Без названия.

Люди умирают слишком легко и просто: от легкого ветра и мягкого снега, от простого чиха и нежного прикосновения. Люди всегда умирали слишком банально. Настолько, что это перестало казаться чем-то значимым, чем-то существенным. Смерть становилась просто смертью, никакого возвышенного или сакрального смысла она больше не несла, тихо наполняющая все вокруг пустотой и смрадом. Иногда она пахла порохом, иногда кровью. Бывало, что смерть пропитывалась кислыми и едкими ароматами химии и лекарств. Для Цутии Норико смерть всегда пахла металлом. Палата с фиктивными галочками VIP была практически пуста. Кроме, разве что, расслабленного тела Аоямы Юги, который лежал в огромных наушниках и смотрел голубыми глазами куда-то в окно. Окна были нараспашку, впуская прохладный ветер и играясь с незакрепленными по бокам шторами. Бакугоу Кацуки уже направили на реабилитацию. Чиба Ясухиро тоже куда-то ушел под конвоем. И Аояма Юга искренне наслаждался минутой спокойствия наедине с музыкой. В ушах играл тяжелый рок (спасибо большое волшебной тумбочке соседушки), а рядом стояло небольшое блюдо с солеными орешками. Вкус, конечно же, ниже среднего, но лучше, чем безвкусная жижа больнично-полевой кухни. Дверь легко была открыта, и небольшой шум коридора воришкой проник в тишину. Женщина поправила очки, юбку, невесомым движением проверила наличие лекарств и смело зашла. Медсестра закатила глаза на открывшуюся картину и посмотрела на записи в медкарте. Ничего не изменилось, кроме того, что часть гематом стала меньше. — Аяома- с… ан, – мужчина на кровати никак не отреагировал, находясь все еще где-то в своих мыслях под громкие завывания гномов и неразборчивое битье барабанов. Норико искренне не понимала, что произошло. До взрыва ее спутник-больной был таким же раздражающим, как и всегда, таким же приторно вежливым, как и всегда, таким же наивным обманщиком, как и всегда. Сейчас же перемены в личности ее пациента настораживали. Настолько, что даже ей, человеку, прошедшему войну, было страшно. Но все же, надо было что-то делать. И она сделала. Пнула кровать. Аояма Юга дернулся раненной рыбкой на суше и злобно сощурил пылающие глаза. — И что… надо? – Аояма Юга плавно снял аксессуар, двигаясь размеренно, без лишних движений, и говорил тихо, медленно, словно подбирал слова. — Вам нужно на прием, – просто ответила Норико, ожидая, пока слабое тело одного из сотни пациентов больницы сядет и будет готово к транспортировке. Кресло предусмотрительно уже стояло возле кровати. — С кем? – Аояма Юга двигался скованно, говорил хрипло, щурил глаза и придавал себе более устойчивое положение в пространстве. — Ваш лечащий врач, Аояма-сан. Вы ходите к нему каждые четверг и понедельник, – тонкая бровь изогнулась в удивление. С каких пор ее пациент страдает амнезией? — А… То ходячее деревце… Да… Вроде как… Да, – Аояма Юга тяжело опустился в кресло, прикрыв глаза и откидывая голову. – Ну, поехали… раз у меня прием. Норико подошла и положила свои руки на прорезиненные ручки, на расстоянии чувствуя непривычный жар. Пару раз моргнув, ее глаза распознали чрезмерный нагрев организма пациента. Насколько она могла судить, сейчас его температура была около сорока градусов. — Давно у вас температура, Аояма Юга-сан? – теперь настала очередь Цутии быть недовольной. — Он за угол побежал! — Держи его! — Команда Б, в точку G-5!! Отовсюду слышались голоса героев, полиции. Улицы наполнялись скользящим по углам и стенам фонариками и топотом. Сирены машин, как загнанные в ловушку животные, выли, отражаясь от зданий, пробегая по переулкам и достигая лишь своим голосом правонарушителя. Мужчина тяжело дышал, пытаясь за что-то ухватиться и удержаться на дрожащих от слабости ногах. Легкие сжимались и скрипели острой болью, почти не позволяя дышать. Голова была тяжелой, ватной, отчего-то огромной и плоской. Мир кружился, искрился разными красками и напоминал размытую дождем картину «Крика». Руки немели, язык намертво прилипал к небу. А сердце сдавливало от спазмов и болей. За спиной отчетливо, сквозь шум сердца и груздящегося в легких воздуха, послышались громкие шаги по тонкой поверхности луж. Мужчина резко развернулся, завалившись в бок и прищуривая один глаз, еле успев увернуться от металлической ленты, что словно хлыст просвистела в воздухе рядом с головой. Послышался еще шаг. Совсем близко, и преступник осел на землю, не в силах хоть как-то попытаться спастись. Он больше не мог заставлять себя бежать. Если это его конец, то он его примет. — Почему… Герой напротив него стал наматывать ленту обратно на свою шею. — Почему ты… они же всегда… тогда почему… — Ты про то, почему на меня не действует твоя причуда? – Сотриголова присел, спуская ленту и собираясь ею связать правонарушителя. – Это потому что я их стираю. Но как можно быть настолько глупым идиотом, чтобы свою причуду использовать по максимуму и настолько неразборчиво? «Причуду? Но я же… я же…» — Беспричу… ливый… всегда… таким был…Почему? Я же… почему? – с глаз, наполненных влагой, болью и алым цветом тягучего рубина, полились слезы. «То есть, вот это вот моя причуда? То есть, их любовь, их симпатия, их желание меня защитить и помочь мне – были результатами моей причуды? Это я во всем виноват? Это моя вина?» — Почему… я? Я же… ведь… почему-у-у… Но перед тем, как закрыть глаза, воздух пронзила вспышка. Тонкая и ровная линия белым светом прошлась от головы героя до самых пят. Темные волосы, что развивались, как под водой, опустились. Ленты, что ранее связывали по рукам и ногам, медленно стали ослабевать. Воздух становился тяжелее, краснее, плотнее. Резкий запах металла ударил в нос, а алые брызги крови раскрывающимся бутоном опустошали тело героя. Айзава Шота был разрублен пополам. Преступник моргнул, следя как медленно и плавно две части человека сваливаются мешками по обе стороны от него, и рухнул на спину, пытаясь как-то отползти или прикрыться руками. Но действий дальше не последовало. Тень бесшумно отошла и села рядом, тыкая в лицо и тихо хихикая. Длинная катана сияла белым и холодным светом, искусно тяжелым грузом заставляя капли скользить по самому острию. Убийца снял маску и сияющее улыбнулся. — Это же ты Йору Уайтлайт? – дождавшись кивка, тень взяла Йору на руки. – А я Френсис! Приятно познакомится, и пойдем отсюда! Мне еще спасать твою тушку надо! Быть в теле Даби было странно. Так же, как и смотреть в зеркало и видеть на некогда злом и безразличном выражении лица улыбку или увлеченность. А еще более удивительным было то, что глаза у Даби были лавандовыми, прямо как его собственные. Юга аж запах цветов чувствовал, смотря в них. Не говоря уже о том, что злодей был определенно выше, имел более подтянутое тело. И самое главное – Даби не нужно носить пояс! Юга мог сделать мостик, наклониться к ногам, сделать зарядку, не опасаясь того, что его луч уничтожит какую-нибудь стену. И это было по-настоящему волшебно. Настолько, что Аояма потерял счет времени. И поэтому, когда он в очередной раз вышел из ванной в своем теплом халатике, меховых тапочках, с тонким ободком на влажных волосах и увидел посередине гостиной гостей, единственное, что пришло ему в голову, так это сжечь их живьем. — Мистер Даби, я, конечно же, понимаю вашу ненависть и к нам, и ко всем людям в частности, но пытаться нас сжечь огнем из пупка – это как-то… Компресс сидел на полу, вытирая остатки огнетушителя с мебели, пока Курогири и «хозяин квартиры» мыли пол. Даби зажмурился и отвернул голову, не зная, что ему делать. А так же, не зная, какого черта они вообще заявились к ним домой. Если по поручению Шигараки – то это плохо. Если просто так – то еще хуже. И если мир все еще крутится, а люди рождаются и умирают от их рук – какого хрена вообще стоит приходить? «Я начинаю сквернословить, как он. Чертов выродок!» — Даби, ты горишь, – после своих слов Курогири опрокинул ведро грязной и холодной воды на пылающего голубым огнем мужчину и отошел. — Вы… вообще зачем пришли, ублюдки? – нить внутри довольно и ласково зазвенела, передавая часть эмоций Даби на том конце их маленького мира. Аояма спокойно слушал ее перезвон, ощущая, как сильно веселится Даби, и как вместо крови по венам течет пламя. «Вот же сучка голубых кровей!» – Юга сплюнул на пол, подавляя в себе рвотный рефлекс от очередного мерзкого лекарства, которым пичкают его бренное и больное тело. А Даби искренне веселился, окрашивая нить в счастливый платиново-аметистовый цвет. — Зачем? – гости переглянулись, и Компресс встал, подойдя к Даби. – Позволь спросить кто ты? Даби в ответ лишь ослепительно улыбнулся, явно довольный происходящим, и состроил благодарное выражение лица. Хотя внутри все дрожало не то от страха, не то от волнения, не то от осознания того, что в это раз его Судьба его не спасет. Его привезли к обычному многоэтажному и многоквартирному дому. Правда, жилые помещения в нем были повыше классом, чем обычно он привык видеть и посещать, но все же это был обычный дом с обычными квартирами для людей с чуть большими капиталами. Человек, представившийся как Френсис, прямо на улице поднял его на руки и спокойно понес вглубь переулков. Он постоянно говорил о том, что их окружало, о том, что его ждет. Всю дорогу прожужжал своим громким и звонким голосом о том, как повезло, что он его нашел, и о том, как долго мечтал устранить Стерку и прочее, прочее. В общем и целом Френсис говорил о том, что первое взбредет в голову, особо не думая об окружающих. А когда они вышли на оживленную вроде бы улицу, где располагались одни бары да бордели, на голову нацепили парик, а на плечи силой надели чужую куртку. Так и поймали такси. Френсис продолжал прижимать к себе за талию ничего не понимающего Йору и улыбаться так знакомо приторно и нежно, как фарфоровая куколка. Словно перед ним не был незнакомец, которого он спас от героя или тюрьмы. Будто перед ним был его дорогой друг или возлюбленная, которая попала в беду. От этого выражения лица хотелось зажмуриться и спрятаться, хотелось вырвать себе глаза от блеска и яркости. И Уайтлайт искренне не понимал, как можно так улыбаться, когда вот совсем недавно и без особых усилий ты располовинил человека. Как можно было так резко и так разительно менять ауру вокруг себя. От Френсиса уже даже не исходит железный аромат крови. Но вопросы остались без ответа, а перед ним открыли дверь одной из сотни квартир. Интерьер внутри был простым и понятным. Минимализм в прохладных, но уютных тонах. Не было лишних или неуместных вещей. Не было чрезмерной помпезности или вычурности. Обычная квартира обычного по первому ощущению человека. Вот только тут никто не жил. В воздухе витало одиночество, снежинки пыли и никому не нужные волны света. Йору Уайтлайт перевел взгляд на Френсиса. Мужчина по-хозяйски разувался, стоя в проходе, и по-детски жмурился, пытаясь не завалиться на бок. — З-зачем вы… — Прошу не бояться, мсье Уайтлайт, – из тьмы гостиной вышел сияющий человек в темных доспехах с кружкой чего-то горячего, которую он любезно протягивал гостю. – Здесь вы в безопасности. — И… зачем мы здесь? – Аояма Юга сидел напротив огромного окна в палату реанимации и усиленно пытался понять картину происходящего хоть немножечко. На кушетке лежала бледная, слабая, накачанная наркотиками и лекарствами Урарака Очако, дышащая тяжело и через раз. Количество трубок, торчащих из ее тела, поражало. Так же, как и количество бинтов, пиколок вокруг и запаха, который чувствовался даже через непроницаемые стены. Она лежала полудохлой куколкой из фарфора, которую давно пора выбросить на помойку. Но ведь не могу. Альтруизм и все дела. Да и к тому же, даже в столь печальном состоянии она могла бы пригодиться. Точнее только часть нее. — Аояма-сан, мне всегда был интересен вопрос, – начала говорить медсестричка, смотря с каменным выражением лица на девушку в палате, – есть ли спасение в смерти? Я участвовала в войне и со смертью на «ты». Даже не счесть, сколько людей погибло на моих глазах… Женщина замолчала, прикрыв глаза и явно вспоминая что-то из прошлого. Что-то красивое и пре-красное, от чего на бесстрастном лице расцветала улыбка; что-то, быть может, что заставляло сердце трепетать от восторга; что-то, что даже спустя много времени заставляло двигаться вперед к своей мечте. Даби этого не понимал. И не желал понимать. Откровения он не слушал даже от Юги, которому пальцы в рот не клади, а дай поговорить о какой-то эмоциональной ерунде, которая не всралась ни ему лично, ни Даби тем более, предпочитая жить, как живется, и не думать ни о чем. Ему было удобно. Остальное не важно. — Примерно столько же, сколько от ваших рук, что ли? – невпопад высказался молодой человек, отвернув голову в сторону. Разговор сделал какой-то крюк по кривой дорожке. — Чуть меньше, – Норико не растерялась и ответила честно и открыто. Ее руки были по локоть в крови, и скрывать этого она не собиралась. Тем более, от такого как он. – Когда не бывает вариантов выжить и продолжить сражаться — все солдаты предпочитают смерть. И было не важно, ждет их кто, или нет. Без возможности двигаться дальше — они не видели своего будущего, – Цутия замолчала и отошла от стекла. В ее изящных руках сверкнул блеск ламп и послышался звон стекла. Женщина держала тонкий и изящный шприц, какие обычно были в походных аптечках, весь из стекла, а не из пластика как сейчас, и отливал чем-то мутно-желтым, чуть видными бликами, расходясь по полу. Аояма Юга выгнул бровь и скривил губы в улыбке. Неужели это так просто? Взять, зайти, вколоть и уйти? В их времени? Да Цутию спустя 15 минут найдут после смерти героя. Но женщина улыбнулась и вошла в палату медленно, плавно, как на сцену, и дверь за ее спиной закрылась, подобно занавесу. «А у нашей звездочки интересные знакомые,» – Аояма Юга довольно улыбался, вслушиваясь в стихающий писк по ту сторону окна. Раз за разом мозг воспроизводил одну и ту же картину. Расслабленное и спокойное лицо мужчины с одним крылом, который стал вести себя чрезмерно фривольно, стоило выйти на улицу. Тон его голоса все еще тянулся по краям воспоминания, как журчание реки или шум ветра. Ей было жаль этого сильного, гордого и такого неполноценного человека. Если бы за спиной у него было два крыла — она уверена, он был бы вторым Ястребом. Или первым. Но оно было одно, сильное, массивное, как щит. Но только одно. Взгляд скользит и натыкается на улыбающееся лицо подруги. Она была такой доброй и чуткой. Всегда была такой, что в школьные годы, что спустя так много лет, приключений и злодеяний. На сердце было тепло, было радостно. Хотелось побыть с подругой еще немного, еще чуть-чуть. Они же так давно не виделись, не разговаривали с глазу на глаз. Но шорох отвлек. Она повернула голову в сторону большой дороги. Возле чего-то темного, бесформенного, размытого и невидимого стояли довольный Бакугоу и какая-то девушка. Цепкий взгляд нашел отчего-то чрезмерно четкое лицо Аоямы, которому было плохо. Сейчас она могла даже услышать, как капает кровь из его раны. Кап. Кап. Кап. Тихонечко. Неосязаемо. Его глаза были закрыты. Он жмурился. Кривил лицо. Ему было плохо и больно. Всего один шаг вниз. Чтобы увидеть ближе. Чтобы помочь. Юга резко открыл глаза, в которых она видела лишь синий огонь. А затем на его лице появилась улыбка. ТА САМАЯ улыбка. Та самая, улыбка, от которой стыла кровь в жилах, от которой хотелось плакать, бежать. Та самая улыбка, с которой была убита Невидимая девочка. Та самая улыбка, с которой была убита Хагакуре Тоору. Голос дрогнул. Мысли дрогнули. Воспоминания стали течь сквозь пальцы. Картина вечера обмазывалась языками пламени. Голубым пламенем она горела на ее глазах. Болезненный вид Аоямы. Черный, как беззвездная ночь плащ. Фарфоровая маска на половину лица, показывающая лишь ту самую улыбку. И звук выстрела, смешавшийся со взрывом за спиной. Она летела вниз, в пропасть, туда, откуда не было возврата. Она думала, что так и умрет, никого не успев спасти, ничего не спросив. Глаза дернулись. Послышался тяжелый и глубокий выдох. Губы чуть приоткрылись, выдавая из больного горла хрип. Она так хотела это сказать. Так хотела это сказать. Что-то остро кольнуло. Куда-то очень остро кольнуло. «Юга… Прошу… Юга… проверьте… про…» Комнату оглушил протяжный и долгий единичный писк. — Здесь, пожалуй, можно остановиться, – мужчина поправил рубашку и оглянулся на корзину цветов. Та стояла в ногах и была слишком большим подарком для человека, которого он должен едва знать. Если вообще должен знать. Однако можно же сказать, что он простой поклонник. Хотя тогда откуда он знает, в какую больницу стоит обращаться для встречи с кумиром? И какой из того человека кумир? «Сложность на сложности. Может быть, мне просто вернуться назад?» – мужчина тяжело выдохнул, смотря на огромное здание больницы, проглядывающееся сквозь толстые деревья небольшого сада. Где-то за стенами находилась палата, точно украшенная всем блестящим, пахнущая полиролью для металла и сладкой ванилью, а может и лавандой. Он никогда не понимал в чем их отличие и предпочитал в это не вникать. А вот идти туда хотелось и не хотелось одновременно. Мужчина хотел уже выйти из машины и пройтись пешком, как мимо пролетело какое-то такси, почти врезаясь в ворота. Из желтого автомобиля выбежал, чуть ли не плача, запыхавшийся, спотыкающийся на всем подряд молодой человек и побежал в сторону главных ворот. Весь его вид был взъерошенным, неряшливым. Вместо туфель на обеих ногах, на одном красовался тапочек из отеля, на другой простой носок. Он был в банном халате, поверх которого за спиной летало пальто. Волосы все влажные и наполовину намыленные шампунем. Создавалось впечатление, что его выдернули прямо из ванной или что-то вроде этого. «Но где я его видел то?» – хоть лицо и было искажено, но вот сама форма, глаза, цвет волос, строение тела кого-то напоминали. — Не важно, – Йору отмахнулся от навязчивой мысли и вышел из автомобиля, забирая корзину цветов. – Приезжай за мной через два часа. Не раньше. Я позвоню, если потребуется. Водитель зачарованно кивнул, улыбаясь широко и довольно, как кот, объевшийся сметаны, или наркоман, получивший долгожданную дозу. Йору фыркнул и громко хлопнул дверью, доставая телефон и яростно печатая на нем сообщение. «Немедленно меняй водителя! Этот тоже соврал!» Терапия была бессмысленна. Разговоры были бессмысленны. Новые знакомства были бессмысленны. Попытки отвлечься, переключиться на работу были бессмысленны. Встречи с «друзьями», всего лишь бывшими одноклассниками, были бессмысленны. Все, все, все, все, все вокруг него было бессмысленным. Абсолютно. Все было настолько бесполезным, что хотелось кричать, хотелось рвать на себе волосы или броситься в окно. Хотелось, так сильно хотелось сбежать. Как же было невыносимо жить. На запястьях были глубокие красные следы веревок, ремней, цепей. На шее укусы, засосы, толстые борозды ошейника. Спина была практически разорвана в клочья тонкими ногтями и резкими ударами хлыста. Живот и грудь были покрыты мелкими ожогами, небольшими пятнами горячего воска. Вся его задница была в синяках, подтеках, тонких полосках от игр с иглой. Бессмысленно. Бесполезно. Все это просто ерунда. «Все это просто… глупость,» – мужчина шмыгнул, растирая слезы обиды по измазанному косметикой лицу. Он ломался. Он ломал себя. Назло, специально. Пытался ранить как можно больнее, как можно сильнее. Только почему-то это оказалось не так-то просто. Было ощущение, что он пуст, что в его мире не осталось ничего. И он должен был сломаться, разрушиться, перестать существовать. Но не получалось. Сколько бы раз светлое прошлое и желанные мечты не настигали его, не роняли с Небес в Ад – на полпути полета, ровно там, где была земля, он останавливался и замирал. Его ловили. Его держали. Его не пытались поднять, оставляли на месте и шли дальше вниз, чтобы потом вновь поймать. «Это бессмысленно». Ранее белый холст был расписан красками яркими, хаотичными, когда черный цвет окрашивался в голубой, искрясь белыми блестками и танцуя языками пламени, вырисовываясь в причудливый узор в форме орхидеи.