Наши в Хогвартсе

Алька проснулась среди ночи. Она лежала, сжавшись в тугой горячий комок, подтянув ноги к животу и прикрывая голову руками. Привычный сон вновь вдавил её в тонкий больничный матрас, облил холодным потом и заставил сердце часто-часто колотиться где-то в горле. Хорошо, что она уже научилась не кричать из-за этого сна. Кричать нельзя. Иначе прибежит злобная тётка-медсестра и ширнёт укол. А у неё, у Альки, и так уже вся задница, как решето. И на руках живого места нет. Так что лучше она полежит в полутьме и успокоится сама, без всяких уколов. И поревёт тихо, чтобы никто её не услышал. Сон ей всегда снился один и тот же. В нём она из ночи в ночь переживала событие, случившееся три месяца назад. На майские они с родителями поехали на машине за город. На даче у крёстного было весело. Жарили шашлык, пели песни. Взрослые много пили, смеялись и даже купались в по-весеннему холодной речке. Детям была предоставлена полная свобода. Она, дочь крёстного Юлька и Юлькин младший брат Женька бегали, орали и хохотали до изнеможения. Просто так, оттого, что ярко светило солнце, трава была нежной, изумрудно - зелёной, а молодая листва — такой свежей и незапылённой, что дух захватывало. А ещё цвели сады, пели птицы, небо было голубым и бездонным, от запахов немного звенело в голове, а лето ещё не начиналось и было всё впереди, все три месяца нетронутого счастья… Всё случилось на обратном пути. Только они выехали за пределы дачного посёлка и разогнались на трассе, папа стал беспокойно что-то дёргать и на что-то нажимать. Алька поняла, что машина его не слушается. Они неслись всё быстрее. Напряжение повисло в салоне густым удушливым облаком. Мама, сидевшая на переднем сиденье, повернула к Альке бледное испуганное лицо и отчётливо приказала: — Свернись калачиком. Подтяни ноги к животу и прикрой руками голову. Быстро! Алька послушалась. Она не видела, что именно произошло. Только почувствовала удар страшной силы, дикую боль и… И всё. Когда она пришла в сознание, и маму, и папу уже похоронили. Страшно болела голова. Рука была в гипсе. И каждую ночь ей снился сон, в котором она в очередной раз неслась на этой проклятой машине и всё пыталась исправить ситуацию, как-то изменить ход событий. Но у неё ничего не получалось. Каждый раз машина разбивалась вдребезги, а Алька просыпалась с криком и в слезах. Ей делали укол, и она впадала в прострацию до следующего сна. К ней в больницу никто не приходил. Когда она пришла в себя, следствие по делу уже было окончено. Несчастный случай. Неисправные тормоза. Хотя по дороге за город их машина была в полном порядке. Что же с ней могло случиться за то время, что они были в гостях у крёстного? Алька мельком слышала разговоры родителей о конкурентах. О том, как отцу тяжело строить бизнес в этой стране. О рэкетирах и разборках. Да, её отец был «новым русским». Из тех, кто «оседлал волну» перестройки в конце восьмидесятых. Детдомовский сирота, у которого хватило мозгов понять, что без денег и нужных связей в этой жизни не прорваться, он вовремя попал в нужную обойму. В техникуме, где он учился за счёт государства, Гена стал активно продвигаться по комсомольской линии. Комсорг группы, потом курса, зам. секретаря комсомольской организации техникума… Неглупый, общительный, гибкий, умеющий вовремя высказаться и вовремя промолчать, Геннадий понравился секретарю райкома, и тот выдвинул его на работу в райком комсомола. Парень обзаводился связями, обрастал нужными людьми, и, когда грянула перестройка, сумел с «товарищами по работе» организовать своё дело. Тогда многие комсомольские работники «попёрли» в бизнес. Не у многих хватило ума и изворотливости выжить в условиях стихийного рынка. У Геннадия Николаевича — хватило. Жили они значительно лучше, чем большинство людей в начале девяностых. Чем занимался отец, Алька точно не знала. Наверное, продавал что-то… Эх, знать бы, кто подстроил эту аварию… Уж она бы им отомстила. Алька сжимала кулачки, едва сдерживая злые горячие слёзы, вот-вот готовые брызнуть из её глаз. Хуже всего была неопределённость. Сначала Альке было всё равно, что с ней станет дальше. Она осталась одна. Острое чувство сиротства жгло её и не давало возможности заглянуть в своё будущее. Ей хотелось только одного — вернуть прошлое, чтобы всё, как раньше. Чтобы обнять маму, погулять с отцом. Чтобы вернуться домой после тренировки, а дома — тепло, вкусно пахнет, ужин готов… И от того, что этого у неё уже не будет никогда, Алька плакала целыми днями. Ей снова кололи уколы, она внешне успокаивалась, а душа её разрывалась от боли. Мучило её и то, что она не видела, как похоронили родителей. От этого её иногда охватывала безумная надежда, что они живы, просто от неё это почему-то скрывают. Это был как раз тот случай, когда надежда не приносит ничего, кроме вреда. Родных у Альки не было. Отец вырос сиротой. Его мать отказалась от него при рождении, и он всё своё детство провёл в детском доме, так и не дождавшись усыновления. Мамина мама была ещё жива, но после смерти своего мужа, Алькиного деда, пребывала в состоянии не совсем адекватном. Алька вспоминала слово, которое произносила мама по поводу бабушки: «не-де-е-спо-соб-ная». В общем, рассчитывать на неё было нечего. Крёстный дядя Валера с женой и детьми почему-то тоже в больницу не заявлялся. Наверное, боялся, что ему навяжут опекунство над Алькой. Странно. Она знала, что у её семьи были деньги. Разве дядя Валера не захочет получить над ними контроль, взяв Альку под опеку? А, впрочем, ей было всё равно. Всё разъяснилось, когда к Альке в больницу пришёл их адвокат Серафим Анатольич. Он сказал Альке, что всё их имущество было продано, а отцовский бизнес перешёл в руки дяди Валеры. Якобы, папа брал деньги у него в долг и не вернул. И теперь у неё, Альки, нет ничего, даже дома, в который она могла бы вернуться. В душе у Альки закипала ненависть. Какие же все они подлецы и негодяи! Разве они не видят, что это он, её крёстный, всё подстроил? Он организовал эту аварию, чтобы разом избавиться от всей их семьи и заполучить их бабки! А все вокруг делают вид, что ничего не произошло. Несчастный случай! Ах, папа, папа… Кому ты верил? Вы ведь с дядей Валерой были лучшими друзьями… Альку разрывало от чувства несправедливости и от желания отомстить. Чего она только ни делала с этим гадом в своих мечтах! Каких только казней для него ни придумывала. И кусала кулаки от собственного бессилия и от невозможности отомстить этому мерзавцу сейчас же, немедленно. В последнее время у Альки появился ещё один повод для беспокойства. Она стала замечать за собой некие странности, которых у неё до аварии не было. Однажды, когда вредная медсестра как-то по-особому больно сделала ей укол, Алька разозлилась и представила, как шприц вонзается в тело этой гадины. И потом с ужасом смотрела, как эта мегера колет сама себя пустым шприцем, крича от ужаса и пытаясь удержать непослушную руку и отвести её подальше от своего лица. Как-то санитарка, убиравшая в Алькиной палате, стала ругать её за пролитый на пол чай. Алька не знала, как это случилось, но только ведро с грязной водой оказалось на голове у этой бабы, а швабра лупила по этому ведру, пока та в ужасе вопила и звала на помощь. Прибежавшая медсестра увидела, что Алька лежит на кровати и не имеет никакого отношения к происшествию. Медперсонал стал с опаской заходить к ней. Лечащий врач Сергей Иванович сообщил, что скоро Альку выпишут. Готовятся документы для отправки её в интернат. Алька запаниковала. Неужели она не вернётся больше домой? Пусть даже там никого нет. Но это её дом. Там её игрушки, фотографии. Там её воспоминания о прошлой жизни. И вот теперь даже этого у неё не будет? Алька разрыдалась. Плафон у неё над головой с треском лопнул и засыпал осколками Сергея Ивановича. Он молча вышел из палаты. Вокруг Альки сгустилась тяжёлая атмосфера. Её явно опасались и стремились поскорее избавиться. Алька не понимала, что с ней происходит. Однажды она зажгла взглядом матрас на соседней пустующей кровати. Или запустила тарелку ненавистной клейкой каши в лицо толстой раздатчицы из столовки. Всё это пугало не только персонал, но прежде всего, саму Альку. Кажется, ей грозил не просто интернат, а интернат для психов. Алькин страх рос, а с ним росло число необъяснимых происшествий, исходивших от неё. В один из душных летних дней, когда Алька, истосковавшись по свободе и свежему воздуху, валялась на больничной койке, обливаясь потом и изнемогала от скуки и мрачных мыслей, к ней в палату вошёл странного вида человек. Выглядел он, как обыкновенный волшебник из сказки. Длинные седые волосы, борода до пояса, добродушный взгляд голубых глаз из-под очков-половинок. Но одет был, как хиппи. Джинсы и клетчатая ковбойка. На ногах разбитые сандалии. А на голове странного вида шляпа, которую он, впрочем, войдя в палату, снял и держал в руках. Алька не удивилась. Она сама уже почти поверила в свою ненормальность. Ударилась головой во время аварии — вот результат. Возможно, этот тип — всего лишь её галлюцинация. От жары да на больную голову ещё и не такое может привидеться. Старик поздоровался по-английски. Алька ответила. Английский она изучала с репетитором. То, что говорила ей Софья Михайловна, она понимала прекрасно. Но этот дед оказался настоящим англичанином, поэтому понимать его Альке оказалось сложно. Он это почувствовал и стал говорить медленно и отчётливо. По ходу разговора Алька всё больше убеждалась, что она спятила и интерната для психов ей не избежать. — Мисс Алина, — у него это получилось, как «Эйлина», — позвольте представиться. Я — директор школы волшебства Хогвартс, которая находится в Великобритании. В нашей школе обучаются дети, наделённые магическими способностями. У вас эти способности выражены очень сильно. И появились они, как я понимаю, в результате перенесённой вами аварии и травмы. Я предлагаю вам стать ученицей Хогвартса и пройти семилетний курс обучения волшебству. Все затраты по обучению школа берёт на себя. Алька слушала и понимала лишь одно — она окончательно поехала. Какая же, всё-таки, интересная галлюцинация. А раз так, можно полностью расслабиться и поиграть в эту игру, пока ей не ширнули очередной укол и не разрушили «чудесное видение». И Алька «включилась». Она, как могла, расспросила этого странного «директора» о том, чему учат в их школе, как там живут, что едят… "А ведь интересно рассказывает, — думала Алька. Надо соглашаться. Это же игра. Посмотрим, что будет дальше и надолго ли затянется этот глюк». И она согласилась. Школа волшебства — это же лучше, чем интернат для психов, правда? — В таком случае, мисс Се-ве-ри-но-ва, — немного затрудняясь произнесением её фамилии, сказал старик, — я сейчас оформляю все необходимые документы, вас выписывают из больницы и мы отправляемся в Лондон. Алька пожала плечами. В Лондон, так в Лондон. Она уже устала ждать окончания этой затянувшейся галлюцинации. А его всё не было. Наконец, старик вышел из палаты. Алька прикрыла глаза. Когда дед через какое-то время вернулся, она удивлённо уставилась на него. — Собирайтесь, мисс, — обратился он к обалдевшей Альке. Та молча поднялась с кровати. Из одежды на ней была больничная ночнушка да казённый халат. Собирать Альке было нечего. Старик всё понял. Он молча взял её за руку и вывел из больницы. Оказавшись во дворе, Алька чуть не упала от свежего воздуха. Старик взял её за руку. — Держитесь крепче, — сказал он. Что произошло потом, Алька не знает. Впоследствии она узнала, что это называется мудрёным словом «трансгрессировать». Оглядевшись по сторонам, она поняла, что стоит в халате и старых тапках посреди огромного шумного города, и этот город — не Москва. Старик толкнул тяжёлую дверь старинного высотного дома, и они очутились в гулком прохладном подъезде. Поднявшись на второй этаж, позвонили в дверь. Её открыла женщина средних лет. — Здравствуйте, господин Директор, — приветливо улыбнулась она, — А это наша новая ученица? — Да, это мисс Алина (снова Эйлина) Северинова. Познакомьтесь, Эйлина, это профессор Черити Барбридж. Она преподаёт в нашей школе маггловедение. До начала учебного года вы поживёте у неё. Она поможет вам купить одежду и всё необходимое для учёбы. А я вас покидаю. У меня масса неотложных дел. Старик вышел. А профессор Барбридж привела Альку на кухню, накормила её нормальной домашней едой, от которой Алька уже успела отвыкнуть, сидя на синих больничных супах и жидких кашах. — Зови меня Черити, — сказала она Альке. Оставив её дома, Черити сходила в магазин и купила ей хоть какую-то приличную одежду и обувь. Теперь Алька, по крайней мере, могла выйти на улицу. Лёжа ночью в старинной кровати, Алька наконец-то поняла, что всё, с ней случившееся — не игра воображения. Теперь ей предстояло поверить, что такое вообще возможно. *** А поверить в происходящее оказалось невероятно трудно. Особенно девочке, ещё пару дней назад ничего не знавшей о существовании магического мира и волею судьбы вдруг очутившейся в Диагональном переулке. Ощущение нереальности не покидало Альку в течение дня, пока они с Черити бродили из лавки в лавку, покупая всё необходимое для Алькиной учёбы. В лавке Олливандера они задержались надолго. Старик-хозяин, приветливо поздоровавшись с ними, с интересом оглядел Альку, пытаясь понять, какую волшебную палочку предложить этой девчонке со странным акцентом. Удивительное сияние его невозможных глаз, казалось, просвечивало Альку, как рентген. Ей стало не по себе, но старик отвёл взгляд, сходил куда-то внутрь лавки и принёс футляр с изящной палочкой из какого-то светлого дерева. — Ива, десять дюймов, жила дракона. Взмахните ею слегка, мисс, — сказал Олливандер, передавая Альке палочку. Поняв из всего сказанного лишь последнюю фразу, Алька взмахнула палочкой. Стены лавки вдруг затряслись, аккуратно сложенные футляры посыпались на пол. Олливандер быстро выхватил палочку из Алькиных рук и со словами: — Нет-нет, ни в коем случае! –вернул её на место. Он приносил ей футляр за футляром, но эффект был почти тот же. Олливандер озадаченно смотрел на расстроенную Альку. Она понимала, что что-то идёт не так. Ни одна волшебная палочка не желала слушаться её. Даже в руке все они лежали как-то не так, Алька чувствовала, как неудобно ей держать их. Вдруг глаза Олливандера вспыхнули, обдав Альку ярко-серебристым светом. — Неужели? — Олливандера как будто осенило, — одну минуту, мисс. Он быстрым шагом удалился вглубь помещения и вскоре вернулся, бережно держа в руках футляр, непохожий на все остальные, которые он приносил ранее. Открывая его, старик с каким-то особым чувством говорил: — Карельская берёза. Очень дорогое и ценное дерево. Десять с половиной дюймов. И самое главное — волос из чёлки единорога. Это очень большая редкость, поверьте мне, мисс. Шерсть единорога — обычный наполнитель для волшебных палочек. Волоском из хвоста или гривы единорога тоже никого не удивишь. А вот волос из чёлки единорога может добыть лишь тот, кто завоюет его полное доверие. А это непросто, мисс, ох, как непросто. Это уникальная палочка. Её сделал не я, а мой друг. Он живёт в Норвегии. Каждая его палочка — произведение искусства. В его краях не нашлось волшебника, которого выбрала бы эта палочка. Да-да, мисс, именно палочка выбирает волшебника, а не наоборот. Так вот, он прислал её мне, в надежде, что у меня она скорее найдёт своего владельца. И она пролежала у меня… сколько же? — Олливандер задумался, подсчитывая что-то в уме, — Ну да, двенадцать лет. Сначала я предлагал её юным волшебникам, поступающим в Хогвартс, а потом перестал и вовсе забыл о ней. Попробуйте, мисс. Может быть, она ждала именно вас? Алька мало что поняла из его монолога. Её запас английских слов был недостаточным, чтобы полностью уловить смысл этой прочувствованной речи. Зато Черити слушала Олливандера очень внимательно. Алька с опаской взяла палочку в руку и сразу же поняла, что вот оно, то, что нужно. Палочка лежала у неё в ладошке, как будто была специально выточена по ней. Алька почувствовала, как по её руке разлилось приятное тепло, словно маленькие искорки поползли от ладони вверх и разлетелись по всему её телу. Алька теперь уже смело слегка взмахнула палочкой, и эти искорки вырвались из кончика палочки золотистым фонтаном. Весь беспорядок, наделанный в лавке предыдущими попытками Альки, мгновенно исчез. Разбросанные футляры заняли свои обычные места. А в руках у Черити, неизвестно почему, оказался букет чудесных белых роз. Олливандер сиял: — Ну, наконец-то она дождалась свою волшебницу! Мисс, вас ждёт великое будущее, поверьте мне. Столь уникальная палочка никогда бы не выбрала себе заурядную владелицу. Я поздравляю вас! С вас пятнадцать галлеонов. Глаза Черити округлились от изумления. Заплатить такую цену за волшебную палочку из денег, выделенных на экипировку сироты бюджетом Хогвартса? Имеет ли она право на такое расточительство? Олливандер понимающе покивал, уложил палочку в футляр и подал его Альке, обращаясь при этом к Черити: — Мисс Барбридж. Заплатите сейчас ту сумму, которую вам по силам отдать. Остальное выплатите позже. Я не имею права разлучать палочку с той, кого она выбрала своей хозяйкой. — Благодарю вас, господин Олливандер, — Черити облегчённо вздохнула, — видите ли… Эта девочка будет учиться полностью за счёт бюджета Хогвартса, поэтому я не могу превысить смету расходов без согласования с директором. — Думаю, директор не будет против таких расходов. Расскажите ему про эту палочку. Он поймёт, что в его школе появилась необычная волшебница. Привет Альбусу, — Олливандер довольно улыбался, выпроваживая их из лавки. Теперь в чемодане у самой нищей студентки Хогвартса лежала самая дорогущая волшебная палочка из всех, проданных Олливандером за последние десятилетия.