Дорога домой

По карнизу единственного окна стучал дождь. Серое небо клубилось над желтеющим лесом, трогало макушки деревьев и холодной влагой пробиралось в дом. Сергей поёжился, сильнее кутаясь в одеяло. Впервые за долгое время он проснулся в новой комнате. Тут всё было таким же, как и в прошлой: светлые каменные стены, пыльный пол, камера под потолком и решетка на окне, но в то же время всё было пугающе другим. Ему казалось, что его обокрали. Не было трещинок, в которые он прятал таблетки, вываливающегося камушка, которым он их растирал, не было замка на оконной решетке и потрескавшейся краски на потолке. Проволоки теперь у него тоже не было. Наверное, он должен быть расстроен? Хотя бы чуть-чуть? Пахло сырым бетоном и песком. На самом деле не так плохо. Разумовский уже совсем привык к этому запаху, как и к запаху дешевого хвойного шампуня в ванной. Каждый раз, когда он сознательно вдыхал его, спрашивал себя: "так теперь пахнет мой дом? А у меня хоть когда-нибудь был дом?" Ответ был спрятан в далёком детстве. Ночью Олег принёс тёплое тяжёлое одеяло и заботливо укрыл им. Рядом положил забытые в старой клетке альбом и пастель. Потом зачем-то ласково убрал прядь волос с лица и ушёл. Сергей ничего к этому не почувствовал, но притворился спящим. Теперь альбом осуждающе лежал рядом, напоминая о необходимости самовыражаться. Но выражать Сергею было нечего. У него всегда было так: что в голове, то и на бумаге. А в голове ничего не было. У него и себя-то толком не было. Такой же пустой внутри, как и этот альбом. Только пара страниц цветных, и то испорченных. Словно у него осталось только тело, наполненное бесполезными воспоминаниями, а его самого уже нет. И даже это тело его подводило. Он был перманентно сонный и уставший, с мутной тяжёлой головой и медленными серыми мыслями. Особенно противно существовать было по утрам. К вечеру обычно совсем привыкаешь к своему состоянию, днём его не замечаешь за какими-то делами, но вот с утра ты максимально несчастен. Во сне ведь ничего не болит и не беспокоит, особенно когда самих снов не видишь. Тебя там даже и не существует. Ни тебя, ни надоедливого яркого солнца, ни влажного холода, ни ноющих костей. Ни прошлого, полного ошибок, ни будущего, пугающего неопределённостью, ни настоящего, пропитанного сожалением. Сергей кусал онемевшие губы. Потом оттягивал их пальцами за сухие кусочки кожи и отдирал их, с удовольствием пробуя на вкус свою кровь. И это доказывало, что он живой. С одной стороны, Разумовский жалел о своём решении остаться. Оно было импульсивное, необдуманное и идиотское. Он, как и всегда, сделал то что захотел, а не то что нужно. Поддался вдруг нахлынувшим глупым эмоциям. Можно было подумать, что Волков им манипулирует, но это не было в его характере, да и Сергей всегда хорошо замечал такое, не повелся бы. И от этого было ещё обиднее. Олег ему и деньги предлагал, и документы. Дурак, уже бы был свободен, сидел в гостинице и наслаждался нормальным завтраком. А с другой стороны у Серого ведь даже плана нормального не было. Даже сейчас он не знал, что бы предпринял, если бы ушёл. Куда ему идти? Что делать? Он ведь и правда не в себе. Он зависит от Волкова. Было сложно признать, но ему нужны забота и внимание. Морально и физически. Он разбит, если не уничтожен. Уязвим. Без Олега, наверное, он бы забывал есть и принимать таблетки. Что уж говорить о добыче денег? С такой пустой и мутной головой ему обычный сайт будет сложно написать, не то что взломать кого-то. — Утро, — прохрипел Волков, со скрипом открывая дверь. На этой был обычный замок. Была бы проволока или шпилька, можно было бы вскрыть. Но теперь уже вроде как незачем. Сергей же сам решил остаться. Будет так нелепо и стыдно теперь заявить, что он передумал. — Серый? — Утро, — проговорил Сергей, очнувшись от мыслей. Он встал, нехотя покинув одеяльный кокон, завел руки за спину и повернулся. — Обойдёмся без наручников. Ты же их вскроешь за пару секунд. — И правда. — Сергей повернулся к Олегу и тот чуть отступил в сторону, пропуская его вперед, в коридор. Разумовский медлил. Он мельком взглянул на свои запястья и снова уставился на Волкова. — Ты уверен? — Я присмотрю за тобой. — Он натянуто улыбнулся, и Серый всё же переступил порог комнаты. Олег прикрыл дверь и положил руку ему на плечо. Тот немного осмелел и медленно пошёл вперед. Ему не хватало ладони на спине и тепла, но он наслаждался новой маленькой радостью, свободными руками. После уже знакомой ванны, они спустились вниз по скрипучей деревянной лестнице. Сергей запомнил коридор на первом этаже светлым, с яркими солнечными пятнами на обшарпанных стенах и пылью, танцующей в пробивающихся сквозь заколоченные окна лучах. Сейчас же было пасмурно, и всё выглядело брошенным и забытым. Ситцевые пыльные шторы грязным тряпьём свисали с гардин, под окнами пол был сырой и опасно прогибался под ногами. Пахло лесом, прелой листвой и грибами. Олег привел его в большой обеденный зал. Окна были плотно заколочены, и в темноте можно было разглядеть лишь стулья, поднятые на столы. За перегородкой раздачи нашлась просторная кухня. Напротив двери две глубокие промышленные раковины бросались в глаза горой посуды в них. Свет единственной флуоресцентной лампы придавал металлическим шкафам и столам неестественные холодные блики. Как в операционной. Посреди комнаты металлический поварской стол, накрытый на двух персон. Не сложно было догадаться для каких. Сергей взгромоздился на барный стул, Олег сел напротив. На завтрак были чай, печенька и дешевая овсянка, спасибо, что с сахаром. Навевало воспоминания о детском доме. Сергей ковырялся в тарелке, выбирая шелуху на край. Лампа над головой противно гудела и изредка мерцала, лишь усугубляя давящее молчание. Как начать говорить, если вы никогда этого не делали? Вопрос хороший. Правда, когда они последний раз разговаривали? Вот так просто, по-дружески? К своему стыду, Сергей не смог вспомнить. Наверное, в студенчестве? Тогда они могли не видеться по нескольку дней, а то и недель. Привыкшие к близости друг друга, в детском доме они постоянно были вместе, и, хоть обычно часто болтали ни о чём, иногда могли за день перебросится всего парой слов. Особенно если у кого-то из них было плохое настроение. Выпустившись, они впервые оказались разлучены надолго, и при встречах их было не заткнуть. Правда, по-настоящему скучать они стали друг по другу только когда Олег ушёл в армию. И вот тогда их редкие разговоры стали полны не только впечатлений, но и глубоких, печальных мыслей. Пока эти разговоры вообще были. Потом учеба, сессии, наёмничество, соцсеть, горячие точки, и у них даже телефонных звонков почти не осталось. А затем Птица, тюрьма, Венеция, и даже вспоминать не стоит что было дальше. Хорошеньким же ты другом был, Разумовский. Ты вообще Олегу был другом? Не боссом, не заказчиком, а именно другом? Спрашивал у него как дела? Как он себя чувствует? Или просто кидался в него деньгами и приказами? Как же паршиво чувствовал себя Волков, когда его разжаловали из лучшего друга в служку? Или ему было всё равно ещё тогда, когда он подписал контракт? — Чего не ешь? — Не выдержал Олег. Тарелка перед ним уже была пуста, а Сергей не проглотил и ложки. — М? — Он поднял на него недоуменный взгляд. Волков говорил без агрессии, да и выглядел не особо заинтересованным в происходящем. Даже уставшим и скучающим, но его голос так внезапно разрезал тишину, что Серый растерялся. — Знаешь, есть ложкой намного приятнее, чем пить её с края. — Поэтому ты в ней ковыряешься? — Наслаждаюсь процессом. Имея не ценим, теряя плачем, — проговорил Разумовский и стал силком запихивать в себя серую жижу. Олег тем временем принялся за чай. Он уставился в экран смартфона, и тот подсветил его лицо, очерчивая морщины и оттеняя синяки. И вдруг Сергей увидел совсем не того молодого, улыбчивого и горячего Олега, которого он, наверное, действительно не ценил, а невероятно уставшего мужчину с болезненно дрожащими руками, погасшими глазами и шрамами, совершенно ему незнакомыми. Старого друга, которого, к своему счастью, он ещё не потерял. Оказывается, время не стоит на месте. Казалось, что их последние посиделки за чаем были в прошлой жизни. — Что будет дальше? — Прошептал Сергей, заглядывая в потухшие карие глаза. — Трудотерапия, — кинул Олег, и Разумовский с ужасом перевел взгляд на тарелки. — Нет, этим займусь я, — поспешил успокоить его Волков. Ему не хотелось, чтобы Сергей нашёл в этой куче нож или сделал острые осколки. — Ты поможешь мне тут, а потом пойдём в зал. Уборка на кухне шла медленнее, чем планировалось. Олег то и дело шипел на тарелки и ронял что-то обратно в раковину, а Серый еле ползал, протирая столы и полки непослушными ослабшими руками. Навыки, полученные в школе, всё же пригодились, пусть это и проходили на субботниках. Нужно было поговорить, но между ним и Олегом словно была стена. Трудно было даже просто найти тему для разговора, не то что начать его. О чем вообще можно поговорить? Обсуждать происходящее не хотелось, Олег и так ходил темнее тучи, если полезть к нему с расспросами, наверное, станет хуже. Ещё в детстве он отказывался обсуждать свои проблемы, говоря, что всё нормально, а в юношестве и вовсе закрылся, даже от Серого. Говорил, что обратится, если нужна будет помощь и всё. Даже когда начались серьёзные проблемы с учебой, он не захотел тревожить занятого своей собственной сессией друга, а ушёл в армию. Отлично тогда поговорили. Ладно до драки не дошло. Обсуждать недавние события тоже не вариант. Да и как начать? «Я вот на днях стал аватаром древнего бога, а ты чем занимался?» После этого Волков сам его в психушку отвезёт. Хотя узнать, как на самом деле дела у Олега, хотелось. — Слушай, а почему ты не готовишь? — Разумовский предпринял отчаянную попытку поговорить на нейтральную тему и, кажется, наступил на мину. Олег замер, словно напрягшись, но не стал поворачиваться к нему. — Не хочу, — сухо ответил Волков после нескольких секунд молчания и продолжил мыть посуду. Ещё бы он хотел готовить для своего убийцы. Какой же Сергей всё-таки дурак. После кухни они перебрались в зал. Тот самый, с плотными чёрными шторами и бордовыми обоями, почти не пострадавшими от влаги. Тут должны были быть вечеринки, а не логово наёмника. Олег сгребал бутылки и мусор со столов, а Серый держал мешки. С Волковым было явно не всё в порядке. Выходит, он мало спал, много пил и даже себе не готовил. Может, он и не общался больше ни с кем кроме Серого? Времени ведь особо не было. Чем он ещё занимался? Как спросить? «Выглядишь паршиво, пробовал поспать?» «Я не удивлён, что ты не ешь ту дрянь, я тоже не в восторге, но, может, всё же стоит иногда закусывать?» Все дружеские шутливые интонации в голове вдруг слышались издевательством, и Сергей молчал. Молчал и смотрел, как Олег, зевая, скидывает в мешки десятки бутылок. Десятки десятков. Ему тоже трудно. Ему тоже больно. Это казалось очевидным. Мозгом он чувствовал себя виноватым в их сегодняшнем положении, думалось, что он должен как-то помочь или поговорить, хотя бы посочувствовать, но ведь Волков сам это всё выбрал, сам так жил, хотя мог просто убить Серого или вообще за ним не возвращаться. Но он сказал, что делает это всё потому что когда-то они были семьёй. Преданный. Во всех смыслах. Они ведь больше не семья, и давно уже. Да и помочь Волкову, даже как-то повлиять на него Разумовский не мог. И права не имел. Достаточно натворил, чтобы лезть в чужие дела. Когда с мусором было покончено, Сергей прилёг на дальний диван, наблюдая, как Олег вытаскивает большие звякающие стеклом мешки в коридор. Помещение словно стало больше с прошлого раза. А дело лишь в мусоре и открытых окнах. Свет помог найти и пианино, и скульптуры, и барную стойку, и даже искусный узор на деревянном дубовом полу. Разумовский прикрыл глаза, представляя, как в этом зале играла музыка, собирались люди, пили и танцевали. Как этот покинутый дом должен был жить и выглядеть, если бы его не бросили. — Опять тебя к обеду сморило, — проговорил где-то над ухом Волков, накидывая на Серого одело. — Почему ты живешь здесь, а не в комнате? — Сергей подвинулся, и Олег сел у его головы. — Так было удобнее, — ответил он холодно, как и в прошлый раз. — Как ты себя чувствуешь? — Всё же решился спросить Серый. — Нормально. Жутко не высыпаюсь, только и всего. — Сергей не поверил, что только это. — А что будет дальше? — Покушаем и ляжем спать. Ты всегда засыпаешь после обеда. Сегодня даже раньше. — Ладно. — Он уставился на ладонь Волкова, лежащую совсем недалеко от его лица. — Но я спрашивал не про сейчас, а вообще. Что мы… Ты вообще планируешь делать дальше? — Вообще? — Олег откинулся на спинку дивана и вздохнул. — Пока поживём тут, где легко достать рецепты на таблетки, зимой переберёмся на новое место. Там, надеюсь, тоже будет не сложно. — Я до конца жизни их буду пить? — Нет. Конечно нет. — Сергей потянулся к его ладони, Олег заметил это движение и ответил прежде, чем подумал. Сжал тонкие холодные пальцы в своей руке, и его сжали в ответ. — Брошенные дети голоднее до любви, — вдруг произнёс Разумовский и на секунду посмотрел Волкову в глаза, словно испугавшись реакции, но тот оставался невозмутим и даже не двинулся. — Помнишь, так нам говорила воспитательница в детдоме. — Да, было такое. Как её звали? — Вроде бы, — он на секунду задумался. — Татьяна Михайловна? — Да, точно, — протянул Волков, откидывая голову на спинку дивана. —Добрая была женщина. Все её любили. — Ага. — Он смотрел на их руки, сплетенные пальцами, и на языке крутилось слово. — Спасибо тебе. — За что? За одеяло? — Олег изумлённо уставился на Разумовского, прижавшегося лбом к его запястью. Тот молчал. — Как ты себя чувствуешь? — На самом деле я ничего не чувствую, но кажется, что если перестану изображать эмоции, стану совсем неполноценным, и тебе будет ещё тяжелее. — Он прикрыл глаза, проигрывая сну. — Хотел бы я всё изменить. По спине Волкова пробежали ледяные мурашки, и всё внутри него сжалось в тугой липкий комок. Он заставил себя сглотнуть горькую слюну и подавил все, что ещё не успел понять.