Без названия.

- А машины-то все прибывают и прибывают, - Чиба стоял у открытого окна. Прозрачные шторы чуть колыхнулись от ветра, заставляя перебинтованное крыло чуть дернуться. На одной из коек устроился Кацуки с гипсом на ноге, обмотанной головой и чистил себе яблоко. На другой полусидел Юга, отсчитывая, сколько капель очередного раствора падает в трубку капельницы. С улицы все еще тянулись слабый запах гари, чуть слышимый шлейф крови и непрекращаемый ни на секунду вой сирен. Хотя с происшествия прошло уже два дня. - Впрочем, меньшего ожидать не стоит. Япония... нет, весь мир теперь не будет замолкать очень долгое время, - мужчина постарался плотнее закутаться в плед, но сломанное крыло мало что позволяло ему делать. - Да... как и тогда. Бакугоу дернулся и резко встал, чуть покачнувшись. Перед глазами все еще немного плыло, а нога гудела от каждой попытки нормально ходить. Недовольно цыкнув на все это, с ворчанием и вспышками он взял костыль и пошел вон из палаты, ничего не объясняя и громко хлопнув дверью. Аояма сел ровно, помассировав шею и выдохнув. Он плохо чувствовал свое тело из-за сильного удара головой. А чрезмерное проявление эмоций стоило ему оставшихся в целости нервных клеток. В глазах от боли и фейерверков все плясало черными пятнами, и было ощущение, что шатается и издевается весь мир, а не его организм. - Итак, часть своей сделки я выполнил, Ясухиро, - Не перестающий подмигивать ослепительно улыбнулся, слыша в голове раздраженный, но довольный чем-то звон платины и смотря на мужчину своими голубыми глазами. Перед глазами за мгновение до прекрасной тишины, наполненной лавандой и мерным тиканьем часов, он увидел чье-то расплывающееся отражение. - Итак, - мужчина почесал свою заросшую цветами и мхом бороду и сузил и так узкие глаза, - почему бы вам не рассказать поподробнее? Юга выдохнул тяжело, через сжатые зубы и зажмурился. В груди что-то екнуло, а нить опасно блеснула. Она натянулась до противного скрипа и дернулась так подозрительно, что хотелось прекратить, вскочить с места, убежать, спрятаться. Медленно страх заползал под лопатки липкими, холодными каплями пота. Аояма как-то ощущал Даби не телом, не шестым чувством, а именно... собою. Тем, что кто-то другой назвал бы “сердцем”, “душой”. И сейчас, когда его так сильно коробит от непонятной ситуации, непонятной помощи, непонятных решений - Даби тянется, чтобы сжечь все ростки самостоятельности и лишних мыслей Аоямы. По платине пробежались первые язычки пламени. На плече вместо ангела сидело два демона. - Дело... в том... я не знаю, что именно я должен вам сказать, - начал Юга, медленно открывая глаза, поднимая голову, и попытавшись спрятаться за огромной стеной, неприступной баррикадой, чтобы его не достали, чтобы до него не дотянулись. - Например, - профессор почесал свой лоб и сел удобнее, готовясь к долгому-долгому разговору, - насколько сильна связь? Как она проявляется? Какие границы есть? Аояма поежился и взял в руки высокий стакан с соком. Он лишь смог сказать, как их взгляды на мгновение, на каких доли секунды зацепились друг за друга. И, возможно, это должно быть как в романах. Искра. Буря. Эмоции. Но кроме разочарования, кроме ненависти, кроме собственного триумфа и вместе с тем поражения внутри не было ничего. Ни у Юги. Ни у Даби. И никогда более не будет. - Мы... это как платиновая нить. Прочная. Крепкая. Гибкая. Упругая, - начал Юга, прислушиваясь к своим ощущениям, к своим внутренним демонам, к Даби по ту сторону его ограды. - Я не могу сказать, насколько она сильна. Но... мы чувствуем боль друг друга. С нее, так-то говоря, все и началось. С моей боли. С его. И кроме нее... мы не чувствуем ничего. Только боль. Будто вся жизнь состоит из нее. Будто... мы не можем ничего чувствовать, кроме нее. Ясухиро Тиба покидать палату Аоямы и Бакугоу не планировал. Ни через два часа, ни после обеда, ни когда наступила ночь. На все слова о том, что ему стоит уйти и пройти в свои хоромы, где есть охрана и видеонаблюдение, и безопасность на пару уровней точно выше, Большой Босс лишь говорил, что в компании про-героя и бывшего героя явно будет безопаснее, а самое главное - надежнее. И споры заканчивались ничем. За исключением третьей кровати и парочки столов с компьютерами. Кацуки на всю клоунаду лишь недовольно и гневно зыркал из своего ноутбука, рыкая как дракон на своих “шестерок”. В палату они наведывались по шесть раз на дню все с новыми и новыми данными по происшествию. Список жертв все рос. Как и проблемы с компаниями, управлениями, геройскими офисами и охранными конторами. Под горячую руку общественности пала также и пресса. Юга на все эти потуги смотрел скучающим взглядом, словно это не он попал в самую гущу событий, а кто-то другой. И улыбался снисходительно-нагло, будто наслаждаясь всему, что произошло. И глаза его странно блестели непривычным голубым огнем. И на свое имя он отвечал не сразу, с заминкой, будто вспоминал, кто он. В нем изменилось буквально все. Начиная от походки, что была размеренно медленной с небольшой хромотой, заканчивая дыханием, что стало глубоким и тяжелым. Даже сладкий запах лаванды сменился за крепкий запах дешевых и ядреных сигарет. Аояма Юга выпал из мира и стал болчанчиком, который молча смотрит, молча наблюдает, молча существует рядом. Платиновая нить сверкнула лавандовым огнем и перевернулась. Юга смотрел на белый холст и хмурил тонкие брови. Ему дали краски, кисти и сказали рисовать. Без разницы что - просто рисовать. Все, что он чувствует, все, что видит, все, что не может выразить словами. Но юноша смотрел на этот холст, белый, пустой, как и он сам, и не знал, чем его наполнить. Он просидел так пару дней, продолжая смотреть и думать. Чуть шершавый, с неровным, но приятным узором ткани. Не совсем белый, чуть темнее оттенком. Тугой, натянутый до предела. Коснешься, и разорвется. Коснешься и испортишь навсегда. Прямой, вбитый крепкими гвоздями. Так, чтобы не лопнуть. Так, чтобы хватало сил дышать. Юга смотрел который день на пустой и не совсем белый холст и тяжело вздыхал. Ему нечего было рассказать. На смену дорогим и легким ментоловым сигаретам, что тонки и слишком приторны для мужиков, были куплены дешевые, на вкус как помои и крепкие, как какой-нибудь ром или абсент, сигареты. В простой упаковке, с противным едким запахом на кончиках пальцев. Вечно прямая спина была чуть сгорблена, почти обезображена. Губы не растягивались в приветливой улыбке, а глаза прищурены. На чей-то вопрос он просто склонял голову вбок, позволяя золотым прядям непричесанной челки спрятать половину лица, и ждал, когда от него отстанут. Почти ни с кем не говорил и все время пропадал на крыше, во дворе на лавочке, на первом этаже у автоматов с кофе. Даже любимый раф, некрепкий и сладкий, сменился простым черным кофе без сахара. Юга будто стал своей противоположностью. В одно мгновение. Словно... - … Небо и Земля поменялись местами? - Чиба укутался в теплое одеяло сильнее, не отрывая взгляда от мониторов. - Захлопнись, бюрократическая шлюха, - Кацуки потер переносицу и отдал очередные документы кому-то из своего офиса. Как же все это его заебало. Нога хоть и восстанавливалась, но медленно. Всякие “лекари” боялись вообще прикасаться или смотреть на его открытый перелом. И он искренне не знал, насколько его хватит. Спаркл шляется хуй знает где. Этот филантропный имбецил его уже заебал разговорами и попытками наладить что-то там, где-то там в своем чекнутом котелке. А самое отвратительное и мерзкое Бакугоу держал в своих руках. Очередное приглашение на очередные похороны очередного своего бывшего одноклассника. “На этот раз Креатив, да?” Очако находилась в реанимации в тяжелом состоянии. Утверждали - простая кома. На самом деле - вегетативное состояние. И шансы на выздоровление равны нулю. Деку старался приезжать к ней каждый день. Как и те крупицы его бывшего класса. Единственный плюс в соседстве с высокопоставленной подстилкой был в том, что к ним в палату мало кто мог попасть без предварительного согласования с как минимум тремя людьми. Но все же, Бакугоу силился вспомнить, кто еще остался из его класса. Про выпуск он уже не думает, многих уже нет в живых по случайности или случаю. “Или стечению обстоятельств...” - Тук-тук, можно? - на пороге палаты стояла жизнерадостная Мила, поднимая корзинку с фруктами и тыкая ей в одного из охранников. - Вы пока проверьте ее что ли. А то неприятно получится, если я их не помыла. - Добрый день? А вы... - Стрейд. Бакугоу-сан берет уроки танцев в моей студии вот уже несколько лет. Поэтому я очень удивилась, когда увидела его бандитское лицо в экране телевизора, - женщина приветливо улыбалась, протягивая руку. - Приятно с вами познакомится. - Мне... тоже, - Ясухиро кивнул, пожал протянутую ладонь и вернулся к работе. - А где Аояма-сан? - Мила стала оглядываться по сторонам. - Даже знать не хочу, где Спаркл, - Бакугоу взорвал свое приглашение и посмотрел на вошедшую женщину тяжелым, нечитаемым взглядом. - Пойдем. Мне надо подышать. Постельное белье всегда противно воняет какими-то цветами, но на ощупь всегда приятно-прохладное и гладкое. Подушки всегда взбиты, а одеяло легкое и теплое. В комнате чаще всего включен кондиционер, а на тумбочке стакан воды. Из гостиной всегда слышны звуки пианино и скрип карандаша. В бессонные ночи, когда снятся кошмары, Юга тоже не спит. Никогда даже не пытается лечь. Пьет литрами кофе. На этот раз крепкий и горький, чтобы точно не уснуть. И пытается работать, чтобы время не пропало даром. У него всегда мешки под глазами, которые он с утра будет с яростным шипением замазывать, как только можно и нельзя. Он будет долго еще в приступе гнева собирать свои вещи, причитая, что у него опять не хватило времени на все. И яростно хлопнет дверью так сильно, что что-то обязательно треснет в холодной и пропахшей цветами квартире. Но даже тогда кофе будет приготовлен на несколько чашек. На столе на кухне теплый завтрак. А в ванной уже остывает до нужной температуры вода. Юга оставит все вещи на столе в беспорядке, с его ужасной привычкой все хранить на своих местах. Весь пол будет усыпан стертым ластиком и сломанными грифелями. На белых листах, что перекрывают весь стол размазанные капли крови от неосторожной заточки. Аояма никогда не спрашивает, о чем кошмары. Никогда не предлагает помощь и не пытается поддержать. По крайне мере словом. Он просто рядом и ведет себя так, будто ничего не происходит. Будто это обычная ночь, обычный день. Ведет себя так, что весь мир продолжает крутиться и это просто бессонная ночь творческого человека. Не считая того, что живет он под одной крышей с убийцей и злодеем. А так... ничегошеньки необычного. Мужчина резко открыл глаза и подорвался с кровати. Тело скрутило болью, и он упал обратно с протяжным стоном. Мужчина поднял руки, сузил глаза и громко выругался. Спина болела. Была тупая боль в боку, и дышать было тяжко. Его тело, казалось, распухло или прибавило в весе. В комнате было темно, прохладно, и единственный свет исходил с улицы, где яркий неон выгорал зрачки прохожим. Кровать пахла гортензиями и была застелена шелковым бельем. Он знал это, потому что сам все менял и сам раскидывал саше. Из гостиной доносилась запись пианино, которую он забыл выключить дней пять, наверное, назад. Или неделю. Накатило странное чувство, заставляющее нервно шмыгнуть. Только сейчас мужчина до конца осознал, что он дома. На тумбочке была вода. На часах рядом было 1:34. Чуть подумав, мужчина перевернулся набок, накрылся кое-как одеялом и прикрыл глаза. Не хотелось ни о чем думать. Ни о чем разговаривать. Даже с самим собой. Хотелось просто полежать в своей кровати, на своей подушке и забыть как страшный сон все прошедшие дни. Но мечтам не суждено было сбыться. Противный писк телефона под одной из подушек заставил открыть глаза, сесть и попытаться найти источник звука. На светящемся слишком ярко дисплее было всего одно занимательное имя, на которое мужчина цыкнул и еле подавил в себе желание швырнуть игрушку на пол. - Да? - голос был сиплым, грубым и ужасно усталым. - Ох, mon garçon, - приторный тон собственного голоса на том конце трубки отправил по спине мурашки, - ты все еще спишь, мое солнышко, ослепляющее этот миро-о-ок? - Fermez votre gueule, Даби. Лучше объясни мне, как самому блондинистому человеку в этом мире, - мужчина тяжело поднялся с кровати и подошел к зеркалу, внимательно вглядываясь в темноволосое отражение со шрамами и скобами, - какого черта в отражении я вижу твою тушку, а ты противно говоришь моим голосом? На том конце провода повисло молчание, разбавляемое щелканьем зажигалкой, завываем ветра и тихим, но довольным хмыком. - Может это все любоф? Телефон таки был испорчен. Огнем. С руки. В их жизни не было никак признаний. Не было теплых чувств. Только боль и ненависть. В их жизни не было радости и счастья. Только страдания и безумие. Их жизнь была ненормальная, сломанная, искалеченная прошлым и людьми вокруг. А самое главное - ими самими. И никто из них не пытался это исправить. Юга смирился и пытался подстроится. Славный малый, который старается жить если не так, как мечтал в далеком и сверкающем детстве, то по крайне мере приблизиться к своему идеалу так близко, чтобы резало в глазах. А Даби просто этим пользовался. Нагло пользовался его слабостью, его желаниями, его страхом. Не оставлял выбора, не оставлял выхода. Только брал, и брал, и брал. Безостановочно. Бесконтрольно. Забирал и ничего, кроме выжженой пустоты, не оставлял. И самое приятное - ему не было жаль. Ни разу. Совсем. Ему и не было жаль, когда он узнал, что Юга спит не только с ним на постоянной основе. Даби было смешно. И легко. И больно, больно, больно. Только вот он сам не осознал, чья именно это боль. Аояма Юга стоял на крыше больницы и курил. Снова. Пару раз медсестры уже отбирали у него сигареты, объясняя тем, что у него сломаны ребра. Хотя какая связь костей и внутренностей мужчина так и не понял. Но все же, он снова покупал новые или тырил у очередного дедка при смерти. Аояма Юга кутался в толстое шерстяное одеяло и недовольно цокал языком. Ему было чертовски холодно. И от этого чувства не спасали ни утепленная одежда, ни убежище весом в половину веса мужчины. После того, как трубку наглым образом сбросили, Аояма Юга громко хохотал. До колик в животе. Впервые ему было настолько весело. “А голосок-то у меня спросонок как у порно-звезды. Чуть член не встал, аж зачесалось все,” - блондин стал кашлять и выкинул окурок. Даби было чертовски весело. Как же это было ахуительно! Он мог не прятаться, не надевать капюшон, не ныкаться в переулки. Вот уже несколько дней он спокойно гулял среди "порядочных" людей, которые от него даже не бегали, а вежливо кивали головой или здоровались. Даже человеком можно себя почувствовать. Было приятно. Относительно. Можно спокойно ходить, где пожелаешь, и не оглядываться, что какой-нибудь героишко тебя схватит за шкирку, и придется в очередной раз стирать одежду или, того хуже, снова ее покупать. Обычная жизнь обычного человека без дерьмового прошлого. Успевшее позабыться чувство размеренной повседневности. Перед глазками всплыла яростная моська миниатюрной гранаты на ножках Бакугоу Кацуки. Неприятное дополнение к "повседневной" обыденности. Особенно его дергающийся от нервов лик, когда он заметил изменившийся цвет глаз и когда светлейшая мысль догнала его не менее светлый мозг. От натуги сральника у того аж капилляры в глазницах полопались. И начались припадки. Как же того трясло, Даби наслаждался каждым моментом этой клоунады. Самое замечательное было в том, что его даже побить нельзя было. Аояма Юга ж. Избиение гражданского про-герою имидж не улучшит. Более того, могут отправить за решетку. Прекрасное зрелище. Предаваясь прекраснейшим воспоминаниям, мужчина не заметил, как к нему присоединились. С грохотом, с шумом, со спецэффектами, например взрывом. - ОТБОЙ БЫЛ ЧЕТЫРЕ ЧАСА НАЗАД! Кацуки стоял, изрыгая пламя из всех дыр и капая нитроглицерином, как фейерверк на ниточке. Даби все еще не понимал, с фига ли этот мелкий, изрыгающий оскорбления как туалет с дерьмом, шкет так трясется над этим телом. Юга не был так слаб, как о нем многие думают. Совсем не так слаб. - Три с половиной, короткий фитиль, - Аояма Юга потянулся и развернулся к двери. - Не помнится мне, чтобы тебя нянечкой наняли. Или быть может это твое хобби, подтирать чей-то зад? Но ты обращайся, малыш, с радостью подставлю, - Даби говорил приторно сладко, кривя губы в усмешке и опуская легкую и ухоженную руку на чужое плечо, полностью меняя выражение лица Аоямы Юги с раздражающего на бесячее. - Если ты думал, что я не знаю про ваши игры в пестик-и-тычинки - ты ошибся. На улице послышался скрип тормозов и лопнула лампа на фонаре в конце парковой зоны. Бакугоу сузил глаза и медленно повернул голову, искрясь мелкими вспышками огня. На его шее вздулась вена, создавая иллюзорное ощущение биения чужого сердца у себя под ладонями. На секунду Даби даже показалось, что его красивую моську не возьмут в счет и просто взорвут на месте. Но это быстро прошло, стоило телефону в его кармане завибрировать. Пришлось отвернуться, почти досадливо цокая языком, и доставать жужжащий агрегат на волю. Но, увидев имя, он довольно улыбнулся, прищуривая глаза и вновь делая выражение лица Юги таким мерзким и неправильным, полным гнусных мыслей, гнусных взглядов и гнусной жизни. - Прости, малыш фейерверчик, но больше поиграть с ним не получится, - Даби отступил на пару шагов в сторону и продолжил путь к двери, отвечая на вызов. - Ну так что, проснулся теперь полностью? Или ты только от поцелуев принцев включаешь мозг?