Депривация
Артёма кроет. Огромная лавина чувств и эмоций накрывает его с головой. Он всегда был довольно эмоциональным, но раньше Дзюба хотя бы знал, как на ту или иную ситуацию отреагирует его тело и его разум. Это давало фору, он мог хоть как-то себя контролировать. Сейчас всё по-другому. Неординарная ситуация вкупе с непредсказуемой реакцией собственного организма выбивает из колеи. Всё начинается после той злополучной «тренировки» с Волковым. Артём ходит как будто оглушенный. Нет, он, конечно, все делает как обычно: живёт, тренируется, играет с детьми, но это как будто не с ним, всё через пелену постоянно клокочущих в нём эмоций. По окончании сезона он летит отдыхать на Мальдивы с другом. Ему нельзя, но он бухает как чёрт. Потому что он тонет в этой пучине эмоций, его что-то тянет и не отпускает. Артём думает, что это поможет, но алкоголь лишь усиливает ощущение нереальности происходящего. Ему всё чудятся руки на шее, а иногда, зависая в алкогольном дурмане, на него обрушивается все, что он чувствовал тогда: покорность и отрешённость, реакция собственного тела. Просыпается злоба на себя за свою слабость, но ему всё равно хочется ещё. Ещё, и как можно больше. Вокруг жара и прекрасные пляжи, а он бредит холодной Москвой, хрусталем прозрачных глаз и сильными руками. Когда он возвращается к семье, берет себя в руки. Эмоции немного утихают, и Артём пытается проанализировать ситуацию. Это не просто влечение, вернее не влечение как таковое. Будь они с Волковым в одном помещении без физического контакта, да даже если и имея более близкий, но не такой доминирующий, Саша вряд ли вызвал бы у Артема подобную реакцию. Ну, не вызывали у него мужики стояк, хоть тесный телесный контакт и присутствовал в его работе. Прикосновения всегда были лишь проявлением дружбы, касания и объятия могли вызвать только тепло и чувство привязанности, но не эрекцию. Он понимал, что это что-то другое, что-то большее, похороненное в глубине его сознания. Но время идёт, инцидент немного меркнет, Артёму кажется, что он всё забыл и вычеркнул из своей жизни. Пока Саша ему не снится. Во сне Артём в пустой темной комнате, вокруг как будто стены из тьмы и тумана, они давят и приближаются. Он мечется из угла в угол пытаясь найти выход. Животный ужас поглощает сознание и волю, Артём отчаивается, ведь выхода нет, для него выхода никогда нет. Смирившийся и раздавленный, он принимает свою судьбу. Остается только чувство безысходности. Дзюба ложится на холодный каменный пол, свернувшись клубком на подобии эмбриона, пытаясь хоть так отгородиться от происходящего. Из вязкой тьмы его вырывают горячие ладони, что проходятся по плечам, отрывая от пола, тянут на себя. И вот Артём уже укутан тёплыми объятьями, он не видит, но знает, что это Волков, он кутается в его руках как в коконе, успокаиваясь и согреваясь. И тьма отступает. Просыпается Артём со стояком. Что странно, ведь тематика сна ничего подобного не предполагала. Он выпутывается из скомканных, пропитавшихся потом простыней. Рядом спит, совершенно не реагирующая на происходящее, Кристина, Артём уже и не пытается не шуметь. Он добирается до ванной, напряжение так и не спадает, эрекция становится даже болезненной. В груди гулко бьётся сердце, заходясь галопом, а Артём дрочит на воспоминания об горячих объятиях и голубых глазах. Он кончает так сильно и так сладко, как не было давно. Так, как это делал месяц назад с Сашей. И он хочет повторить, хочет, наконец, разобраться в себе. В итоге, он звонит Волкову и соглашается на предложение. Они договариваются встретиться в следующий раз, когда Артем будет в Москве. Тот же зал, хотя Дзюба и пытается поменять место, но Волков не дослушивает, просто прерывая разговор. Несколько секунд Тёма слушает короткие гудки, однако даже эта резкость не снижает его решимости. Всю неделю до поездки Артём чувствует лёгкий мандраж. Он даже не знает, о чем волнуется больше: о том, что они будут делать с Сашей или о том, что Артем его увидит. Почему-то последнее намного волнительнее и интригующе. Что он почувствует? Может, он ошибся, и ничего такого в Саше нет, может его просто тянет к выдуманному образу, который сгенерировал уставший за тот вечер мозг? Дзюба не знает, но очень хочет проверить. Они встречаются на парковке. Когда Артём видит Волкова, он понимает — нет, не образ, больше. Сердце ухает вниз только от одной его улыбки, от крепкого рукопожатия и похлопывания по плечу. Дзюба напряжен, он как будто боится, но не предстоящего действа, а своей реакции. Она ведь ненормальная. Где та грань, после которой обычный малознакомый парень — ровесник, ни старше, ни мудрее, такой же спортсмен, как и он сам — стал вызывать такие сильные эмоции? Когда это произошло? И главное — почему? И ведь не в удушении же дело, совсем нет. Артем в замешательстве. Саша это видит. Когда они заходят в зал, Волков подходит и кладет ему в руку ключ от раздевалки, задерживая ладонь Артема в своей дольше положенного. — Иди, переоденься, там в третьей кабинке рашгард, возьми перчатки и бинты, — как ни в чём не бывало говорит Саша, отрываясь от Артёма и направляясь куда-то в другой конец зала. — Перчатки? — Артем недоумевает, они же не за тем сюда приехали. — Побоксируем немного, расслабишься, — он пару шагов пятится спиной, и, одарив Дзюбу своей ослепительной улыбкой, разворачивается и скрывается за потайной дверью. Когда переодетый Артем приходит в зал, Саша тоже уже сменил одежду: он в простой черной футболке и шортах, и ничего напоминающего то, что Артем себе представлял, нет. А он представлял, и немало. Саша подходит к Дзюбе, берет из его рук бинты и начинает сам обматывать их вокруг чужих костяшек. — А теперь послушай. Авантюрист ты, скажу я тебе, отчаянный. — Саша аккуратно делает поворот за поворотом вокруг ладони Артема. — Я, если честно, думал, ты не позвонишь, но рад, что ошибался, — он смотрит на Артёма и улыбается, и это просто нечестно, потому что Артём тает под его улыбкой, растягивая свои губы в ответ. — Я сторонник БД практик, — продолжает Саша, и не найдя в глазах Артёма понимания, объясняет, — бондаж и дисциплина, могу применять и другие элементы, если ты попросишь, но не люблю. — Почему душил тогда? — задаёт вопрос, который так мучает, Дзюба. — Тебе это было нужно, я почувствовал. Давай вторую, — Артём передает ему вторую руку и зависает, рассматривая Сашины длинные пальцы — средний на правой руке немного загнут вбок, наверняка последствие старого перелома, он знает, у самого мизинец такой же. — Давай сразу договоримся: практикуем связывание, если тебе не комфортно - сразу говоришь, как бы банально это не звучало, нужно стоп-слово. — Саша прерывается, смотрит внимательно на Артема и продолжает. — Надевай перчатки, пока боксируем — подумаешь, нужно ли тебе все это вообще. Саша отпускает его руку, Артёму сразу становится как-то одиноко. Но ему всё больше и больше нравится происходящее, всё больше нравится сам Саша.***
Когда они заканчивают боксировать, Артем слегка уставший: мышцы наливаются кровью, побаливая, такая привычная посттренировочная усталость, но силы явно ещё есть. Пока занимались, они обговорили стоп-слово и другие нюансы. Саша всё объяснял: много, но не нудно, перемежая теорию с историями из практики, без имён, но чтобы Тёма знал, с чем будет иметь дело. Это вызывало в Артёме странное ревностное чувство, как будто он имел право, как будто Саша уже был его. Но это было не так. Тот явно дал понять, что это — взаимовыгодное приятное сотрудничество, из которого любой может выйти когда захочет. Сейчас он стоит в ду́ше после спарринга и не может решиться выключить воду. Она слишком горячая, его разморило и он не знает, хочет ли вообще продолжения или нет. Тело и разум поглощает нервозность. А что если ему не понравится, что если придется сказать стоп-слово с первых секунд, что тогда? Они больше не увидятся? Или, быть может, просто тренировки, только простые тренировки? Артем был бы и к этому готов, но он хотел большего, правда сам ещё не знал, чего конкретно. Вдох-выдох, Дзюба закрывает воду. Он сюда приехал не сомневаться, а делать. Артем и не подозревал, что в этом зале столько крючков и распорок. Ещё бы, столько тренажеров: только груш три штуки висит, но он, почему-то, думал, что они уйдут куда-то ещё, в специальное помещение, оборудованное, всё такое… Веревки натуральные, они жёсткие и трут запястья. Узлы достаточно крепкие, но не давят. Воздух сухой и теплый — Саша включил кондиционер на подогрев, чтобы Артём не мёрз. Это проявление заботы греет больше, чем сама техника. Артёму и комфортно и некомфортно одновременно. Он стоит абсолютно голый, привязанный к раме для штанги, а поза, в которой он находится, вызывает и стыд, и лёгкое возбуждение: он как будто распят, как на той картине Да Винчи, однако совершенством себя отнюдь не чувствует. Когда Саша завязывал ему руки, всё было как-то легко и просто. Он ещё мог пошевелиться, ему было любопытно и он постоянно расспрашивал — о верёвке, об узлах, сможет ли он сам освободиться. Сейчас, при фиксации ступней, когда Саша садится перед ним на корточки, уже нет прежней расслабленности. Каждое прикосновение вызывает дрожь, пальцы Саши кажутся неимоверно горячими, а к горлу подступает паника. Ей не мешает ни знание, что это безопасно, ни то, что он может в любой момент все остановить. Саша, закончив с одной ногой, переходит к другой, слегка задев волосами Тёмин живот, что посылает ещё бо́льшую волну мурашек по всему телу. Артёма начинает потряхивать, а член опять реагирует определенным образом. Саша будто чувствует это и стоя в коленопреклоненной позе, поднимает на него взгляд, слегка улыбается и снова опускает голову, продолжая вязать узел. Ох. Вот это уже перебор. Артём полностью возбужден, а Саша, как будто ничего этого не замечает, продолжает свое дело. Он поднимается, проверяет узлы на запястьях — не слишком ли тугие — и со словами «сейчас приду», разворачивается и уходит в дальний конец зала. Вот тут-то паника накрывает Артёма с головой: казалось бы, Саша здесь, на расстоянии нескольких метров, но Тёму будто бросили одного, совсем беззащитного, без возможности освободиться. Он не может пошевелиться и даже, кажется, теряет дар речи. Он хочет позвать Сашу, но не может пошевелить языком. От возбуждения не остаётся и следа, Артем впадает в отчаяние: сердце бьётся раненой птицей, в глазах сетка из звёздочек, а пульс колотится прямо в барабанных перепонках. — Тихо-тихо, — из оцепенения его выводит мягкий голос и прикосновение к щеке, — быстро, однако, какой ты, всё-таки, эмоциональный. Волков стоит максимально близко, от него пышет жаром, а дыхание касается Тёминых губ. Он смотрит прямо в глаза, лёгкими прикосновениями поглаживая Артёма по лицу. От его присутствия и взгляда становится легче, ужас отступает, а тело расслабляется. Он только сейчас понимает, что сильно натягивал веревки -запястья уже саднят. — Ты можешь прямо сейчас все остановить, стоит лишь сказать. Так что? — Нет, — голос хрипит, как будто Артём не говорил несколько часов, — не надо. — Упрямец. — Волков громко вздыхает, — Хорошо. На глаза скользит темная ткань повязки и Артём погружается в темноту. Вместе со зрением как будто отнимают и слух, тишина стоит гробовая. Должен же он что-то слышать: шорох шагов, звук дыхания? Несколько минут вообще ничего не происходит, как будто весь мир вокруг растворился. Он слышит только звук собственного сердца и чувствует боль в стертых запястьях. Липкий страх снова крадётся сквозь эту гулкую тьму, но Саша будто чувствует это и опять прогоняет его. Внутренней стороны ступни касается что-то мягкое и прохладное. Это так внезапно, что Артем аж дёргается, всячески пытаясь уйти от прикосновения, но надёжность крепления не даёт этого сделать. Касания нежные, каждое вызывает волну мурашек и рефлекторное подёргивание мышц. Волна тепла идёт за каждым движением по коже. Прикосновения ласкающие и ритмичные. Ступня, голень, икра — жар поднимается до бедра; коленная чашечка, нежная кожа под коленкой, внутренняя сторона бедра — мурашки ползут вверх, по коже бедер и ягодиц, переходя на пах и живот. Периодически, нежные поглаживания превращаются в покалывания, на что член Артёма заинтересованно реагирует, снова приподнимаясь. Когда касания добираются до паха и ягодиц, проходятся по складочкам, у Артёма аж яйца поджимаются, но когда и их, и гордо стоящий член, предательски игнорируют, с губ срывается стон разочарования. Больше он не прекращает стонать, каждое прикосновение как языки обжигающей лавы, они концентрируют возбуждение, которое становится болезненно острым. Дико хочется кончить, чтобы Волков прекратил мучить и взял уже его член в руки. Но тот по-прежнему изматывает своими странными лёгкими прикосновениями — к коже на животе, проходится по ребрам. Касается шеи, вызывая фантомные воспоминания. Прикосновения везде, где только можно придумать, и этого чертовски мало. Артем загнанно дышит, он начинает просить: — Саша, Саша, Саш… — Чего ты хочешь? — лёгкий смешок. — Сашаааа, — ему касаются кожи подмышки, и это не щекотно, это сладко-пряно и пробивает в член очередной волной возбуждения. — Ты хочешь кончить? — Да, да, да, да. — повторяет как мантру Артем, сбиваясь в шепот. — Пока рано, — Саша невозмутимо продолжает свою сладкую пытку. И снова все повторяется: ноги, вверх по животу и бокам, достается и рукам, и лицу, и даже ушам, что оказывается одним из самых приятных. Артёму кажется, что время зациклилось, оно течет как кисель, он весь в плену у этих нежных, будоражащих прикосновений. Он купается в своем удовольствии, кажется, ещё чуть-чуть, и он в нем захлебнется. Артём становится сплошным сгустком жара и желания, он не слышит, не видит, только хочет, он даже начинает забывать, чего же так страстно жаждет. Но это что-то — нужное и так сильно необходимое. Из этого подобия транса его вырывают горячие руки, что заменяют легкие прикосновения на тепло ладоней. Саша явно стоит сзади, и вот теперь он касается интимных мест: гладит соски, низ живота, одна ладонь берется за яички, вторая уверенно ложится на член. Артем кричит, ему кажется, он сорвёт голос, потому что после этих бесконечных недоласк, простая рука на члене кажется чем-то божественным, движения вызывают звёздочки перед глазами и внутренний трепет, это ощущается как нечто самое желанное на свете. Удовольствие лавиной поднимается из глубины паха, а член начинает пульсировать, ещё чуть-чуть и Артём кончит. Он почти не держится на ногах, заваливается назад и чувствует спиной обнаженную грудь Саши. Он горячий, тяжело и глубоко дышит Артёму в ухо. Тот тонет в этих недообъятьях, прижимается как можно ближе, кожа к коже, и это в первый раз, когда они так близко и между ними нет ни слоя одежды. Осознание этого догоняет его до пика, и под аккомпанемент Сашиного «Давай», Артем кончает, выплескиваясь в ласкающую его ладонь. И это иссушающе ярко, оргазм долгий и мучительно-прекрасный, разливается багровым заревом удовольствия, охватывая и тело, и сознание. Лишь только веревки и Сашины руки не дают ему грохнуться вниз.***
В этот раз Артём не теряет сознание и не засыпает, но от этого приходить в себя ему не намного легче. Он как будто находится в лёгкой отрешённости от мира, его знобит, перед глазами все плывёт. Саша, как только все закончилось, сразу же снял с него повязку. Свет резко ударил в глаза, хотя зал находился в полутьме освещенный лишь дальней лампой у входа. Но и этого было слишком много. Волков одной рукой придерживает его, другой распутывает запястья. Когда руки свободны, Артем буквально заваливается на него и тянет вниз. Ноги Саша освобождает уже с Артёмом, вцепившемся в него как в спасательный круг. Впрочем, так оно и есть — Саша сейчас единственная опора во всем мире, он как островок спокойствия и тепла — Артему холодно, и он греется от жара чужого тела. — Все хорошо, вот видишь, как у тебя все хорошо получилось, — Саша шепчет ему, расправляясь с веревками, — сейчас всё пройдет, всё будет в порядке, потерпи чуть-чуть. Артем, чувствуя его рядом, хочет прикоснуться, эта потребность формируется в нем внезапно, он хочет убедиться что Саша рядом и он не его больная фантазия. Он тянет руки к плечам Волкова, на что тот перехватывает его ладони, беря в свои и начинает растирать запястья. — Не надо, не сто́ит, Артём, — голос его тихий, но от тона дрожь усиливается ещё больше. Что значит не сто́ит, почему? Теплые руки на запястьях и кистях, разминающие и растирающие, разгоняющие кровь, отвлекают от лишних мыслей, а горячее тело рядом согревает. Через некоторое время Волков берет его на руки и несёт куда-то. На задворках сознания мелькает мысль, что это просто невозможно, это какой-то сюр, но Артём почти пришел в себя, и осознает, что это действительно правда. Саша относит его в ту самую потаенную дверь, в которой, оказывается, есть диван, он расправлен и довольно большой. Артем оказывается на нем, укрытый теплым пледом. Саша ложится рядом, сначала напоив, и укутывает в свои горячие объятия. Вот теперь Артёму хорошо. По телу разливается нега, он чувствует себя как будто освобожденным от груза мыслей и переживаний, ему тепло, уютно и спокойно. Главное спокойно. Только странная мысль приходит в голову, он не может её не озвучить, ему любопытно. Он выпутывается из объятий и приподнимается на локте, смотря Саше прямо в глаза: — Ты меня сейчас на руках носил, да? Как кисейную барышню? Саша фыркает и закатывается смехом; смех его чистый, открытый и заразительный. Вот и ответ — да. Артём на это лишь улыбается, но ему нужно выяснить кое-что ещё. — Ладно, хорошо, а что за штука там была, — он не знает как подобрать слова, — ну, в начале? — Тебе правда интересно? Артем лишь кивает. Саша спрыгивает с дивана и уходит в зал, через некоторое время он приносит какой-то предмет и всовывает его в руки Артёма. — Что это? — он рассматривает, это кисть вроде, с деревянной ручкой и странной округлой формой ворса.* — Кисточка, кисточка для краски, стулья красить, — Саша объясняет сквозь улыбку, — ножки. Он не выдерживает и снова прыскает в кулак. — И ты меня вот… этим? — Артема пробивает истерика, они смеются вместе так долго, что у него начинает болеть живот. Весь оставшийся вечер они тоже проводят вместе, Артем почему-то думал, что на оргазме все закончится. Но они сначала валяются вдоволь, смотря какой-то бой на плазме в этой странной комнате. Потом, проголодавшись, заказывают отвратительно вредную, но вкусную пиццу, тем более Саша говорит, что сейчас набирает вес, ему можно, а у Артема каникулы. Все время, пока они вместе, они разговаривают, Тёма травит байки, Саша тоже не промах и рассказывает смешные истории с тренировок. Расстаются они полностью довольные друг другом. Проходит неделя, Артёму по-прежнему хорошо, в теле лёгкость и довольство, на уме ни одной дурной мысли. В один день, когда он разговаривает с родителями по Скайпу, он вспоминает Москву и Сашу, и в голове рождается сомнение. Можно даже сказать тревога. Потому что весь вечер «тренировки» происходило что-то неправильное, выходящее за рамки привычного его мировосприятия. Артём только сейчас понимает что Волков не давал себя касаться. Физического контакта было достаточно, он сам обнимал Артема, гладил, да даже доводил до разрядки, но прикоснуться самому, открытой ладонью не давал. Как будто это было какое-то табу. При этом, Артём не помнит, чтобы Саша кончил сам, он не помнит даже, возбудился ли Волков вообще. Вызвала ли в Саше хоть толику сексуального желания их игра, вызвал ли его сам Артём? Но если Волков его не хочет, на месте Артёма мог быть кто угодно другой? Просто Тёма так удачно попался под руку? Просто ещё один из многих?