Проклятье

      Геллерт вытянулся, сжав мелко дрожащей рукой плечо Альбуса, схватил ртом воздух и резко выдохнул, рассмеявшись. Его всегда разбирало на смех в такие моменты. Альбус вытер руку оставшимся на прикроватной тумбе платком и прижался к нему, целуя в мокрый блестящий лоб.              Они лежали, слепившись в тесный клубок из переброшенных друг через друга рук и ног. Альбус никак не мог насмотреться на это лицо, которое теперь знал наизусть. Геллерт тепло улыбался, так же молча глядя ему в глаза. Набрав в грудь воздуха, он приоткрыл рот и тут же плотно сжал губы.              — Что?..              Геллерт покачал головой.              —Боюсь сейчас сказать что-нибудь не то. Потом буду жалеть.              — Например?              — Например, что у тебя глаза такие… очень голубые.              Альбус беззвучно рассмеялся, целуя его в плечо.              — Буду знать. Мастер комплиментов.              Геллерт скорчил лицо в гримасе и мотнул головой.              — Обливиэйт это. Сейчас же.              На этом он, к сожалению, закончил с откровениями, о которых будет жалеть. Досадно, Альбусу хотелось бы знать, что сейчас происходило в его голове.              Он устроил голову у плеча Геллерта и, как ему казалось, ненадолго прикрыл глаза. Накопившаяся за день усталость дала о себе знать, веки отяжелели, будто налившись свинцом. Приплывавший сон грубо прервал Геллерт, встряхнув его за плечо.              — Эй. Только не говори, что собираешься спать. Нам ещё купаться. Забыл?              Хотел бы забыть. Альбус страдальчески застонал и зарылся лицом в одеяло. Геллерт сел и затормошил его, тщетно силясь поднять с постели.              — Альбус, не смешно. Вставай же, ну.              Альбус бросил на него усталый взгляд через плечо.              — Когда ты заберёшь ванну к себе в комнату? Это бы многое упростило.              — Никогда. Тётя не позволит. А если забирать по вечерам, это может вызвать ненужные вопросы.              Альбус улыбнулся.              — А если она увидит своего племянника голым в саду среди ночи, это не вызовет вопросов?              — Её окна с другой стороны. Альбус, давай, не ленись! Каждый раз одно и то же. Я не собираюсь так спать.              Тяжело вздохнув, Альбус всё же заставил себя подняться. Они трансгрессировали в сад прямо так, нагишом и не обуваясь. Тёплая спальня за один миг сменилась ночной сыростью. Босые ступни сжались от прикосновения к выложенной камнем дорожки у задней двери дома. Альбус поёжился. Геллерт, обняв себя одной рукой за предплечье, решительно потянул его к колодцу. Идти до него было меньше минуты, но ночью расстояние сказочным образом растянулось, и Альбусу казалось, что шли они ужасно долго.              Бледно-жёлтый месяц скрылся за серыми тучами, оставив их темноте, ощущавшейся полной для непривыкших к ней глаз. Геллерта он бы наверняка потерял, если бы не слышал шлёпанье босых ног по влажной земле и не ощущал крепко сжавшую его руку ладонь.              Альбус старался ступать осторожно, боясь наколоть ногу или сойти не туда. Геллерт нетерпеливо дёргал его за руку и, не выдержав, отпустил, быстрее зашагав вперёд. По удалявшемуся шелесту травы Альбус понял, что он ушёл вперёд.              Над головой нависали ветви плодовых деревьев, словно расставленная кем-то сеть. На мгновение Альбус ощутил лёгкий страх, как в детстве, когда, делая покупки, мать отходила к одному из прилавков и терялась в толпе людей. Больше не обращая внимания на ветки и мелкие камни под ногами, Альбус побежал вперёд.              Оцарапав ногу о колючий куст крыжовника, Альбус нагнал Геллерта, когда тот уже крутил ворот, вытягивая ведро. В свете выглянувшего месяца его белый силуэт стал призрачным. Казалось, сейчас истончится и исчезнет, оставив Альбуса здесь одного.              Альбус остановился у колодца и, сам не зная зачем, схватил Геллерта за локоть. Тот дёрнул головой в его сторону, чуть не выпустив ворот. Его белёсые в лунном свете глаза взглянули с немым вопросом. Альбус неровно улыбнулся и, покачав головой, отступил к другой стороне колодца.              Монотонное поскрипывание ворота и трескотня ночных насекомых мало-помалу убаюкивали разогнавшееся сердце. Обняв себя за предплечья, Альбус запрокинул голову, взглянув на тёмное неприветливое небо. Распухшие облака плыли низко над землёй, закрыв собой звёзды.              «Да что с тобой?» — задал он себе вопрос.              Ответа не нашлось.              Совсем близко донёсся плеск воды, звякнула цепь. Придерживая ворот, Геллерт полез снимать ведро. Его левое плечо сильно напряглось и резко ушло назад, когда он потянул его на себя. Альбус дёрнулся вперёд подхватить его, но было поздно: ведро накренилось и окатило Геллерта потоком ледяной воды. Сколько бы ни жарило днём солнцем, вода в колодце не прогревалась никогда, уж Альбус-то знал.              — Ай, verdammter Eimer!              Наблюдая за тем, как Геллерт кричит на ведро, Альбус не сдержался захохотал. Кто бы мог его винить? Геллерт медленно обернулся к нему, всё ещё сжимая ручку полупустого ведра. По его мелко дрожавшему телу стекала вода. Он обиженно закусил губу.              — Это смешно, по-твоему?              Альбус, всё ещё давясь смехом, показал крошечное расстояние между пальцами. Геллерт сжал губы и, приподняв ведро обеими руками, сделал быстрое движение вперёд. Альбус едва успел зажмуриться, прежде чем холодная вода плеснула ему в лицо, окатив с головы до ног. Он испуганно вскрикнул и задержал дыхание. Вода бежала по его лицу, волосы прилипли к плечам и спине. Геллерт стоял напротив, растирая себя ладонями, и ухмылялся.              — Спасибо, Геллерт. Ты очень добр.              Геллерт фыркнул.              — Я никогда и не говорил, что добр. Я справедливый.              — Справедливый, говоришь? Ну-ка, дай мне его сюда.              — Что ты хочешь сделать? Нет!              Он отскочил от надвигавшегося Альбуса, прижав к себе ведро. Они закружили вокруг колодца. Возможно, им не стоило так шуметь, их заливистый смех и визги в ночной тишине разносились на всю округу, но тогда это совсем не пришло им двоим в голову.              Набегавшись и искупавшись в конце концов, они вернулись в комнату Геллерта. Только оказавшись в тепле Альбус почувствовал, насколько сильно успел продрогнуть. Он едва не поджёг себе волосы, пытаясь трясущейся палочкой наложить на них согревающие чары. Надев бельё, они забрались в постель, свернувшись в обнимку под одеялом. Усилившийся ветер звучно хлопнул незакрытым ставнем о стену, но подниматься никто из них не захотел.              Единственную подушку Геллерт уступил Альбусу, распластавшись на нём сверху и пристроив голову на груди. Альбус положил зябнувшие ступни на его голени, Геллерт не возражал. Наконец, стало тепло. Тело Геллерта приятно давило сверху. Альбус просунул руки за его спину и крепко обнял, уткнувшись носом в его макушку. Пахло привычно волнующе и… возбуждающе. Альбус слабо качнул головой. Нет. Второй раз выходить на улицу этой ночью он был не готов. Оставалось сообщить об этом своему телу.              Полежав с минуту, Геллерт завозился на нём, переворачиваясь то на бок, то на живот. Когда сдвинуться попытался Альбус, он укусил его в плечо. В этот раз, к счастью, просто условно коснувшись зубами, а не вцепившись, как в кусок мяса.              — Альбус, dummkopf. Я всё понимаю, но меня не тянет снова купаться. Так что постарайся без лишних телодвижений.              — Кто бы говорил, — он улыбнулся.              Наконец, он успокоился, и комната снова погрузилась в тишину. Альбус прикрыл глаза, стараясь не обращать внимания ни на жар тела, ни на пальцы, закручивавшие его подсохшие волосы в кольца.              — Так что случилось сегодня?              Он открыл глаза, уставившись в тёмный потолок. Лампу они погасили.              —Тебе придётся уточнить.              — Ты понял, о чём я.              В воздухе снова повисло напряжение, для которого Альбус сейчас был слишком измотан.              — Да так… — память услужливо подбросила ему кухню, залитый водой пол и катившиеся по щекам слёзы. — Небольшая семейная ссора.              — На предмет?              — Да как обычно. Не то чтобы что-то интересное.              Альбус зевнул, хотя зевать ему не хотелось.              — Небольшая семейная ссора, после которой тебе расхотелось со мной гулять. Интересно… — Пару секунд Геллерт молчал и добавил резко изменившимся голосом: — Что этот маленький говнюк сказал обо мне?              — Геллерт! — Альбус дёрнул бровью. — Это мой брат, перестань.              — И что? Твой брат не может быть говнюком?              — Это неважно сейчас. Предметом ссоры была не твоя персона.              — О, то есть обо мне вы не говорили?              Альбус вздохнул.              — Суть была во мне, в моих… обязанностях.              Он кожей почувствовал улыбку Геллерта.              — Мне нравится, как ты уклоняешься от прямых вопросов. Ладно, что там с обязанностями?              — Если коротко, я их не выполняю. Сошлись на том, что всю первую половину дня я теперь полностью провожу дома и занимаюсь делами. Поэтому мне и нужно завтра встать рано. Хотя если быть точным, уже сегодня.              — Теперь что-то проясняется. А сон ты куда поместил в своём расписании?              — На ночь, полагаю. Придётся довольствоваться днём, — Альбус осторожно покосился на его затылок. — Всё нормально? Ты ведь сам попросил о том же, так что… по-моему, всё складывается удачно.              Геллерт медлил с ответом. Не видя его лица, Альбус затруднялся понять, как он воспринял эту новость. Геллерт что-то пробормотал, зарывшись лицом в его плечо.              — Что?              Он приподнял голову.              — Я говорю: делай, что хочешь. Хотя это бессмысленно.              Альбус сдвинул брови у переносицы.              — Спасибо за то, что в меня веришь. Это не такой сложный план, я справлюсь.              Геллерт вздохнул и завозился, удобнее устраиваясь на его груди.              — Да верю я в тебя. Я не верю в то, что в твоей затее есть хоть капля смысла.              — Что ты имеешь в виду?              — Тебе это не понравится.              — Скажи уж.              — Как скажешь. Ты пытаешься починить то, что сломано в основании. Понимаешь?              — Не очень.              — Альбус, у тебя не получится помириться с братом. Что бы ты ни сделал, всё всегда будет не так. Это же очевидно. Старайся ни старайся, ему никогда не будет достаточно.              Геллерт говорил так раздражающе расслабленно и отстранённо, что в эту секунду Альбусу захотелось скинуть его с себя. Несколько секунд ему понадобилось на то, чтобы восстановить оборвавшееся дыхание.              — Ты делаешь очень смелые выводы о семье, про которую ничего не знаешь, — процедил он. — Перестань. Надеюсь, ты меня услышал, и это последний разговор.              — Ладно, — легко согласился Геллерт и добавил совсем тихо, — я подожду.              На это Альбус предпочёл не отвечать. Он прогнал эти мысли прочь, как и десяток других, про которые ему было слишком больно думать. Вместо этого он задумался о том, что сейчас самый подходящий момент сказать. Можно, конечно, сделать это завтра или днём позже, но в любом случае когда-нибудь придётся, так что этот момент ничем не хуже других.              — Я сказал тебе не всё.              Геллерт хмыкнул.              — Догадываюсь.              Альбус зажмурился и на одном дыхании выпалил:              — Я не поеду с тобой этой осенью.              Образовалась недолгая пауза. А после Геллерт вскинулся, приподнявшись на локте, и наклонился к нему так близко, что Альбус столкнулся носом с его щекой. Прямо на него смотрели живые, совершенно обозлённые глаза, и на их дне Альбус разглядел испуг.              — Что ещё за новости? Ты специально подбирал момент, когда я буду не в состоянии с тобой спорить? Мы же обо всём договорились! Ты сам… — его голос сорвался, — сам сказал. Ты согласился.              Альбус отвёл глаза.              — Я говорил только о том, что хочу уехать с тобой. Я не говорил, что смогу этой осенью.              Геллерт рассмеялся, правда, совсем нерадостно.              — Начинается. «Я не это имел в виду». И кто сказал, что мы говорили об осени этого года, да? Альбус, что за уловки? Ты что, не хочешь?              — Я хочу, я не могу! Ты разве не видишь, что происходит? Ариане нужен присмотр, кроме меня его обеспечить некому.              — Как это некому? Пусть твой братец смотрит за ней.              — Геллерт, ему пятнадцать. Аберфорту нужно учиться.              — Не сомневаюсь, — он усмехнулся. — Но он определённо в этом не преуспел. Думаешь, Хогвартс сделает из него волшебника за последние три года? Альбус, это пустая трата времени. Он окажет преподавателям большую услугу, если не вернётся.              Альбус медленно вдохнул и выдохнул, призывая всё своё спокойствие.              — Не тебе и не мне это решать. За три года можно успеть многое. В любом случае, я не имею права лишать его образования.              — Да ты просто трусишь, — Геллерт сощурился. — Спокойнее остаться в своей деревне и плесневеть, верно же? Ты просто используешь свою семью как оправдание.              — Я не… — Альбус перевёл дыхание. — Думай, что хочешь. Геллерт, мне нужно три года. Только три года и…              — Замолчи, я не хочу этого слышать! Ты не можешь, я же… — Геллерт осёкся, его взгляд заметался по углам. Он обхватил его лицо, больно сдавив большими пальцами подбородок, и заговорил, глядя в упор. — Хватит споров. Это глупо, совершенно нечестно, и я это докажу, когда ты будешь слушать. Ты расстроен, вот и всё. Твой братец заклевал тебе мозг, и тебе кажется, что это единственный выход. Но это не так. Мы поговорим об этом, когда ты придёшь в себя. Или не придётся ни о чём говорить, ты и сам всё поймёшь. Идёт?              Альбус кивнул, насколько позволяла хватка пальцев.              — Идёт. Отпусти меня, пожалуйста.              Геллерт разогнул пальцы так тяжело, словно их вырезали из дерева, и тут же прижался к его губам, быстро целуя. Отстранившись, он лёг в то же положение, что и раньше, только теперь тесно обхватив его за талию.              — Давай спать.              Только после этого Альбус смог нормально вдохнуть. Он и сам был рад не спорить сейчас, реакция Геллерта его напугала.              Альбус лежал с открытыми глазами, ничего не видя перед собой. Что он делал? Геллерт ведь не уедет без него? Останется с ним на три года? Бред, Альбус не мог этого представить. Но они не могут просто разойтись в разные стороны, будто ничего не было, верно? Альбус плотнее обхватил плечи Геллерта, прижимая к себе. Он сказал, что это не единственный выход. Может быть, он что-то придумал? Нет, Альбус дал обещание, что останется, он не должен искать лазейки. Или всё же…              Перед внутренним зрением появилось поле, по которому Альбус ходил почти каждый день по дороге к Геллерту. Колени рассекали заросли высокой травы. Воздух мерцал от полуденного зноя, сделав окружение похожим на расплывшийся масляный пейзаж. Духота давила на грудную клетку, затрудняя каждый вдох. Он поднял голову, на мгновение ослепнув от яркого солнца. Руку ужалило болью. Альбус поднял её к лицу. Поперёк ладони сочился кровью длинный свежий порез. Кто-то налетел на него со спины и схватил за локоть. По шее, лаская, скользнули чьи-то мягкие волосы. Обоняние обволокло родным пряным запахом.              Быстрее, Альбус! Не стой столбом.              Жар и духота усилились. Треск. Альбус обернулся. Его лицо лизнуло огнём. Зелень травы вспыхнула легко, как факел. Стена огня отстранилась и вновь приблизилась, словно играя, но уверенно сжимала его в кольцо. Порыв ветра. Оранжево-красные языки ринулись вперёд. Пламя охватило его, проглатывая в глубине своей пасти.              … Рядом что-то дёрнулось и ткнуло его в живот. Альбус вздрогнул и резко открыл глаза. Геллерт переворачивался набок. То, что упиралось в живот, было ничем иным, как его рукой, которую он подложил под себя, не удосужившись слезть с Альбуса.              Наконец, он затих, и Альбус снова прикрыл глаза. Детали сна уже начали забываться, остались только ощущения невыносимого жара и страха. Тяжесть тела теперь не казалась ему такой приятной. Вероятнее всего, недостаток воздуха и послужил причиной бредовых видений. Идея попросить Геллерта слезть с него и лечь на свободную половину кровати казалась ему кощунственной. Не так часто им будет выпадать шанс проводить ночи вместе.              Тихо вздохнув, Альбус вытянул руки по швам и попытался заново поймать сон. Напрасно. Как назло, зачесалось содранное этим вечером колено, а дотянуться до него не представлялось никакой возможности. Альбус пытался о нём не думать, но чем больше он прикладывал усилий, тем сильнее нарастал зуд. Ещё ему хотелось перевернуться. А спустя минут пятнадцать это желание стало жизненно необходимым.              Геллерт не спал, ворочаясь с боку на бок, чем будил едва успевшего задремать Альбуса. На пятый или шестой раз Альбус принялся составлять длинную речь, чтобы мирно и без обид лечь по разные стороны кровати.              —Ты спишь?              На ум пришло много саркастичных ответов, но Альбус счёл за благо просто ответить «нет».              — Вот и мне не спится. В голову лезет… всякое. Поговоришь со мной?              Его усталый тон и это «всякое» Альбуса насторожили. Он растёр веки, стряхивая сонливость, и быстро ответил.              — Конечно.              Геллерт поднялся и пересел на другую сторону кровати возле его плеча. Альбус тут же воспользовался своей свободой, чтобы почесать, наконец, колено. Затем приподнялся, прогнувшись в пояснице, встряхнулся и сел, подложив под спину подушку. Геллерт всё это время сидел молча, развернувшись к нему вполоборота. Его пальцы рассеянно комкали край одеяла.              — Так о чём ты задумался? Если о том, что я сказал, то…              — Нет. То есть и об этом тоже, но ты же обещаешь подумать об этом ещё?              Взгляд впился ему в лицо, и Альбус поспешил кивнуть.              — Хорошо.              Геллерт опустил голову, и невидимое давление исчезло. Альбус в который раз спросил себя, что нужно сделать, чтобы научиться так же сильно смотреть.              — Что тогда?              — Ну… — он шумно втянул воздух через нос. — Мне кажется, со мной что-то не так.              Альбус почувствовал, как его брови сами собой поползли вверх.              — Да ну? Не может быть.              — Смеёшься?              В голосе послышалась враждебность. Альбус развёл руками.              — Я даже не улыбаюсь.              Геллерт пытливо оглядел его.              — У тебя лицо такое… Хотя у тебя всегда оно такое.              Он запрокинул голову. Кадык дёрнулся на его длинной шее.              — Я не знаю, почему мне это снится.              Он продолжил разговор с того же места, словно они и не прерывались. Альбус обеспокоенно покосился на него.              — Часто?              Геллерт качнул головой.              — Не очень. Когда я странно себя чувствую. Будто недостаточно хорош, — он дёрнул уголком рта. — Глупость, да?              В этом месте следовало кивнуть, что Альбус и сделал.              — Я просто… просто не понимаю, почему это происходит. Мне не из-за чего переживать. Почему я продолжаю об этом думать?              — Я не уверен, но может быть, это называется совесть?              — Нет. Это как рикошет. Хотя нет, — он потёр пальцами, силясь подобрать аналогию. — Скорее, отдача. Закон равенства действия и противодействия.              Альбус наморщил лоб.              — Это что-то из программы Дурмштранга?              — Это Ньютон, Альбус.              На осознание ушло несколько секунд.              — А-а… — протянул он. — Та книга.              — Да. Которую ты не прочёл, по всей видимости.              Альбус почувствовал себя уязвлённым.              — Я приступал. Показалось сложноватым, и я оставил.              Геллерт одарил его самодовольной улыбкой. Альбус понял, что прочтёт эту злосчастную книгу, даже если придётся пожертвовать парой ночей здорового сна. Хотя бы чтобы стереть это высокомерное выражение с его лица.              — Хорошо, в чём суть?              Лицо Геллерта как будто даже просветлело. Возможно, больше, чем интеллектуально унижать, ему нравилось только рассказывать. Впрочем, в его случае одно мало отличалось от другого.              — Смотри. Два тела взаимодействуют друг с другом с равными по величине и противоположно направленными силами.              Альбус представил. И приложил ко рту кулак, скрывая смешок.              — Мерлин, Альбус… Не те два тела.              — А почему нет?              — Это означает, — с нажимом продолжил он, — что если первое тело действует на второе, то и второе действует на первое.              — Ладно, пусть так. Какое отношение это имеет к тебе и Михаэлю?              — По моей теории, если ты отнимаешь чью-то жизнь, на какую-то часть он отнимает её у тебя.              Он посмотрел тем же серьёзным больным взглядом, который Альбус уже видел сегодня. И снова внутри что-то сжалось.              — Ты ведь не хотел этого.              — Неважно. Почему-то это просто так работает. Если бросить слишком тяжёлый камень, будет болеть рука. Здесь так же.              — Рука проходит.              — Очень на это надеюсь.              Альбус некоторое время молчал, обдумывая его слова. Ему не нравилось это объяснение. По какой-то причине Геллерт не привык искать лёгких путей. Пока он не забрался слишком далеко, Альбус решил подойти с другого конца.              — Ты горевал по нему, когда он умер?              Геллерт хмыкнул.              — Совсем нет.              — А что ты почувствовал тогда?              — Удивление… — Геллерт пожал плечами. По его лбу мельком пробежала морщина. — Подожди. Я подумаю.              На размышления у него ушла пара минут, и Альбус успел задремать.              — Наверное, я был в себе разочарован.              — Почему?              — Потому что это не соответствовало моему плану. Если думаешь, что я не понимал, что делал, это не так. Я изучал вопрос. Я нашёл рапорты периода войны, в которых дотошно прописывали сколько делали подходов по сколько секунд, чтобы избежать болевого шока и потери сознания. В военное время круциатус был и остаётся самым широко используемым приёмом, чтобы надавить на пленного. Я думал, что всё рассчитал. Что всё под моим контролем, — он выделил последнее слово и коротко рассмеялся. — Один момент — и ты понимаешь, что ничего не контролировал. Это только иллюзия, только… Ты уснул там?              — Я слушаю.              Альбус отнял руку от спинки кровати, на которую он до этого прислонился. Слова Геллерта вызвали в нём трудно объяснимую злость.              — Геллерт, никто ничего до конца не контролирует. Ты же знаешь об этом? Мы можем подготовиться, можем использовать какие-то знания и опыт. Свой или чужой не имеет значения. И всё равно это не гарантирует, что всё пойдёт по плану. Ты не знал, чем всё обернётся. Не надо в себе разочаровываться.              — Это было легко предугадать.              Альбус повёл плечами. Он пытался абстрагироваться от того факта, что они говорят о смерти человека. В ином случае его слова звучали жутко для него самого.              — Многие последствия становятся очевидными только после того, как происходят.              — Я не следовал своим же правилам. Это было слишком много… мне тогда казалось, он выдержит.              — Так больше всего тебя волнует потеря контроля?              — Да. Похоже, что так.              Опустив голову, Геллерт сосредоточенно мял одеяло. В этот момент было очень сложно удержаться и просто не обнять его, пресекая споры. И, может быть, не только обнять. Но у Альбуса оставались вопросы.              Он поставил подбородок на колени, разглядывая его.              — Я до конца не могу понять.              — Чего?              Геллерт повернулся.              — Почему после всего ты не останавливаешься? Зачем нужно обязательно причинять кому-то боль?              — Какую боль ты имеешь в виду?              — Любую. Я, правда, не понимаю. Случись это со мной, я бы делал всё возможное, чтобы никому не навредить. Даже случайно.              — Серьёзно? — Геллерт дёрнул уголком рта. — Это твой выход?              — Да. А почему нет? Продолжая аналогии. Если ты толстеешь от сладкого, и это становится проблемой, не логично ли отказаться от него совсем? Чтобы не возникло риска сорваться.              Геллерт вскинул брови.              — Нет, не логично. Аналогия неудачная, но давай возьмём её. То, что ты предлагаешь, равносильно цепочке: я толстею от еды — значит я никогда не буду есть. Это невозможно. Ты не можешь воздействовать на людей только позитивно. Осознанно или нет, мы всё равно кому-то делаем плохо. Как ты сегодня, например.              Альбус поморщился.              — Ладно, согласен. Зачем прибавлять осознанное зло?              — Я не знаю, как тебе ответить, это слово слишком общее. Что мы сейчас подразумеваем под злом?              — Это… действие, которое заставляет чувствовать человека плохо. Так конкретнее?              — Вполне. Тогда у меня много причин.              — Поделись.              Геллерт, видимо, устав сидеть, вытянулся во весь рост на кровати, подложив руки под голову. Альбус опустился вслед за ним.              — Причиняя боль, ты можешь получить от человека то, что хочешь.              — Любопытно. А можно получить не причиняя. Ещё что-то?              Геллерт с секунду раздумывал и кивнул.              — Можно, согласен. Ещё это необходимо, чтобы понять, что за человек перед тобой. Все строят какой-то образ, с настоящим он может иметь мало общего. К счастью, он держится только пока ситуация остаётся привычной. Хочешь узнать человека — лиши его равновесия. Хочешь узнать, что о тебе на самом деле думают — разозли.              Альбус с сомнением покачал головой.              — Почему ты думаешь, что неуравновешенный человек — настоящий? Человек, которого ты разозлишь, не скажет о тебе ничего хорошего. Это может оказаться правдой, а может быть сказано сгоряча.              — Потому что «сгоряча» — это и есть правда. А под давлением люди проявляют качества, которых обычно не видно. Но нужно смотреть на всё в целом, конечно.              — Тогда, следуя твоей логике, то, что ты не хочешь меня видеть, — «и есть правда»?              Геллерт нахмурился, похоже, осознав, что загнал себя в ловушку.              — В некотором смысле. Это эмоция, а есть чувство. Нужно разделять, хотя это и сложно.              Альбус рассмеялся.              — Тебе самому сложно разделять. Как ты предлагаешь заниматься этим со стороны? Признай, это ненадёжный способ узнавать людей. Вдобавок, антигуманный.              Возникла короткая пауза.              — Ты как-то хвастался, что у тебя был школьный друг, с которым вы ни разу не ссорились. Элиот Жорж?              — Элфиас Дож. И он есть, а не был.              — Неважно. Сколько вы дружите?              Вопрос сбил его с толку, но Альбус всё же ответил.              — С первого курса. Получается, семь лет.              Геллерт повернул к нему голову, и они оказались лицом к лицу. Он придвинулся. Совсем немного, но этого было достаточно, чтобы Альбус почувствовал его дыхание на губах. На висках выступил пот. Геллерт скользнул щекой к его уху.              — А он знает, что тебе нравятся мальчики?              Альбус затормозил на несколько секунд и только потом понял. Он отодвинулся. Глаза Геллерта лукаво улыбались в тусклом свете раннего утра.              — Не знает.              — Вот видишь. А ведь дружите семь лет. Ставлю также на то, что он почти ничего не знает о твоей семье. И даже не представляет, что ты всерьёз можешь пригрозить вылить кипяток кому-то на голову. Это за рамками твоего парадного повседневного лица.              Альбус дёрнул бровью.              — Это был не кипяток. И случай был исключительный. Хорошо, допустим, я с ним недостаточно откровенен. Как, по-твоему, конфликты бы это исправили?              — А с чего бы им возникнуть, если вы не близки?              — Ты всё выворачиваешь наизнанку. Конфликты — следствие близости, но не обязательное условие.              — С тобой, похоже, обязательное.              Альбус пихнул его в плечо. Впечатление на Геллерта это, конечно, не произвело.              — Пока не увидишь человека без лица, которое ему нравится показывать, до конца его не узнаешь. Простая же мысль. Что тебе в ней так не нравится?              — Ладно, — Альбус сделал глубокий вдох. — На факультете со мной учился один юноша. Очень добросердечный. Всегда приходил на помощь, находил нужные слова поддержки. Однажды выгородил всех гриффиндорцев, меня в том числе, подставив себя, — увидев, что Геллерт начинает зевать, Альбус поспешил перейти к сути. — Но в конфликтных ситуациях он никогда не участвовал. Просто не умел и старался держаться от них подальше. Если после уроков нас пытались донимать слизеринцы, он просто убегал. На твой взгляд, где он «настоящий»? Когда защищал всех, жертвуя собой, перед деканом, или когда бросил товарищей?              — Везде настоящий. Бесхребетный трус, желающий признания, я тоже встречал таких.              — Это не трусость.              — А что это, по-твоему?              —Хорошо, может быть, трусость, страх перед насилием. Но страх не определяет человека.              — А что тогда? Человека определяет внутренний стержень. Его сила воли, способность держать удар, жажда действия. Много ли стоит доброта твоего друга, если он не способен справиться со страхом? Я бы охарактеризовал его так. Безобидный малый. Шею в приступе альтруизма подставит, но вот спину не прикроет. Положиться нельзя, использовать можно. Примерно так. Согласен?              — Нет, — Альбус дёрнул ногой, вскидывая одеяло. — Категорически не согласен. Это слишком упрощённо и в конце концов несправедливо.              — Это мой взгляд, — Геллерт засмеялся. — И он имеет право на существование. А что до «зла». Бывает миллион ситуаций, в которых оно необходимо. Иногда этим можно помочь. Есть люди, которые вообще не против боли, даже хотят её, пусть и не говорят.              Альбус скосил глаза.              — Да будет тебе известно, я не из их числа.              Геллерт сощурился.              — Точно? Что же ты тогда здесь делаешь?              Альбус послал ему долгий взгляд.              — То есть ты сейчас совершенно серьёзно говоришь, что считаешь нашу дружбу моим актом самоотречения?              — Ну… — Геллерт смешался. — Откуда мне знать наверняка? Мои навыки легилименции ещё не настолько хороши.              — Как же так, — Альбус всплеснул руками. — У нас что, было мало конфликтов, чтобы ты узнал меня как следует?              Геллерт усмехнулся и перевернулся на живот, положив подбородок на скрещенные пальцы.              — Это просто шутка, не кипятись. Нет, правда, мне интересно, как ты всё это воспринимаешь.              Пару минут Альбус обдумывал, стоит ли отвечать на вопрос. И если да, в конце концов что ответить? Разве можно передать всё в словах?              — Ладно, — он сел на пятки, сложив руки на коленях. — Я скажу, но это будет в аллегорической форме.              Улыбнувшись, Геллерт тоже сел, обняв подушку. Его глаза возбуждённо блеснули.              — Ничего не имею против аллегорий. Хотя ты, вероятно, заметил.              Он метнул взгляд в сторону комода. Альбус не стал поворачиваться. Он и так знал, какая книга там лежала.              — Хм… так. Что ж. Ты когда-нибудь бывал на восточном базаре?              Геллерт вздёрнул бровь.              — Интересное начало. Нет, не приходилось.              — Я однажды гулял по одному в Каире. До конференции оставалось немного времени, и я подумал посмотреть, что это такое. Памятное зрелище. Никогда не видел такого числа редкостей, дорогих тканей, ярких фруктов и предметов роскоши, собранных в одном месте. Сейчас я чувствую себя так, словно среди бесчисленных диковин нашёл что-то исключительное. Некое редкое сокровище, ни на что не похожее, но почему-то очень близкое, очень своё.              Геллерт отвернулся и закусил губу, пряча улыбку.              — Так я сокровище?              Альбус смущённо кашлянул.              — Дай мне закончить, пожалуйста.              — Хорошо, продолжай.              — Так вот. Встретив что-то настолько прекрасное, я, конечно, хочу это получить. Но подойдя ближе, я понимаю, что цена довольно высока. Возможно, даже больше, чем я могу себе позволить. Однако меня это не останавливает, потому что мне действительно нужно. Так что я готов платить, но сперва мне нужно доказать торговцу, что мне есть чем расплатиться. «Смотрите, — говорю я, — я очень даже хорош. Я и талантливый, и умный, вот даже грамоты есть. А ещё со мной не скучно, я умею неплохо шутить». Кстати, я говорил тебе, что играл в школьных спектаклях? У меня хорошо получалось.              Он надеялся, что Геллерта это позабавит, но он только покачал головой с замороженным выражением лица.              — И вот, после мучительных торгов, я получаю сокровище. Только, представляешь, это ещё не всё. Я не нравлюсь торговцу, поэтому если я хоть что-то сделаю не так, он угрожает забрать его. Меня не слишком это устраивает, но какой выбор? Я слишком увлёкся, чтобы отказаться от его условий. Пусть и от таких.              Альбус перевёл дух. Последнее он говорить не планировал, концовка вырвалась совершенно произвольно. И по остановившемуся на нём взгляду Геллерта он уже догадывался, что услышанное ему совсем не понравилось.              — Это всё?              — Пока да.              Глаза Геллерта сузились.              —Ты мерзавец.              Альбус сдвинул брови.              — Почему это?              — Тебе ещё нужно объяснять? Так мило начал и так ужасно закончил. Вот как у тебя это выходит? — он тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица. — Для начала ты изобразил меня товаром, который можно покупать и продавать.              — Геллерт, это метафора, — он поморщился. — Зачем так грубо?              — Не знаю, зачем так грубо. Это мой вопрос. Мало того, что сравнение с куплей-продажей само по себе отвратительное. Оно ещё и некорректное.              Альбус развёл руки в стороны.              — Я только сказал, как чувствую.              — Значит ты неправильно чувствуешь. По-твоему, я что-то красивое, но бессловесное и безвольное, что явно не так. Если использовать твоё нелестное сравнение, ты тоже сокровище, и я тоже покупатель и тоже плачу. Вот так уже ближе.              Альбус глумливо изогнул бровь.              — Ты? И чем же?              Он хотел было что-то быстро сказать, но смолчал, подумал и постучал костяшками по своему виску.              — Своим рассудком. Прямо сейчас.              — О, от этой бесполезной вещи я давно избавился.              — Кажется, при рождении.              Альбус потупил взгляд.              — Извини меня.              Геллерт долго посмотрел ему в лицо, вздохнул и съехал вниз, вновь вытягиваясь на кровати.              — И ты меня. Насчёт последнего, я тебя услышал. Постараюсь… исправиться.              В груди мелкой счастливой дробью застучало сердце. Альбус улыбнулся и подался вперёд. Ладони продавили матрас по обе стороны от его головы, волосы водопадом упали на простыни, плотным занавесом укрывая их лица.              Рассвет подступал незаметно. Из раскрытого окна доносилось пение птиц, а они всё говорили, словно времени не существовало. Они лежали лицом к лицу, касаясь лбами. Косой луч прочертил на лице Геллерта полосу.              Не отвлекаясь от разговора, Альбус гладил его лицо, стараясь запомнить его пальцами. Его широкий выпуклый лоб, твёрдые скулы, нос с острой горбинкой, впадину над губой. Геллерт в ответ ластился о его пальцы, и сердце обмирало от нежности и восторженно билось в груди.              — Какой же ты… — он не договорил, закончив про себя.              Потрясающий. Люблю тебя. Люблю тебя.              — Какой? — он с интересом подпёр голову рукой.              Прядь упала ему на лоб, и Альбус бездумно заправил её за ухо.              — Не скажу, — он улыбнулся. — У англичан это неприлично. Потом буду жалеть.              Геллерт закатил глаза, но не стал расспрашивать.              Альбус не уставал удивляться, как всё менялось между ними за считанные часы. Ни с кем он не ощущал такой близости. И каждый раз, когда казалось, что ближе уже некуда, кто-то делал ещё один шаг.              —Ты же понимаешь, что, если мы хотим добиться общего блага, нам придется принести ещё много таких жертв, как Михаэль. Ты не хочешь об этом думать, да? Но это правда. Наивно полагать, что нам просто так дадут поменять мир.              Альбус ответил не сразу.              — Я так не думаю. Мы постараемся обойтись без этого. Только целесообразные жертвы, помнишь? Если совсем не останется иного выбора.              Геллерт тихо засмеялся, опустив голову в районе его ключицы. По спине пробежала дрожь.              — А как рассчитать, когда они оправданные? Как понять, что поступаешь правильно?              — С полной уверенностью никак, — ответил он после размышлений. — Ориентируясь на моральный внутренний компас, наверное.              — А если у меня его нет?              — Глупости. У всех он есть.              — Не знаю. Я примерно понимаю, но плохо ощущаю, о чём ты. Я не знаю, когда перешагиваю черту. Мне вообще не нравится понятие черты. Чем дольше думаю о том, как мои товарищи боялись показаться мне на глаза, тем больше понимаю, почему. Ты не знаешь, как он кричал, Альбус. Остальные нервничали из-за этого, а мне было совершенно спокойно. Я знал, что он должен кричать, это же круциатус. Мне казалось, всё идёт по плану. Порой мне кажется, у меня нет чего-то, что заставляло моих сокурсников просить остановиться. Я не хочу, чтобы это повторилось. Мне кажется, я…              Альбус накрыл его рот рукой.              — Перестань. Неважно, что было раньше. Если ты не хочешь боли, её не будет. Ты сам решаешь, кем тебе стать.              Геллерт наморщил лоб, раздумывая, а потом скинул его руку, хватая за плечо. Глаза пронизывающе заглянули в его лицо.              — А если я ошибусь, ты мне скажешь?              — Скажу.              — И остановишь?              — Да. А ты — меня, если понадобится.              — Дай мне слово.              — Даю.              После этого Геллерт как будто успокоился. Его голова опустилась на плечо Альбуса, и тот крепко обнял его, прильнув щекой к его макушке. Он верил, что им дано стать лучше, чем сейчас. Тогда, и вправду, верил.