Тёплый приём

Выстрелы смолкли. БТР хищно осматривал территорию, вертя орудием. Прямо за ним гремели двигателями грузовики на гусеничной платформе. Из одного из них в рыхлый снег спрыгнули восемь бойцов в белом камуфляже с нашивками Совета, которые, нагибаясь, быстро побежали вдоль разбитых витрин бывшего магазина, скрываясь за корпусами разбитых машин. Где-то через шестьсот метров лежал космический корабль, ставший сегодня главным объектом внимания. Предпоследним в колонне солдат шёл человек, чья правая рука была безжизненно опущена, а левая — прижимала модифицированный Глок к груди. Замыкающий колонну боец поминутно оглядывался назад, проверяя хвост. Они пересекли перекрёсток и рассредоточились между автомобилями. Стёкла покрывала ледяная плёнка, а там, где окна были разбиты, почти полностью занесённый снегом салон, из которого иногда смотрели тусклыми глазами замёрзшие трупы. Отряд остановился. Первый приказал жестом «сесть», а сам, прислонив бинокль к окулярам маски, взглянул в сторону корабля. В это время «предпоследний», прислонившись спиной к холодной двери «Мерседеса», сел, стянул рукав, открыв матовый протез. Рука была отключена, однако стоило проверять ту на предмет обморожения и изредка разминать, пусть термоблок и был подключен, он сильно шумел и мог привлечь нежелательное внимание. Пока боец осматривал одним глазом протез, другой глаз — тоже протез — следил за окружением. Ему не требовалось много тепла, поэтому мог функционировать без проблем. — Пока чисто, идём по правому краю. Двое с СВ здесь для наблюдения. Работаем, приём, — шепнула на ухо гарнитура. Солдаты двинулись в путь. Снег за дорогой достигал уровня груди, так что приходилось буквально ползти, ибо таранить снежный покров было бесполезно. Они достигли развалин — упавший звездолёт пробил брюхом высотку, и та обвалилась, завалив осколками пол дороги и крышу корабля. Было очень тихо. Слышна была только работа моторов техники Совета на том конце улицы. Они зашли к кораблю с противоположной от той стороны, где изначально дислоцировались люди из Союза. Совсем недавно сюда пришли и Анархисты — можно сказать, гражданские с оружием, бунтовщики и повстанцы — их пулемётным огнём БТРы загнали в укрытие, из которого те теперь и носа не высовывали уже как полчаса. Сами союзовцы долго держали оборону, пока не потеряли больше половины личного состава и не угнали поспешно в сторону Пятницкой улицы. Отряд начал пробираться сквозь развалины, уже вплотную подходя к борту инопланетного корабля. Киборг в сопровождении двух бойцов прошёл в вестибюль местного бизнес центра — тот пустовал, но в нём могли скрываться не так давно мелькавшие в поле зрения оптики анархисты. Снег немного не доходил до середины колонн, подпирающих потолок, а ближе к стойке вообще сходил на нет. Солдаты разошлись в три стороны и окружили стойку. Один из них поднял с пола небольшой осколок и кинул за неё — никакого движения. Киборг обшарил ненастоящим глазом помещение, подошёл к двери в уборную, давно сорванную с петель, и резко ворвался внутрь. Быстрым шагом пролетел мимо кабинок, которые все были, по удачному стечению обстоятельств, открыты, но никого не нашёл, кроме грязных неочищенных унитазов с ледяными лужицами внутри. — В вестибюле, нашли что-нибудь? — спросила гарнитура. — Нет, лейтенант, — хрипло сказал киборг, включив передачу. Троица покинула вестибюль и вернулась к основному отряду. Пока лейтенант решал, где искать дальше, солдат с протезами осматривал улицу. В далёком детстве он ходил по ней за руку с мамой, когда здесь ещё не построили одну из копий Москва-Сити, когда здесь были приземистые пятиэтажки времен СССР, узкие дороги, старые чёрные фонарные столбы, да живые деревья на газоне. Куда пропало это всё? Что было до катастрофы он пропустил — работал по контракту вне столицы. А теперь он видел только белую смерть*. Его имя, кстати, Роман Гранц. Несколько часов назад в бункере «В» русского контингента была объявлена мобилизация, и, хоть он и является инвалидом, что по положению 4 освобождает его от всякой работы, Гранц решил выйти вместе с военным отрядым, так сказать «мир посмотреть». — Всем отрядам, — начал вещать голос главнокомандующего, — группам Гром и Дождь — отцепить корабль со всех сторон. Группы Ветер и Туча, на вас контроль периметра, найдите позицию повыше. Группа Циклон и Небосвод, вы сопровождаете первую партию в убежище. Анархисты, похоже, удрали. У меня всё, приём. Группа Циклон, в состав которой входил Роман, направилась к машинам. Обогнула вдоль борта инопланетный корабль и двинулась по старым позициям солдат Союза. Гранц и замыкающий немного сошли с дороги и вышли на парковку, которая, правда, высотой снежного покрова от остального пространства она не отличалась. Шли они, пока замыкающий не тронул Гранца за плечо. Не говоря ни слова, он показал в сторону грузовика, где снег был, как будто вспахан чьим-то телом, и следы уходили под кабину. Оба медленно обошли грузовик с двух сторон. Роман мог только предполагать, что боец с той стороны присел, заглядывая вниз, как хлопнул выстрел. Роман мгновенно включил руку и обеими взялся за пистолет. За тихим шорохом из под кабины выкатился человек в нескольких слоях одежды и противогазе, завёрнутым в паре шарфов. Оказавшись на спине, человек увидел Гранца, попытался поднять ружьё, которое держал в руке, но не успел. Пуля ударила ему меж глаз, как только его голова оказалась на мушке. Роман взглянул на поверженного врага. Сразу видно, что гражданский, один из анархистов. — Ты там жив?! — глухо крикнул из-за машины солдат. — Да! — отозвался через маску Гранц. — А меня задело немного! — жирно намекнул боец. — Сейчас иду, — ответил Роман. Тут он вспомнил приказ главнокомандующего: — Любое дерьмо и не дерьмо, что найдёте, забирайте. Сейчас всё в дефиците, кроме грёбанного снега! С собой у анархиста была потрёпанная кожаная сумка через плечо и всё. Роман поднял ружьё мертвеца и осмотрел — хорошее охотничье ружьё, но достаточно старое. Повесил на шею, поверх разгруза сумку и, взяв двустволку, подошёл к раненому солдату. Циклон и Небосвод вернулись в бункер. После процедуры дезинфекции следовала проверка личного состава, а точнее проверка снаряжения. Гранц в личный состав не входил. Наружу он пошёл только благодаря авторитету. Бывших контрактников уважали, особенно живых. Он спустился на четыре этажа вниз, где располагалась жилая зона, одной рукой держа трофей — кожаную сумку.

***

Часы показывали полночь, а мозг показывал полное нежелание спать. Гранц снял протез с зарядки и поставил на место. Пошевелил пальцами и убедился в исправности механизма. В тесной комнате пахло сигаретами и вишнёвой газировкой, впрочем, также, как и от самого жителя. На полу лежал заправленный постельным бельём матрац, рядом тумбочка с пустой алюминиевой банкой, служившей пепельницей, тёмная перчатка на правую руку, бионический глаз в резервуаре с мутной жидкость. У одной стены шкаф, а у другой — низенький холодильник, который негромко жужжал в полутьме. Роман вытащил из-под матраца ту самую сумку и открыл. Ещё вечером он посмотрел, что в ней, но сильно не углублялся: пачка сигарет «King size», зажигалка газовая, четыре презерватива, перочинный нож, карманный фонарик, какие-то клочки бумаги и записная книжка. Была она, что удивительно, бумажная с разбитой ручкой на боку, отчего обложка покрылась синими чернилами. Роман открыл и прочёл вслух первую страницу: — Дима Пушкин, — было написано мелким кривоватым почерком. «История моей жизни (которая на хер никому не нужна), — такими строками начиналась следующая страница. — Горбатый старик в кожаном пальто и мятом картузе, пацан в квадратных очках и радужной куртке под кайфом, три собаки, ночующие в соседней подворотне, жадные до крох на асфальте голуби и цветные опавшие листья из-под колёс — все безразлично проносятся мимо. Я лежу в коробке и дрожу от холода. Картон промок насквозь, а дождь до сих пор льёт. Вчера жирный мент попёр меня с улицы — разбил ему морду. Сегодня придут другие, будут бить. Надо найти новое место. Чердак в 29-ом доме закрыли. Короче, мне капец... На самом деле, это момент, когда я начал писать (не ссать, а писа́ть). Не знаю какое число, но явно осень. Меня зовут Дима, но все зовут меня Пушкин. Фантазии им не хватает что ли, назвать творческого человека по другому? А я просто стихи писал. Власть обсерал. Но это не сразу. Сначала отец. Отца убили где-то на какой-то войне с террористами. Мне было шесть. Мать неумёха, ничего не могла делать. Нам выплатили компенсацию, но, помню, её хватило на год. Мать ушла на завод, а я один сидел дома, пока сосед-педофил не начал каждый день выламывать дверь. В первый раз я прыгнул в окно — сломал ступню. Мать злилась, сидела со мной дома месяц, пока кости не срослись, и мы жрали крошки. Потом снова. У меня случился срыв. Я нашёл под половицей отцовский Наган и пристрелил соседа. Не знаю, насколько правильно тогда поступил, но мать чуть не посадили... На дворе 27-ой, в силу вступил закон “Что-то там о роботах на производстве”, так что мать осталась без работы. Я пошёл на улицы играть на отцовской гитаре — безрезультатно. Видно, слуха у меня совсем нет. Деньги кидали только усатые дяди по понятным причинам — в детстве я был красивый малый. Тут нас выперли из дома, потому что на его месте собирались строить какое-то убежище на случай ядерной войны... Это, наверное, самые яркие моменты до того, как мать попала под колёса робота-дворника. Я один. Прихожу на митинги, чтобы щупать карманы. 16 000 на руках — снял какое-то дерьмо недалеко от ВДНХ. Больше не буду сидеть в метро, как бомж, и спать в парке. Знакомлюсь с “местными”. Мои стихи достаточно популярны. Но вот переломный момент — сопляк-азиат сдал меня. Надо бежать на другой конец Москвы, лишь бы не в тюрьму… — Текст размылся — одно сплошное синее пятно, мокрые страницы слиплись воедино. — Политиканы, роботы, Совет, бункера — как же достало. Я не брился и не мылся уже месяц. Я уже законченный бомжара. Никогда бы не подумал. Готов просто убить за Ролтон!.. а нет, живот крутит, как на центрифуге. Чувствую, скоро я умру самой позорной смертью, которую можно представить... Чёрт его знает, что происходит, но на улицах бушуют какие-то Анархисты. Революция что ли? Кричат про свободу слова, они мне нрав… — чернила блекнут и переходят в царапины на бумаге. — Нашёл новую ручку, ура!!! Мало мне было всего этого. По новостям передают про инопланетян. Что за бред! И в это кто-то верит??? Очередной правительственный заговор, который неизвестно во что выйдет... Я нашёл приют у анархистов, кстати. Живём в заброшенном доме, и всё вроде как даже прилично (для меня). Моюсь каждые две недели, — нарисован весёлый смайлик. Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ПРОИСХОДИТ! ПРАВИТЕЛЬСТВО В КОНЕЦ ОБОРЗЕЛО!!! ОНИ ХОТЯТ НАС УБИТЬ! Я ВИДЕЛ СИЛУЭТЫ В НЕБЕ, ОЧЕНЬ БЫСТРЫЕ! АНАРХИСТЫ СОБИРАЮТСЯ В БОМБОУБЕЖИЩЕ СТАРОГО ОБРАЗЦА, Я С НИМИ. ГОВОРЯТ, ПУСТИЛИ БОМБЫ. СЛЫШУ!.. Всё вроде улеглось. Холод собачий, а нижние этажи затоплены. Это вроде инопланетные корабли в небе были, но бред же! Самолёты это наши сверхзвуковые. А во власти умные сидят, но мудаки: решили население сократить, а сами пришельцами прикрыться… Это странно. До катастрофы я жил в гавне, а теперь я капитан. Какая ирония — из грязи в князи только перед лицом конца света. Да, он ещё не случился. Живём вроде как, хоть и под землёй... Наши говорят, что у реки есть секретный подземный ангар, и там полно техники. Пойдём туда — Софийская набережная, между домами 8 и 10 в переулке. Нет. Решили сначала идти к кораблю упавшему. Убедимся, что ни хера это не инопланетяне… Я под машиной На нас напали Сначала мы прижали этих, яйцеголовых, а теперь нас Это вояки Моих положили из пулемета Жду, пока Ппц Кто-то идёт...» Гранц удручённо отложил дневник. Теперь точно поспать не удаться. «Пойти что ли опять в игровую зону,» — подумал он, но его не покидали мысли о судьбе анархиста Димы Пушкина.