Мой нимб давно на дне

      Он быстро шёл — почти бежал — по пасмурному сумеречному городу, не замечая луж под ногами и не пытаясь спрятаться от ветра. Были дела поважнее. Его длинное пальто поэтично развивалось на ветру, но он этого не замечал, да и никто не замечал: улицы были пусты. Как он любил это время, разное в зависимости от сезона, ранним утром, когда ночные фонари уже погасли, а солнце ещё не взошло. Дорогу и стены домов обволакивала лёгкая дымка тумана, смешиваясь с паром его тяжелого дыхания. Он бежал, не оглядываясь, ни разу не посмотрев на часы, стараясь широкими взмахами рук разогнать очистить воздух от мути, мешавшей ему достигнуть цели. Он думал, что заблудился, но продолжал упорно двигаться по намеченному маршруту. Свет в окнах кое-где уже (или ещё) горел, оставляя на тумане толстые желтые полосы, однако они нисколько не способствовали поиску правильного пути. Времени уже почти не оставалось, а он всё никак не мог выпутаться из клубка яркой разметки на трассах, отгороженных друг от друга одинаковыми серыми фасадами домов. Слёзы готовы были вот-вот хлынуть из глаз и ослепить его, в горле застрял ком, будто физически затрудняя дыхание. Тем не менее он не позволял себе сдаться и настойчиво продолжал, рассекая лицом холодный пар, бежать вперёд, надеясь, что Бог хотя бы сегодня будет ему благоприятствовать. Ведь он наконец-то полюбил людей. Хотя бы одного из них.       До нужного ему места оставалось всего пара кварталов, и он словно чувствовал это. Страшная, можно сказать даже нечеловеческая сила тянула его к длинному приземистому белому зданию, огороженному высоким забором, за которым стояло несколько машин скорой помощи. Он не видел его, но теперь точно знал, куда должен бежать. Он бы мог расправить крылья и преодолеть мили расстояния за одно мгновение, но боялся, сам не зная, чего. Он чувствовал, что достиг предела скорости, но старался выжать из своих длинных ног максимум возможной силы. В груди его вдруг что-то щёлкнуло, на глазах выступили слёзы, ноги перестали слушаться. Откуда-то он знал, что уже опоздал.       Он подбежал к калитке, выставил вперёд руку и, стиснув зубы, с металлическим треском вынес её во двор больницы. Он старался собраться, всё ещё надеясь на лучшее, но мир уже начал меркнуть, и теперь ему оставалось только увидеть, как огонёк, согревавший его последние пару лет (ничто по сравнению с вечностью, проведённой им во льдах древней тюрьмы), угаснет, едва ли оставив после себя хоть какое-то напоминание о себе. Хотя нет, оставит, однако он никогда не будет радоваться этому знаку, ведь он-то и убил его любовь. Впрочем, он и сам постарался.       Охраннику у дверей было достаточно одного лишь взгляда горящих гневом глаз, чтобы не препятствовать ему и не задавать глупых вопросов. Он с шумом вбежал в коридор и двинулся дальше. Он не знал, откуда ему известен путь, да он и не хотел, мечтал только поскорее добраться до своей цели. И вот уже финишная прямая, один поворот, четвёртая дверь, за ней ещё одна, и вот наконец… он остановился, с раскрытым ртом глядя на толпу акушерок и высокого пожилого врача в белом халате, прикладывавшего ладонь ко лбу бледной рыжеволосой девушке, неподвижно лежавшей в кровати. Вся эта рать недоумённо повернулась ко вновь прибывшему. Девушка вяло наклонила голову и растянула своих безжизненные губы в жалкую улыбку.       — Ты опоздал, — прошептала она и прикрыла глаза.       Одна из акушерок что-то положила ей на грудь, а все остальные обступили его и стали выталкивать из палаты, приговаривая: «Сэр, вам сюда нельзя. Вы не стерильны» и тому подобное.       — Оставьте его, — прохрипела девушка, медленно поглаживая голубенький свёрток, который ей вручила акушерка, — это мой парень.       — Сэр, вы не можете…       — Уйдите, — взволнованно и испуганно глядя на девушку, бросил он.       — Сэр…       — Сгиньте все! — закричал он.       На этот раз его послушались.       — Эмили… — простонал он, подошёл к кровати и упал рядом на колени.       — Что-то ты больно груб сегодня, Люцифер, — ласково сказала девушка, положив вторую руку ему на макушку и растрепав его волосы.       В ответ послышалось лишь прерывистое дыхание и всхлипы. Его плечи неровно подрагивали, все мышцы напряглись, как когда он бежал, но теперь их словно сковала судорога, голос переломился.       — Я… я… бежал как мог, — прошептал Люцифер, вдруг разогнувшись и схватив Эмили за руку.       — Ты всё равно ничего не смог бы сделать, — ответила девушка, по-прежнему ласково улыбаясь. — Но зато смотри.       Она развернула свёрток на груди к нему, и он увидел маленькое, словно припухшее красное личико. Малыш вытянул губки в трубочку и, видимо, уже заснул, только его веки иногда мелко подёргивались. Люцифер растаял. Но лишь на мгновение.       — Я же говорил… я просил тебя… — вновь заплакал он.       — Лишить нас ребёнка? — уточнила Эмили. — Ну уж нет.       — Но теперь… ты… ты ведь умрёшь!       Он снова упал, будто даже сполз по невидимой стене на пол и закрыл лицо руками. Эмили коротко рассмеялась, прервавшись из-за больного сухого кашля.       — Это девочка, — как ни в чём не бывало продолжила девушка, — её зовут Маллахэт. Ты же не против, я надеюсь, ведь так?       — Это… это очень странное имя для ребёнка, — запинаясь, произнёс Люцифер, стараясь успокоиться.       — Ну, это же всё-таки твоя дочь, — усмехнулась Эмили и снова закашлялась.       — Если бы я успел… — кусая губы, пропищал Люцифер, чувствуя, как начинает болеть его горло. Впервые в жизни у него что-то болело.       — Но ты не успел, — перебила его девушка, — чему я очень рада.       Люцифер вдруг перестал плакать и посмотрел на неё. Сначала его взгляд был просто удивлённым, но с каждым мгновением он становился всё холоднее и ожесточённее. Спустя несколько секунд он, стиснув зубы, чтобы не закричать, начал медленно и спокойно:       — Изобретательный способ покончить с собой.       Эмили перевела усталый, почти уже безжизненный взгляд блестящих зелёных глаз на парня.       — Я просто хотела оставить в этом мире что-то своё, — прохрипела она и неровно вдохнула.       — Ты могла бы оставить мне себя, — процедил Люцифер и обнажил злобный оскал, — но насколько же то меня ненавидишь?..       Девушка открыла рот, чтобы что-то возразить, но уже не могла. Её бледные с оттенком голубизны потрескавшиеся губы слабо вытягивались в трубочку, качая воздух, изо рта на каждом выдохе вырвался хрип, веснушки, рассыпанные по всему телу, слились с кожей, глаза уставились в одну неопределённую точку и замёрзли. Навсегда.       — О нет, — прошептал в миг протрезвевший Люцифер, округлившимися от ужаса глазами прожигая экран кардиограммы.       Он всё понял ещё прежде, чем она начала пронзительно пищать, призывая медсестёр на помощь, а руки его девушки не ослабли, и кулёк, который они до этого сжимали мёртвой хваткой, не скатился к краю кровати. Малышка начала жалостно хныкать и жмуриться, то ли от боли, а то ли от обиды. Люцифер не двигался.       Спустя всего минуту (какая поразительная скорость!) явились доктора и стали раз за разом прикладывать к груди Эмили электроды дефибриллятора. Очнулся парень только тогда, когда услышал слова:       — Время смерти — пять сорок один.       Он медленно повернулся вокруг своей оси и на негнущихся ногах заковылял к выходу.       — Эй, стойте! — окликнула его одна из медсестёр. — Куда это вы? А ребёнок?..       Люцифер так же медленно остановился и повернулся назад. В его глазах не было видно совсем ничего: ни боли, ни отчаяния, ни чувства вины.       — Что же вы предлагаете мне с ним делать? — низким голосом поинтересовался он.       — Забрать конечно, что же ещё! Это ведь ваш ребёнок?       Парень помолчал. А затем повернулся и пошёл уже быстрее.       — Нет, — спокойно сказал он, — не мой.