А дальше темнота…
***
Резкий свет в глаза слепит. Странный запах режет ноздри, и мне хочется прикрыть нос ладонью. Но вместо выверенного движения рукой, получилось лёгкое дёрганье маленькой ладошкой. Что?... Пока я пыталась нормально двинуть ручкой и отойти от шока, смогла различить звуки и цвета. А где… асфальт? Крыша? Где, в конце концов, маньяк, чтоб его машина переехала?! Вместо того, чтобы лепёшкой лежать на земле, я щурила глаза от яркого света, дёргалась и медленно задыхалась на операционном столе. Так, зачем младенцы кричат и плачут, когда рождаются? Чтобы расправить свои лёгкие и начать дышать. Так что, кричи, моя новообретённая тушка, а думать будем потом. Надрывалась я знатно. Параллельно с тем, что расправляла лёгкие, я ещё и отводила душу. А что? Меня маньяк чуть не убил! И я с крыши упала! Мою тушку берёт на руки какой-то некрасивый дядька. Что с его лицом? Этот шрам, Господи, таким надо запрещать на улицу выходить. Ужас, через всё лицо проходит уродливая линия. Страшный дядька передаёт меня красивой девушке в руки. Она улыбается мне, смеётся и говорит что-то на непонятном языке. Тяну к ней руки и улыбаюсь тоже. Похоже, это моя мать. Взгляд уставших голубых глаз направлен на меня. Красавица гладит меня по голове и плачет. Из всей череды слов чаще всего повторяется «Сэцуко». Это моё имя, верно?***
Я не знаю, что они хотели видеть во мне, но смотреть приходилось лишь на плаксивого младенца. Вот уже второй день я отказываюсь от еды. Мать плачет. Спрашивает что-то, но я не понимаю её лепета, ведь это совсем иной язык. Мне так плохо… Всю мою жизнь словно выкинули на помойку. Моя семья, друзья… Абсолютно все исчезли, оставив после себя только смутные воспоминания. Планы, которые я тогда строила, не имеют никакого значения здесь, ведь это другой мир. Верните меня домой, пожалуйста, верните меня туда, где я жила все те шестнадцать лет! Я много плакала, чем нервировала отца. К моему ужасу, он несколько раз порывался навредить мне, пока мать просто ревела, стоя около моей кровати. Казалось, будто она чувствовала всю ту боль, которую я испытываю, хоть и оплакивали мы разные вещи. Со мной родился ещё один младенец, и он погиб. Мать оплакивала его смерть. Смерть мальчика. Моего возможного брата. Она ещё раз порывалась меня покормить. Я сейчас уже успокоилась и послушно принялась пить из бутылочки. У матери нет возможности кормить меня, так что это делает служанка, у которой есть молоко. Дверь с грохотом открылась, и в комнату вошёл мой отец, сгибаясь почти пополам, чтобы пролезть в проём. И зачем так расти? Вздыхаю и возвращаюсь к бутылочке, делая вид, что я младенец, которого интересует только его пустой желудок. С презрением в голосе и взгляде, он пробубнил что-то непонятное. Мать улыбнулась, погладила меня по голове и положила обратно в кроватку. Ой, ну только не надо тут нежности разводить, ладно? И без вас тошно. За эту неделю я смогла понять, что кардинально отличаюсь от родителей. Мать — светлое и чувственное создание, а отец самый настоящий сухарь. Ой, как же они разочаруются, когда узнают, что же у них выросло. А я пока покушаю, посплю, а потом опять истерику устрою. Мне скучно, гулять хочу, да и этому комку позитива пора проветриться.