***
— Ещё ничего не известно? — Всё так же без изменений. — Встать, суд начинается! Чонгук с силой сжал руку Юнги в своей ладони, поднимаясь с лавки. Намджун стоял со своим отцом и матерью Чимина поодаль от них, в первом ряду. Шла третья неделя, как Чимин находился в отделении интенсивной терапии, в реанимации, где врачи боролись за его жизнь. Главный офис Пака-старшего опечатали, все ценные бумаги и документы были переданы следователю. Прокурор выдвинул обвинения сразу по трём статьям, и начались бесконечные вызовы, допросы, в которых и без того измученный Намджун постоянно участвовал. Он не отказывался, наоборот, постоянно сам рвался к следователям, давал показания, а потом нёсся в больницу. Он практически там ночевал, хотя это и не поощрялось ни сотрудниками больницы, ни семьями Намджуна и Чимина. Мама Чимина заработала нервный срыв, впервые за долгое время увидев сына, а тот лежал без сознания на больничной койке. Врачи не давали никаких прогнозов — кровоизлияние в мозг вызвало кому, и две последовательные операции не дали практически никаких результатов. Чимин даже сам не дышал. — Надеюсь, ему дадут пожизненное, — прошипел Чонгук, и Юнги похлопал своего парня по плечу. — Намджун и его отец предоставили лучших юристов. Его засадят очень надолго, не беспокойся. — Намджун… очень плохо выглядит. — Он почти ничего не ест, не спит, ты видел, сколько часов он в клинике проводит? — покачал головой Юнги. Они притихли, когда в зал вошла судья, и все встали со своих мест, а затем сели, когда представители закона сами опустились на стулья. Юнги с Чонгуком почти не слушали, как прокурор выдвигал требования, которые они уже слышали, и какие доводы приводит адвокат. Чонгук прожигал глазами дыру в папаше Чимина, который сидел в наручниках, не поднимая глаз на жену. Мать Чимина выглядела не лучше Кима — тот придерживал её за плечи, чтобы она не расплакалась и не упала в обморок прямо в зале суда. Хотя Чонгук готов был поспорить, что она отойдёт, потому что была гораздо более сильной женщиной, чем казалась сейчас. Её подкосило состояние Чимина, и она пыталась справиться со всем, включая те заботы, которые теперь должны были на неё свалиться. Теперь воспитание Чихвана и выхаживание Чимина будет полностью на ней, а ведь ещё нужно работать, следить за домом. Чонгук собирался во всём помогать, чем сможет, но наверняка не он один предложит свою помощь. Теперь было на кого опереться, по-настоящему, ведь Намджун любил её сына, а значит, все тягости его семьи были и его тоже. Чонгук даже выдавил подобие улыбки и гнев сошёл на нет. Впервые он думал, что Чимин сделал правильный выбор несмотря ни на что. — …согласно вышеперечисленным статьям настоящего кодекса, а также принимая во внимание тяжесть совершённого преступления — в настоящее время пациент, которому нанесли увечья, всё ещё не пришёл в сознание, — рапортовала судья, и Чонгук задержал дыхание, сцепив пальцы с миновыми, — подсудимому назначается двадцать лет режима в колонии. Приговор вступает в силу с этого момента. Его также можно обжаловать. Прозвучали три заветных стука молоточком, и начался переполох. — Ну хоть одна хорошая новость за сегодняшний день, — прошептал Юнги, едва удержавшись, чтобы не поцеловать его прямо в зале суда. Он нашёл глазами Намджуна, и тот сидел, опустив голову и закрыв лицо руками, даже не смотря, как бывшего премьер-министра уводят из зала. Скопились репортёры, кричали некоторые из его ближайшей свиты, пытались ругаться юристы, отстаивающие его права, но всё это больше не имело значения. Юнги знал, что Намджун ни за что не допустит, чтобы ему хотя бы срок скостили, не говоря уже о полном освобождении. К тому же, политиков, не раз нарушивших закон, стоит им только выйти, тут же сожрёт с потрохами общественность. Так что Юнги был спокоен. — Всё закончилось, госпожа Пак, всё закончилось, — Намджун похлопывал мать Чимина по спине, и сам выдохнул так, словно тяжкий груз спал с плеч. — Ничего не закончилось, родной, — отвечала она ему, хоть и сквозь слёзы улыбалась. — Мой сын ещё не очнулся. Впереди ещё так много всего… — Он очнётся, — твёрдо перебил Намджун. Его глаза, хоть и были все красные и под ними пролегли тёмные круги, продолжали уверенно смотреть в лицо родительнице. — Я знаю, что он очнётся.***
— Намджун, тебе надо отдохнуть. — Я не устал. — Ты на ногах еле держишься. — Оставьте их вдвоём в покое, ребята. Пойдёмте за кофе, если вы решили сидеть с нами эту ночь. Тихо прикрыли дверь. Юнги бросил свои вещи на диван и перестал лезть с расспросами к лучшему другу. Чонгук повёл его вслед за матерью Пака искать автомат с кофе и батончиками. Намджун наконец-то остался с ним наедине. За всё это время они были вместе вдвоём не так уж много. В реанимации постоянное наблюдение, операции, посещения строго по часам и только самым близким, и Намджуна даже не всегда пускали. Теперь, когда его перевели в палату после того, как он задышал сам, чему все были несказанно рады, да и вообще наблюдалась положительная динамика после трёх недель её полного отсутствия, они наконец-то могли побыть вместе. Только слабое, но вполне стабильное дыхание Чимина слышалось в тишине. Намджун взял одну его руку, опутанную проводком от капельницы, в свою, и по привычке начал рассказывать, бродя взглядом по палате. Всё подсвечивалось синим приглушённым светом, поодаль от койки с аппаратами стоял диванчик и столик, окошко было неплотно зашторено и из него виднелось, как заходит солнце, разливаясь красно-оранжевыми красками и как зажигаются огни. — Сегодня мы были на суде, малыш. Твоя мама очень храбро держалась. Наконец-то мы победили. Я знаю, что ты бы не хотел слышать, как именно всё прошло, не хочу причинять тебе лишних тревог. Просто поверь мне — всё так, как надо. Чихвану никто пока не говорил, что его отца посадили, но твой брат уже начинает ко мне привыкать, зовёт хёном, — Намджун улыбнулся и припал губами к чужой ладони. Лицо будто бы только мирно спящего, видящего красочные сны, Чимина абсолютно ничего не выражало. Из-под повязки виднелся кончик шрама и швов, наложенных во время операции. Намджун с тоской смотрел на то, как его мальчик осунулся, похудел, больничная одежда висела на нём мешком, и хотя его кормили внутривенно, этого было мало. Выпирали даже ключицы, некогда спрятанные и не такие заметные. — Сегодня я уже никуда не уйду, теперь могу спать рядом, — продолжил Намджун, вставая и доставая рюкзак с принесённой сменной одеждой. Он выудил оттуда удобную кофту, переодеваясь прямо в палате, оттуда же вытащил зарядку, подключил телефон, поставив его на беззвучный режим, кинул на стол принесённый Чонгуком и Юнги шуршащий пакет с едой, достал плед. — Я подготовился. Они меня не выгонят. Так что я собираюсь торчать тут всю ночь, тебе придётся потесниться, — он опять улыбнулся и потёр сонные глаза. — Я себя не изматываю, ты не думай. Просто не могу спать дома, когда ты тут… Разве можно оставить тебя тут одного, а самому спать в удобстве дома? В одно мгновение Намджун повернулся, чтобы сесть обратно, и заметил, что Чимин нахмурился. Совсем мимолётное движение, может быть, даже не первое, и Намджун подлетел к кровати, не веря своим глазам. — Малыш? Чимин! Ты… ты меня услышал? — с эмоциями невозможно было совладать. Тот продолжал спокойно лежать, без движения, и датчики на мониторе не показывали никаких отклонений. — Мне нужно позвать врача… или не стоит? Подай мне хотя бы ещё один знак, что ты меня услышал. В палату постучались. Мама Чимина всегда вежливо стучалась первым делом, зная, что может застать его врасплох. Намджун позвал её. Он выглядел бесконечно уставшим, но его глаза, в которых она увидела нечто иное, чем сопровождавшая до этого отрешённость, и насторожилась. Мин и Чонгук зашли следом со стаканчиками кофе. — Юнги, позови врача, срочно. Все трое переполошились. — Что случилось? Ему плохо? — тревожно спросил Чонгук. Мать Чимина подбежала к изголовью кровати, вглядываясь в лицо сына. — Я не знаю… Я не уверен, что… Он вроде хмурился. Мне показалось, что он двигался. Значит ли это, что он нас слышит? А если он вот-вот придёт в себя? — Ты не шутишь, Намджун? — у его матери даже перехватило дыхание. Намджун и сам не мог поверить, и всё легонько поглаживал чужую руку, прося подать ещё знак. — Чиминни! Чиминни, ты меня слышишь? Это я, мама. Открой глаза, хватит нас всех так пугать. Юнги вышел из палаты за врачом, Чонгук, притихший, подошёл к постели. И тут руку Намджуна совсем легонько сжали в ответ. Намджун встрепенулся, поднимая глаза на парня. Датчики запиликали пуще прежнего. — Он просыпается! Вы это видите! — просил Чонгук, сам едва ли не пошатываясь от счастья. Его мать всхлипнула, Намджун весь стал внимание. В палату уже входили Юнги с врачом. — Юнги, скорее! Он сейчас очнётся! Смотрите! И Намджун смотрел. Смотрел, как чужие длинные ресницы встрепенулись, как хмурились чужие брови, как приоткрывались чужие и одновременно такие родные губы, как раздавался первый полноценный вдох. Намджун смотрел, как наяву его отрывает от земли и тут же возвращает обратно, потому что эту тягу преодолеть невозможно. Он смотрел и ждал, как родные глаза посмотрят на него, увидят его первого. Он смотрел, и в это время Пак Чимин, тот, кто видел страшные сны изо дня в день, как падал и расшибался, но слышал родной голос и вставал вновь, открывал глаза, встречаясь глазами с обладателем того самого голоса, который неизменно тащил его из темноты. — Я шёл на твой голос… — Я знаю. Впредь всегда слушай только его.