовка или дьяволица, не важно кем была, важно, что его одурачили, как ребёнка, обвели вокруг пальца и сейчас в эту минуту справиться с этим сложнее всего, это выше него самого. Станислав Никитич положил руку ему на спину и произнёс требовательно: — Смирись с ее решением, хватит уничтожать себя самого... Парень перебил буквально стоном: — Больно, — он вскинул голову к небу и, открыв рот, как на последнем издыхании, наполнял лёгкие воздухом. — Я не могу это стерпеть, нет, — мотал головой он, зажмурившись, чувствуя приближение слез. — Перестань, Никита, — крикнул мужчина. — забудь, отпусти, смирись! Она оставила, отказалась, что тебе ещё нужно? — Замолчи, — ледяным голосом потребовал парень. — Офелия сдалась, она ушла, ты не нужен ей, пойми... — Замолчи-и, — закричал он, набросившись на отца, но во время вспышка гнева отступили и, оттолкнув от себя мужчину, он прошёл в дом, сняв с крючка куртку висевшую в шкафу, он быстро выбежал из двора.***
Горело абсолютно все: сердце, внутренности, сама плоть ее сгорала, чтобы убить ее, чтобы ту, кем она стала, больше не было. Она сама себя убила, не важно, что побудило ее так поступить, не важно, что именно не позволило ей бороться, она сама пошла на этот шаг. Офелия должна была остановиться раньше, ей так хотелось пожалеть обо всем, что она натворила ранее, что позволила этому снежному кому скатиться и успешно вырасти до уничтожающих размеров, но нет, жалеть она тоже не может. За все шестнадцать лет только с ним Офелия раскрылась, окрепла и обрела истинную радость и счастье. Если бы она могла облегчить его страдания, забрать всю его боль на себя, но увы не могла, чтобы разорвать эту связь нужно родиться заново, а родиться без боли невозможно. Он возненавидит ее, совершенно точно, Никита никогда не простит ее, возможно, так будет лучше, именно возненавидевши ее он сможет отпустить. Больше у неё ничего не осталось, она осталась одна, как покинутый человек в абсолютном одиночестве посреди обломков ее жизни. Вокруг опустело буквально все, он — это вселенная, отняв его, она потеряла все, даже себя, ведь свою душу она запечатлела в его сердце. Он стал ее призрачным отражением, они словно были единым целым, половинками друг друга. Как пережить это было не мысленно. Страдания были настолько тяжёлыми, что каждый вдох давался с болью. Закрыв глаза, она отдалась в руки боли и безутешно плакала, телефон выскользнул из пальцев и упал на пол. Прямо на глазах у родительные она убила свою любовь. «Сегодня вы победили, но это последняя ваша победа, — ледяным голосом объявила она, когда вошла в зал и достала телефон, чтобы позвонить парню.» — Успокойся, Офелия, отца постыдись, — взвизгнула Наира Ахмедовна, поглядывая то на мужа, то на дочь, женщина была в полном замешательстве. Офелия смогла успокоиться и подняла на родных глаза полные отторжения и холода, ее голос звучал хрипло и устало, в них таилась обида и нескончаемая боль. — Я никогда вас не прощу, никогда, — сказала она, пытаясь смотреть родным в глаза. Перед ней стояли совсем чужие люди. Мама казалась растерянной, но скрыть своё облегчение она не смогла, ее черты лица смягчились и взгляд стал спокойнее, а отец... Отец, как обычно, не выдавал своих эмоций. Он тоже, наверное, был счастлив, наконец-то дочь разорвала отношения со странным типом, который угрожал его статусу и имени. Кто угодно, но только не отец, она никак не могла смириться с отношение отца, он должен был принять ее, должен был смириться с этим. Офелия была готова простить и мать, и Артура, но предательство Гора Тиграновича более всего задела ее, так что обида застряла в груди острой занозой. Это состояние всеми покинутой, полное одиночество и безысходность давила ее с такой силой, что ноги не держали, дрожали руки, это стрессовое состояние совсем измучило ее. Здоровье было подорвано, водочная боль не отступала, аппетита совсем не было, а родные будто и не замечали всего этого. — Не надо так говорить, — вдруг услышала девушка голос отца и опущенный взгляд, робкий и грустный. Какая ирония. Неужели он решил сделать к ней первый шаг, сразу, как только она предала свою любовь? Он ничего не осознаёт, как они не могут понять, насколько ее чувства были искренними и серьезными. Почему они ее не слышат, как же достучаться до них, как показать свою боль, как продемонстрировать убийство, которое произошло только что? Она убила Никиту и намеренно лишила саму себя жизни. Офелия с горечью признала, что взрослые очень легкомысленно относятся к подросткам, к их самовыражению, ко взглядам и попыткам выразить свою позицию, они не признают их мольбы о понимании, поддержке и безусловной любви. Жизнь стала чернее ночи, а существовать в этом темном царстве больше не хотелось, ведь сегодня она потушила тот свет, который присутствовал в ней. — Сегодня ты перестал быть мне отцом! — произнесла она ледяным голосом, одними лишь губами, испепеляя отца яростным взглядом. — С ним я жила, но теперь его нет, а значит, и меня той, которую вы все знали, тоже больше нет, я ожесточила своё сердце против вас! Она говорила это так, чтобы ее семья поверила ей, а для этого необходимо было, чтобы она сама верила в это. Эти слова исходили из глубины души, ее изранили без единого живого места и теперь ей самой хотелось ранить, и делать это нужно было без жалостно и уверенно. — Не неси чуши! — грозно рявкнул Артур, который разложился на диване и все это время страдательно делал вид, что смотрит телевизор. В его глаза таилось что-то скрытое, но парень принял достаточно суровое выражение лица, но устрашить этим сестру ему не удалось. Офелия искривила губы разочарованным оскалом и произнесла: — Вы отвернулись от меня, именно когда нужны были мне больше всего, теперь моя очередь ответить вам тем же! Она закрылась в своей комнате чтобы вдоволь наплакаться и хотя бы попытаться проститься о своей первой и единственной любви. Это невозможно, конечно, тем более сейчас, но сдерживай себя ещё больше не было сил, она погибала, медленно, но уверенно. Она вспомнила их первый взгляд, она помнила это, как сейчас, раньше она смотрела на него с интересом, хотела понять, на самом ли деле он такой поверхностный, каким кажется, и если бы тогда она знала, чем обернётся ей этот интерес, возможно, не совершила бы того, чего совершала. Впервые взяла его за руку, когда он позвал ее потанцевать и именно тогда, представившись Анжелой, девушка почувствовала жар от его прикосновения, в этот же день Офелия обнаружила мурашки по телу от одного его бархатного голоса. После этого каждое его обращение к ней стало дороже все на свете, каждый день проходил в ожидании встречи с его зелёными серьезными глазами, после этого она более не могла контролировать чувства, возникшие откуда-то из глубины и успешно набирающее обороты. С каждым днём она любила все больше, он начал ее ненавидеть, а она любить. Он презирал, она страдала, она ругала себя за то, что продолжает любить, вопреки всему, не взирая ни на что, умирать от ноющей боли в груди, от неразделенной любви. Она погубила себя и его, сама не поняла как, но и он оказался в плену опасных чувств. Как? Как ей пережить это? Ответа не было, но жить придётся, придется существовать с тем, что живет у неё на сердце.***
В тот вечер ему некуда было идти. Он остался один и только ночь оказалась его спутницей, только она смогла в полном молчании услышать его не произнесённые слова, она ловила каждый его взгляд брошенный в пустоту и ни разу не отвернула от него свой лик. В ту ночь он потерял, то что нашёл совсем недавно, но зато небо было благосклонно к нему, оно напоминало о ней усыпанными звёздами. Он мог наблюдать за такой же одинокой лунной, однажды Офелия сравнила его с ней, она никогда не скрывала насколько он недосягаем для неё. «Ты, как бегущая Луна!» — сказала она, и сейчас он понял смысл ее слов. Он никогда не принадлежал ей, когда они были вместе, он всегда думал о том, что они должны перестать сковывать свои отношения, он мечтал сказать всему миру, что она теперь только его, а она? Офелия никогда не мечтала рядом с ним, все ее мечты сбывались именно рядом с ним, она была абсолютно счастливой, когда могла обнять его, а он не понимал этого. Пришлось признать это и причинить себе ещё одну боль. Офелию он сравнил с солнцем. Она оказалась не звездой сияющей в ночи, а солнцем, которое светит, когда нет луны. Это значит, что этим двумя никогда не быть вместе и то, что все их попытки обречены на провал знала только она. Офелия все больше молчала последнее время, он не мог знать притворялась ли она или может действительно поверила в их успех, но говорить о своих страхах она совсем перестала, пока гостила у него. Ноги привели парня к дому, где живет Татьяна Львовна. Не хотелось никого видеть, да и кто, кроме матери, сможет как следует позаботиться о своём ребёнке, только она могла выслушать и успокоить его нужными словами. Женщина ахнула при виде сына, который, очевидно, очень продолжительное время провёл на морозе, если учесть его поторчавшие губы и дрожь во всем теле. Его несчастный и потускневший вид ещё больше забеспокоил мать, но вопросы она не стала задевать, возможно, она сразу поняла, в чем причина. Татьяна быстро наполнила горячую ванну и отправила туда сына, и когда он оттуда вышел, ждала его с горячим чаем из ромашки и других успокаивающих нервы трав. Никита вышел в одном белом махровом халате еле передвигая ногами и осторожно опустился на диван в гостиной. — Пей чай, — осторожно сказала мама и пододвинула чашку с блюдцем к сыну, стараясь не задерживать взгляд на нем. — Не хочу, — ответил он, не моргая примерзшими к пустоте глазами. Он чувствовал себя разбитым, избитым, израненным. Единственное, чего он хотел сейчас, это перестать дышать, чтобы дыхание прекратилось надолго, навсегда. Его сознание, так же как и взгляд, замерло где-то в пустоте, он больше не существовал, его просто больше не было в этом мире, среди людей осталась лишь его материк, но душа была отдана навеки той, кто бросила его душу в пекло вместе с его жизнью. — Все пройдёт, Никита, и это пройдёт, поверь, — тихо произнесла Татьяна Львовна. Он поднял на неё взгляд полный отрешения и пустоты. — Ты не знаешь о чем говоришь, — все так же глухо сказал парень. Выпрямившись, он опустил голову в колени, понимая, как слева в груди просыпается утихшая боль. Татьяна Львовна встала с места, обошла маленький стрелянный стол и присела на корточки рядом с сыном. Она положила свою тёплую худую руку на его руку, с нежностью и обеспокоенностью в глазах заглянула ему в лицо. — Ты так страдаешь, я не могу на это смотреть, — ее огромные голубые глаза наполнялись слезами и одна сразу стремительно покатилась по щеке. — Ты должен перестать Никита, хватит. Впервые за все это время он увидел кого-то кроме себя, оказывается, все те, кто все это время были рядом, страдают не меньше него. Его любовь принесла мучения ни только ему, она причина боль и другим, все пострадали, кто-то в большей, кто-то в меньшей степени, но ни кто не остался равнодушным. Раньше его мама плакала из-за отца и это было причиной ненавидеть его, а теперь по его вине она страдает. Его рука коснулась ее щёки и подушечкой большого пальца он вытер ее слезу. — Если бы я это мог я бы прекратил, но не могу, — ком возник в горле и начал царапать, разрывая и не щадя. — Она предала меня, а я наговорил ей столько гадостей, не представляешь, — рассказывая матери, он не сдержал слез и продолжил: — Я не поверил ей и сейчас не верю, но она просто убила меня, убила, — ей было тяжело слышать все то, что говорит он, поэтому эмоции захлестнули и ее, женщина страдала так же, как и он. — Раньше я мечтала о том, чтобы ты встретил свою любовь, но никогда не могла подумать, что все будет так, — сказала Татьяна Львовна, сжимая кулаки сына в своих ладонях. — Как я хочу отпустить ее, я понимаю, что приношу ей одни страдания, но не могу представить свою жизнь без неё, она слишком глубоко проникла в мое сердце, — прижимаясь руку к груди, говорил он, тяжело дыша и задыхаясь от слез. Мать не могла найти нужных слов, а, возможно, она прекрасно понимала, что никакие слова сейчас не помогут, сейчас он слишком эмоционален и взвинчен, она побоялась спугнуть его своим натиском, в таком состоянии он может уйти из дому и что с ним будет дальше никто не знает. Татьяна Львовна приняла роль слушателя и, возможно, в этот момент это самое лучшее, что можно сделать. Она проводила парня в свою спальню и уложила его в свою кровать. Никита лёг и на вопрос хочет ли он остаться наедине с собой он ответил, что хочет попытаться уснуть. Женщина накрыла его одеялом и, приглушив свет, она оставила гореть потолочным светильникам, которые дарили мягкий и теплый свет. Когда он уже засыпал, парень услышал как мама разговаривала с кем-то по телефону. — Пусть он останется у меня на несколько дней, он в ужасном состоянии, — сказала она и после этого его сознание упало в пустоту.***
Никите нужно было просто время. Он все последующие дни не выходил из квартиры, парень не хотел никого видеть или разговаривать, мама единственный человек, которого он не терпел, а просто наслаждался ее присутствием. Он несколько дней упивался жалостью к самому себе, нескончаемо занимался самобичевание и пытался вспомнить в какой момент погряз во всем этом. Потом Никита начал стараться ненавидеть Офелию, это длилось всего один день, но в течении всего дня он выговаривал Татьяне Львовне о том, как сильно Офелия испоганила его спокойную и размеренную на тот момент жизнь. Надо сказать, что рядом с ним в этот момент была мама, которая старалась быть полезной ему именно сейчас. Ей нужно было работать, но ради него она все равно взяла пару дней отгула, ссылаясь на дурное состояние ребёнка. Это действительно помогло, спустя неделю проживания с ней он чувствовал себя значительно лучше. Все его преувеличенные, как кажется сейчас, чувства улеглись и утихли, теперь он мог трезво оценивать всю ситуацию, которая с ним произошла. Сейчас Никита мог найти логическое объяснение ее поступкам и, надо сказать, делал он это охотнее, чем когда винил во всем. Спустя некоторое время парень вернулся к отцу. Для Станислава Никитича возвращение сына имело огромное значение и, как только парень переступил порог отчего дома, мужчина поприветствовало его радостной улыбкой и пригласил вместе выпить кофе. Атмосфера в доме стала налаживаться и постепенно возвращалась в привычный ритм. Никита все так же не появлялся в школе и на вопрос отца об посещении учебного заведения он лишь бросил короткое: — Скоро, — и в очередной раз ушёл от разговора. Вечером наш герой назначил встречу с Глебом, который все это время не переставал звонить и интересоваться о его самочувствии. Они договорились встретиться в школьном кафе. Никита пришёл туда раньше друга, но как только Глеб пришёл и сел рядом, Артемьев решил безо всяких вступлений перейти к самой сути. — Дружище мне как никогда сейчас нужна твоя помощь, — выпалил Никита умоляющей заглядываясь в лицо Глебу. Тот явно напрягся от неожиданной резкости Никиты. Прочистив горло, он нервно заёрзал на своём месте и, словно пытаясь потянуть время, задумчиво вглядывался в пространство. — Какая помощь? — задал он злополучный вопрос. Напряжение настолько сильно повисло в воздухе, что, казалось, что угодно сможет застыть в нем. Молодые люди довольно эмоционально общались друг с другом, не переставая спорить. Никто из присутствующих понятия не имел, что эти школьники обсуждали далеко не школьную программу и не разногласия с родителями. Они хотели совершить безумное, хотели пойти на отчаянный шаг, подвергнуть свои жизни риску, ради призрачного счастья. Глеб не сдавался, парень как мог сопротивлялся, но Никита продолжал давить и настаивать на своём. — Это уже слишком, Ник! — Почему я должен уговаривать тебя?! — рявкнул Никита, тем самым привлекая большое внимание к себе. Мимо их столика проходили девушки и вдруг одна из них обернулась на его голос. — Какие люди, давненько мы тебя тут не видели, — прозвучал звонкий голос знакомой девушки. Никита и Глеб подняли головы и увидели рядом со своим столиком Настю, которая, скрестив руки на груди, взирала на них сверху вниз. Ее самодовольная ухмылка на губах и суженные глаза напоминали о не самых лучших моментах связанных с ней, Никита вспомнил какую роль сыграла эта девушка в его отношениях с Офелией, именно с ее мести начались серьезные неприятности. — Лучше сразу убирайся, пока я не начал крыть тебя трёхэтажным матом! — пригрозил Никита, одаривая бывшую подругу презрительным взглядом. — Ой, какие мы суровые, — наигранно произнесла она, изображая страх, — Что, ваша история любви с Богосян закончилась, так и не начавшись? Глеб тяжело вздохнул и, не поднимая головы, устало сказал: — Слушай, Насть, иди куда шла, а? — А что я сказала? — искренне удивилась блондинка. — По вашим лицам очевидно, что произошло что-то не очень приятное. — Ты сильно заблуждаешься в своих доводах, поняла? — зарычал Никита, смотря на девушка взглядом из под бровей. — Да? И где она сейчас, вы почти месяц не появлялись в школе? — Не твоё собачье дело, ясно? Пошла на хрен от сюда! — более не сдержался Никита. Настя враждебно оглядела друзей и на последней бросив: « Хамло!» — ушла.***
Дни сменяли друг друга так стремительно и не заметно, что Офелии показалось, будто она насовсем выпала из жизни и теперь никогда не сможет осознано проживать свою жизнь. Вся эта неделя была наполнена суматохой и вознёй с документами. Девушка всего раз вышла из дома и то для похода в школу, чтобы забрать оттуда свои документы, родители и вправду серьёзно занялись ее переводом в другую школу, что ещё хуже — в другой город. Все эти дни она ни разу ничего не сказала наперекор своим родителям, да и вообще сказанных ею слов за эти дни можно будет сосчитать на пальцах двух рук. Она была совсем безразлична к делам родителей, к их словам и их мнению, девушка была счастлива, что уедет из этой семьи очень далеко и на целый год, если повезёт, она там и останется при поступлении в ВУЗ. Офелия совершенно точно решила, что если в ее жизни не будет Никиты, то ей не нужны и родители, которые сделали абсолютно все, что могли, чтобы отдалить его от неё. Она с нетерпением ждала того дня, когда сможет уехать и покинет этот город, теперь Москва была не просто любимым городом, но ещё и местом, где она в каждой улочке видела его лик, жить тут стало невыносимо. Она ничего не знала о нем, даже когда она разговаривала с Катей, хотя бывало это в последнее время очень редко, девушка просила подругу ничего о нем не рассказывать. Подробности о нем могли ещё сильнее ранить девушку и уезжать станет не так просто. Катя все время спрашивала как же все-таки она решилась разорвать эти отношения, на что Офелия отвечала: «Не надо делать вид, что ты удивлена, ты знала, что однажды я это сделаю, Катя!» Вот так говорила она и, возможно, это было немного резко, но Катя, как никто, была против этой связи и на самом деле она этого не говорила, но Офелия всегда знала о чем именно она думает. Это был воскресный день, в этот день Офелия устроила в своей спальне небольшой беспорядок в связи со сборами. Она точно не знала, но, судя по разговорам родителей, на будущей неделе она уже уедет, возможно, во вторник или в любой другой день. Пока она недоуменно стояла над кроватью, где были разложены ее вещи, в спальню постучали. Судя по характерному робкому стуку, это мог быть только Гор Тигранович. Офелия не посчитала нужным что-либо ответить на это, да и видеть никакого не хотелось. После несколько секунд ожидания дверь в ее спальню открылась и из неё выглянула голова ее отца. — Ты собираешься? — поинтересовался он, когда уже полностью вошёл в комнату. — Как видишь, — холодно и безразлично отозвалась она, даже не взглянув на отца. Гор Тигранович сделал несколько шагов к ней и сказал с какой-то тоской в голосе: — Если бы ты знала, как сильно болит моя душа, дочка! Как мне тяжело тебя отпускать. Он говорил то, что меньшего всего ожидала услышать девушка. Она замерла на месте, не в силах пошевелиться. Отец говорил это так искренне и с такой болью, что ей самой вновь стало плохо, и каждый вдох стал тяжёлым. — Но ты, Офелия, просто не оставила мне выбора, ты лишила меня покоя и теперь я просто боюсь за тебя. — Отец, — резко оборвала она, сглотнув появившийся ком в горле и, осмелившись, она подняла на мужчину глаза и испугалась, когда почувствовала какое-то отторжение от того, кто создал ее. — Не говори того, что никому не нужно! Я сама рада, что уезжаю, так действительно будет лучше для всех. Гор Тигранович нервно потёр свой затылок и растерянно поднял глаза к потолку, его взгляд ещё больше поник, он словно потерялся, будто его что-то мучило и терзало, но что именно не знал никто или признаться самому себе было сложнее всего, с чем он сталкивался в этом мире. — Не знаю, правильно ли я сейчас поступаю, отпуская тебя, просто знай, что я люблю тебя больше жизни, Офелия, и видеть, как ты мучаешься, хуже самой смерти для меня! Офелия не смогла сдержать самую грустную ухмылку в жизни. Как же противоречивы его поступки, но бедный отец не осознаёт, что Офелия не просто переезжает на время, а уходит от родителей навсегда. Быть может его отцовское что-то подобное чувствовало, иначе как объяснить его запоздалое раскаяние, если, конечно, это было раскаяние. — Брось, пап, я знаю, что не оправдала твоих ожиданий, честно сказать, я и свои ожидания не оправдала, но жизнь распорядилась за меня и мое сердце сделало выбор, не ожидая моего согласия, — она примолкла, думая, что отцу не понравиться то, что говорит она, но он молча слушал. — Вы смогли нас разлучить, но пока я дышу, я буду помнить его и любить не перестану, отец! Последнюю фразу она сказала с чувством, так что в груди от обиды кольнуло, но позволить себе очередную слабость она не хотела. Он наверно тоже понял, что это прощание, она надеялась, что отец увидеть в ней перемены, ту твёрдость, которую сама ощущала, ту зрелость, что она обрела не без помощи любимого. Ей ещё много чего хотелось сказать отцу, но жизнь показала насколько это бессмысленно. — Я хочу только одного, чтобы ты смогла понять меня и простить, — выдал мужчина по окончанию затянувшейся паузы. Она не нашла чего ответить. «Я надеюсь, что смогу однажды тебя простить!» Единственное, что прозвучало у неё в голове, но произносить это в слух она не сочла нужным и, как только за отцом закрылась дверь, она плюхнулась на кровать. В следующую секунду прозвучал резкий и продолжительный стук в окно, отчего девушка вздрогнула. Обернувшись, она не поверила своим глазам. Офелия, застыв на месте, только и делала, что моргала глазами. Прямо за окном стоял Никита, ей показалось, что у неё уже галлюцинации и он как будто парил в воздухе, но когда она встала и медленно подошла к окну, то обнаружила, что парень стоял на подъёмном кране. Никита смотрел на неё своим серьёзным взглядом и хмурыми бровями, но один только его лик взбудоражил ее. Все чувства, которые успели утихнуть за эти дни снова взбушевались внутри, то безумство, которое двигало ей напомнило о себе с новой силой. Видеть вот так близко самого родного человека после долгой разлуки было высшей степенью эйфории. Девушка открыла окно и, не зная даже как реагировать или что говорить, просто молча бегала глазами по его лицу, все ещё сомневаясь в то, что видит его перед собой. — Думала сбежать от меня? Ты оказывается ещё та стерва, Офелия!