Мне приснилось, что я обратился в пепел

— Как давно продолжаются головные боли?       Питер не знает наверняка. Он болезненно сдвигает брови от острой боли в висках, неопределенно качает головой. Его психиатр смотрит на него с ожиданием, а он не знает, что ему нужно отвечать — он даже не знает, что здесь забыл. — Постарайся вспомнить, когда тебя начало это беспокоить.       Питер бросает взгляд на окно, за которым подвывает порывистый зимний ветер. Замечает трещины на стекле, в самом углу, думает, что тогда все было по-другому — тогда была весна, ему нужно было думать об экзаменах, но ничего не укладывалось в голове. Его психиатр явно ведет какой-то монолог. — Ты не помнишь?       Питер поджимает губы — он помнит, и он знает, что скажет ему врач — посттравматический стресс, нужно больше расслабляться, пить седативные, ведь этот врач не узнает, как реагирует его организм на все чертовы препараты. «Ты еще ребенок, Питер. Ребенок с колоссальными способностями». Все идет против него. — Питер, я не смогу тебе помочь, если ты постоянно будешь молчать… — ..Мне приснилось, что я обратился в пепел.       Он подает голос впервые, поднимает на психиатра стеклянный взгляд. Он молча смотрит на сидящего на диване парня сквозь толстые стекла очков, не зная, как трактовать его слова. Питер Паркер наблюдается у него с постоянным недомоганием, и он склонен предположить, что это вызвано каким-то событием, о котором мальчик ему пока не сказал. И не скажет.       Питер Паркер улыбается, у него почему-то дрожат губы. На нем нелепая обветшалая толстовка, а совершенно мальчишескому лицу присвоилась нездоровая бледность кожи. — Прошлой ночью я обратился в пепел, — повторил Паркер. — И позапрошлой. Мне снится, как я рассыпаюсь на части каждую ночь. Это звучит до мерзости поэтично, кажется, психиатр не хочет воспринимать его дословно. — Что значит «рассыпаешься на части», Питер? — То и значит, — хмурится он. Как ему иначе это объяснять, и зачем же ему это объяснять? Почему ему приходится это делать, судорожно набирая воздух полной грудью прежде, чем попробовать это описать. — Это чувство, что… Сейчас все просто закончится, оборвется. Как будто кто-то месит тебя изнутри, все твое тело, и ты никак не можешь себя защитить. Психиатр молчит. Питер снова зачем-то улыбается. — Не можешь никак противостоять. Это похоже на онемение, ты распадаешься, у тебя уже нет рук, ног, хочется прокричать, но… У тебя уже нет сил на это.       Это походит на болезнь, разрушающую изнутри и поражающую Питера каждую чертову ночь. Он не может спать из-за этого, он бьется на простыни в холодном поту, он всего лишь мальчишка, чтобы на фоне нервных расстройств лишиться здорового сна. — У тебя было такое ощущение в реальности? Питер чувствует, как горло, сухое и раздраженное, начинает неприятно покалывать. — Да, это было, — он кивает головой, предвещая дальнейшие расспросы. — Я не… помню, когда именно. — После этого все началось, верно? Банальные догадки. Питер потирает леденеющие пальцы, поднимает недоуменный взгляд. Чего от него добиваются? — Твои боли, твой недосып. Ты все еще чувствуешь себя разбитым на части? Тебе кажется, что у тебя нет сил сопротивляться?       Прямо перед лицом Питера пролетает жирная муха, он на мгновение сопровождает ее взглядом, улавливая щебетание крошечных крыльев — паучьи инстинкты. Он может с легкостью прихлопнуть ее, но позволяет пролететь мимо. Следит совершенно невзрачными глазами за тем, как она оседает на треснувшее оконное стекло, и жужжит, и бьется, бьется. — Нет, сейчас я в порядке, — тихо отвечает Питер.       Это правда — он ничего не помнит. Ему рассказывали про случившуюся катастрофу лишь условно, как в результате битвы с богами погибла треть населения планеты, а затем ее вернули, оставив вместо воспоминаний о случившемся чистый белый лист. Питер — и есть чистый белый лист, он смотрит на себя с белоснежной своей стороны, ощущая лишь раздирающую боль с обратной. Обманчивое чувство стабильности. Он чувствует себя одним из рядов погибших солдат, выдернутых из-под земли, воскрешенных без всяких объяснений. Без малейшей инструкции. — Меня как будто собрали по кускам. С помощью клея, скотча, и мне… — ..Чего-то не хватает?       Питер мотает головой, у него нет ни единой мысли, ни единого предположения, почему так сильно сжимается горло. Этот кошмар повторялся постоянно — небо, освещенное огненно-рыжим светом, место, непохожее ни на что, что он когда-либо видел, сухая каменистая земля, мертвая, без единого ростка зелени, он делает шаг за шагом, чувствуя, как валится с ног, он понимает, что должен умереть прямо сейчас, он говорит об этом вслух, а затем… Паркер трет ладонью лицо. Затем ничего. Провал. — Со мной что-то не так. Что-то случилось.       Любое «что-то не так» могут исправить таблетки. Врачу не потребовалось согласие опекуна несовершеннолетнего пациента — в данный момент местонахождение Энтони Старка никому не было известно.       Таблетки помогали Питеру Паркеру, а Энтони Старка спустя два года объявили без вести пропавшим. Состояние Питера оставалось стабильно хреновым — он был заточен в огромных частных владениях с интеллектуальной системой управления, на него давила пресса, суд, сотрудники, он задавался вопросом, вернется ли чертов Железный Человек когда-нибудь в Нью-Йорк, но все больше понимал, насколько это безнадежно. Все повторялось.       Внутренности сковывало ледяное онемение — он медленно терял контроль над телом, мурашки ударяли прямо в голову, заползали в мозг ужасающей, разрывающей мыслью: «Ты сейчас погибнешь». Он уже не чувствует пальцы, это остолбенение распространяется до локтей, ноги подкашиваются, он говорит: «Мне что-то плохо». И он знает, что это не просто недомогание. «Со мной что-то творится». Он цепляется за что-то, за кого-то, чувствуя, как начинает рассыпаться на частицы. «Я ведь не умру?» — Питер, Питер!       Все обрывается его собственным вскриком, неожиданным скачком на постели. Ему нужно отдышаться, безмолвно уставившись перед собой, стереть с лица ледяной пот, а потом обратить взгляд на перепуганную, едва проснувшуюся Мишель. — Питер, ты снова… — Нет, нет, — мотает головой Паркер. Бросает взгляд на наручные часы, потому что ему нужно куда-то себя деть. Половина шестого. Питер чувствует, какая холодная эта чертова простынь прямо под ним, и чувствует это не только он, но и его жена. — Доброе утро.       Она знает, что происходит. Она убирает с лица выбившиеся кудрявые пряди и смотрит со всем своим беспокойством, она волнуется. Ведь Питер уже давно не страдал от кошмаров.       Вот он уже подрывается с кровати, делает вид, что унял дрожь в ногах, и проходится по темной комнате, разминая плечи. Утренний свет обрамляет его накаченную грудь и широкие плечи, но не освещает это выражение сошедшего ужаса. — Может, снова начать принимать седативные? — спрашивает Мишель, озабоченная состоянием мужа. Она знает, что тот ответит: — Я в порядке, Эмджей, — кивает Питер. Берет полотенце и рубашку, собираясь направиться в душ, но Мишель качает головой: — Оставь, она мятая… Так уж и быть, наймусь в твои домработницы. — Будешь самой любимой, — улыбается Паркер.       Она следит за ним, она ухаживает за ним. Он дарит ей столько любви, сколько она заслуживает, он дарит ей всего себя, свой дом, невероятный секс. Хотя он до сих пор не подарил ей детей.       Каждое утро он принимает душ, завязывает галстук, завтракает и отправляется заниматься тем, что действительно умеет. Питер Паркер — фоторепортер, директор издательства «СверхМера». Он не забывает побриться, освежиться, и на улицу он выходит с самым бойким энтузиазмом и кожаным кейсом, нацепив на лицо солнечные очки от слепящих лучей. Доходит до своего серебристого аутлендера, на ходу вынимая ключи, и присутствие постороннего не пугает его своей неожиданностью лишь потому, что он чует его за долгое время, еще до того момента, когда выходит из дома. — Привет, старичок, — повернувшись в сторону стоящего в своем неизменном одеянии мага, по-свойски здоровается Питер с усмешкой. Время порядком потрепало Хранителя Времени, Стрэнджа нельзя было назвать никак иначе, кроме как «старичок», а тот скептически смотрел на Паркера через свои поседевшие брови. — У меня нет времени. — Значит, придется его найти, — спокойно пожал плечами маг, осмотрев мужчину с головы до ног и будто почувствовав в Питере эту оставшуюся тень усталости за проклятую ночь. — Ты тоже чувствуешь это? — Чувствую что? — хмыкает Питер, белоснежно улыбнувшись. — Старика, который хочет припахать меня к спасению мира? Да. — Мне есть что тебе сказать, Питер, — он так серьезен, этот доктор, наверняка должна быть веская причина, чтобы он заявился в Форест Хиллс лично. Чудесное утро обещало обернуться неожиданными новостями. — Ты еще принимаешь свои препараты? Лицо фоторепортера ожесточается, он сдвигает брови и поджимает губы. Это утро становилось с каждой секундой менее чудесным. — Нет, — спокойно отозвался он. — В чем проблема, Стрэндж? — В том, что я слежу за всеми временными явлениями.       Это всегда мало интересовало Питера. Он ничего не понимал в работе пространственно-временного континуума, зато прекрасно понимал то, что сегодня он будет драть штрафы со всех опоздавших в отдел — у его издательства сильно понизился доход. Деятельность закрытых организаций со «сверхлюдьми» — термин, заменивший слово «мутанты» — медленно шла по наклонной. — И? — терпеливо намекает Паркер. — Не нужно относиться к моей работе с таким скептицизмом, Человек-Паук, — недружелюбно замечает маг. Питер не стирает со своего лица эту натянутую улыбку, зацепив очки за воротник обтягивающей рубашки. — Знаешь, какого я мнения обо всех временных явлениях? Не пойми меня неправильно, но я до сих пор страдаю от провала в памяти, который у меня был в юношестве, — искренне высказывается он. Стрэндж смотрит на него с невозмутимостью. В руке Питера все еще зажаты ключи от автомобиля, ведь ему нужно было уехать еще пару минут назад. — Двадцать лет назад. — Всемирный геноцид, — мрачно замечает Стрэндж. — От него тянутся миллионы закономерных явлений, и одно из них… Он обрывает фразу на полуслове, заметив этот укоряющий взгляд Питера — этот человек не любит говорить о травмах своего юношества. — Не только на тебе остались раны, Питер. Одна треть населения страдает от провалов в памяти. — Но не ты, верно? — слегка улыбается Паркер, прекрасно понимая, что хранителю времени доступно куда большие секреты, чем простым смертным. И в его голосе нет злобы, лишь усмешка. Питер безумно редко выходит из себя. На молчание Стрэнджа он лишь качает головой. — Знаешь, мне все равно. Уже все равно. Что бы там ни произошло — вряд ли оно касается меня или кого-то еще. — Сегодня будет установлена связь между событиями длиной в десятилетия. — Мне все равно, доктор. — Ты говоришь то, о чем не имеешь ни малейшего понятия, Паркер. Назови хотя бы один раз, когда тебе было не резонно прислушиваться к тому, что говорю тебе я. Он говорит на правах старшего — Паркер это прекрасно осознает и кивает: — Еще я знаю, что ты способен видеть миллионы вариантов развития будущего и разводить панику вокруг каждого из них, — спокойно сообщает он. Повертев в пальцах ключи, он так же невозмутимо задает вопрос: — И какое будущее ты предскажешь для меня на этот раз? Стрэндж смотрит на этого крепкого и высокого фоторепортера ровно на одном уровне. Он переводит блеклый взгляд с глаза на глаз Человека-паука и произносит: — Тебе будет больно.

***

      И правда, Питер никогда не оставлял предупреждения доктора Стрэнджа без внимания — старый маг не терял хватки, обладал рациональным мышлением и сдержанностью, к нему приходилось часто обращаться за помощью и советом, но Паркер предпочитал думать, что эти времена давно прошли. И не мог простить Стрэнджу все его секреты. Двадцать лет назад, после «Всемирного геноцида», когда пропал мистер Старк, никто не мог помочь Питеру, никто не мог ответить на его вопросы, никто, кроме Стрэнджа. Стрэндж этого не делал. Он всегда действовал по своему усмотрению. Питер мог надрываться, слезно умолять его, но Стрэндж не рассказал ему ни слова, руководствуясь какими-то своими чертовыми правилами времени, тайнами, которых нельзя раскрывать. Питер задавался этим вопросом снова и снова, становясь старше и ответственнее, пока не принял тот факт, что Тони героически погиб по время ВГ. Это просто стоило принять. Это было всего лишь решение взрослого человека. — ..Готова статья, мистер Паркер, оформлена будет к сегодняшнему вечеру, я завозился с фотографиями, у меня совершенно… — торопливо объясняет Макдермид, его штатный фотограф, в то время как Питер, задумчиво потирая подбородок, просматривает сданные документы, — не было времени на это.       Питер, восседая за своим рабочим столом, продолжает терпеливо молчать. Стучит пальцами по столу, словно раздумывая над вердиктом к этой работе. Он привык быть строгим с ними, весьма в меру, никогда не сыпая ни оскорблениями, ни угрозами, и за это нарекался однозначно уважаемым директором. — Мне нужно сдать ее сегодня к пяти, — спокойно говорит он, поднимая глаза на Макдермида. — Успеете подготовить? — Все, что смогу, — кивает тот, спешно собирая документы, а на выходе сопровождает взглядом очаровательную рыжую секретаршу Бет, которая также несет своему директору планшет с документами. — Привет.       Бет, многозначительно проигнорировав фотографа, кладет на стол мистера Паркера свой гаджет, и Питер внимательным взглядом окидывает экран — портфолио нового сотрудника. — Хочет продать снимки инопланетных явлений, — поясняет она, легко улыбнувшись мужчине. — Занимается этим уже давно, у нас ранее издавал фотографии Человека-Паука. — Еще одна фотография Человека-Паука, и «СверхМера» превратится в цветастый журнальчик, — с улыбкой качает головой Паркер — о его причастности к упомянутому герою никому, кроме его близких, знать не нужно. — Я так не думаю, — качает головой Бет. Окинув гладко выбритое лицо Питера изучающим взглядом, она снова улыбнулась совершенно по-кошачьи. — Плохо спали?       Паркер, все еще улыбаясь, пролистывает портфолио на экране пальцами с сияющим золотым кольцом на безымянном. Он прекрасно знает и то, что Бет давно пытается с ним флиртовать, но эти попытки не мешают ей работать хорошо. — Последнее время с женой совсем не находим время для сна, — с улыбкой поясняет он. — Не беспокойся, Бет. — Почему же? — настырно интересуется она, а затем задает вопрос по существу: — Пригласим этого фотографа? — Пригласи, послушаем, — кивает он. — Человек, у которого своя студия, не должен принести нам нарисованные летающие тарелки. — Очень на это надеюсь. — Пусть приходит около четырех, — Питер передает секретарше ее планшет, и она озадаченно поднимает брови: — К вам назначен клиент в четыре, мистер Паркер. — Клиент? — недоумевающе уточняет тот. — Да, к вам назначен клиент, по поводу… — она запинается, глядя на свое расписание. — Точно не уверена, хочет обсудить какое-то сотрудничество с издательством. — Сотрудничество? Опять реклама? — Питер морщится и качает головой. — Все равно назначь на четыре. Разберемся по ходу дела. — Как скажете, — мурлычет Бет, впрочем, тут же удаляясь из кабинета. Питер молча смотрит на это короткое черное платье, одновременно думая, что это точно бы не понравилось Мишель, но увольнять человека просто из-за его личного интереса — это не в его стиле.       В полдень он пьет кофе в приемной со старым приятелем Уиксоном — членом коллегии юристов, и этот бессмысленный диалог заставляет его впервые за весь день улыбаться искренне, когда по ТВ в приемной ведут трансляцию одного из их штатных журналистов, берущего интервью у самого Стива Роджерса, порядком заросшего и покрытого морщинами, но все с тем же ясным взглядом. — Акт о безопасности несовершеннолетних сверхлюдей? — хмуро переспрашивает Роджерс журналиста, а затем, посмотрев прямо в камеру, возмущенно выдает. — Просто маразм! Питер с Уиксоном смеются одновременно — пусть Роджерс говорит правду, но как всегда в своей откровенной манере. — Удивительно, что это не вырезали, — улыбается Питер, глядя на лицо капитана. — Старый пройдоха, нужно было поехать к тебе лично. — У тебя повсюду друзья, Пит, — хмыкает Уиксон, оторвавшись от кружки. — Будь я немного моложе, я бы слезно просил тебя со всеми меня познакомить. — Они просто люди, Уиксон, — поясняет ему Паркер. Этот человек, известный всему миру именем Капитан Америка, кажется ему очень уставшим. — Просто делающие свою работу. — Сверхлюди в принципе вызывают у всех интерес… А этот акт о безопасности, что ты думаешь?       Питер задумывается. Акт о безопасности несовершеннолетних сверхлюдей регламентировал то, что все дети, рожденные со сверхъестественными способностями, должны немедленно в установленном порядке изыматься из мест проживания и поступать в распоряжение правительства до достижения совершеннолетия. Это бы предотвратило использование этих детей родителями в личных целях. С одной стороны, разлучать детей с их семьями — это бесчеловечно, но с другой действительно участились случаи нападения сверхлюдей на мирное население. То мирное население, которое пережило эти нападения, называло сверхлюдей шовинистским словом «мутанты». — Я думаю, это ужасно, — хмуро отвечает Паркер, затем добавляет: — Но зачастую с ужасными вещами нужно бороться ужасными методами.       Он понимал этих детей — ведь около двадцати лет назад он сам был таким, несовершеннолетним представителем рода сверхлюдей, разделенным с мужчиной, который, по сути, заменял ему отца.       И это было ужасно. Болезненно. Каждый мог легко догадаться о том, что акт о безопасности, по сути, приблизил всех сверхлюдей к криминализации одного их существования — им приходится прятать своих детей в шкафу, будто преступников. Поэтому Паркер отказывался заводить детей. Поэтому Мишель всегда косо смотрела на его мастерскую в подвале, в которой красовался этот красно-синий костюм. Около четырех часов дня Питеру пришлось вспомнить о том, что сказал ему доктор Стрэндж сегодня утром, 2038го года. «Будет установлена связь между событиями длиной в десятилетия.»       Он всегда знает слишком много, этот доктор — это его главная проблема. Питер около четырех часов дня знал лишь то, что в этой рубашке он уже порядком вспотел, а еще что его потенциальный клиент, Монтгомери, хочет продать ему снимки устаревших образцов. — Мистер Монтгомери, сейчас совершенно не актуально наблюдать за инопланетной деятельностью 20ых годов, — спокойно разъясняет ему Питер, пока чернокожий фотограф пытается провернуть очередной ход: — Как это может не быть актуальным? «СверхМера» выпускает исторические статьи, я наслышан об этом… — Вы же не будете учить меня тому, что мне выпускать в моем издательстве, верно? — Вы хотите сбавить цену? Я отказываюсь, ясно довожу? — продолжает бесноваться этот тип, хваленый своей личной студией, но не тем, что издательство «СверхМеры» отсылает его куда подальше с этой приятной британской улыбочкой. — Мистер Монтгомери, я не буду принимать этот материал, не буду его рассматривать и даже думать об этом, — ясно доводит Паркер. — У вас есть потенциал, направьте его на съемку чего-то более востребованного. — Боюсь, что в вашем издательстве потенциала не так много, как думаете вы сами, — замечает американец, поднимаясь из-за стола. Паркер, совершенно не изменяясь в лице, также встает на ноги, поправляет галстук. — Я вас провожу. — Какая любезность… — продолжает усмехаться Монтгомери, и в тот момент, когда этот очаровательный директор издательства деликатно отворяет перед ним дверь в приемную, он едва ли не сталкивается на выходе с незнакомцем. — Прошу прощения, мистер… И лишь потом понимает, что его лицо кажется ему смутно знакомым. — Старк. Энтони Старк.       И это имя отпечатывается удивлением на лице афроамериканца, и звуки ступающих ботинок ударяют по паучьему чутью Питера Паркера, директора издательства о деятельности сверхлюдей по защите населения.       Присев за стол, Питер чувствует странное тепло, подступающее к самому горлу, в дверь его кабинета стучатся, и он реагирует на это так же, как и всегда, добродушным «Входите», но когда он поднимает взгляд, то на него накатывает ступор.       Плавный ступор, сковывающий движения все сильнее с каждой секундой осознания. Сначала Питер думает: «Черт возьми, как он на него похож…»       Потому что он и правда похож. В кабинете повисает глобальное молчание, бледный мужчина с вихрастыми каштановыми волосами сидит за своим столом без движения, и в этом неприступном, окаменевшем выражении лица Старк узнает Питера Паркера. — Паучок? — этот голос, низкий и хрипловатый, ударяет куда-то под дых.       Он не изменился. Он не изменился совсем. И почему-то в голове не всплывает тонна вопросов, только молчаливое, ужасающее осознание, из-за которого бешено колотится сердце. Питер смаргивает. — Мы знакомы? — не своим, совершенно чужим оробевшим голосом спрашивает он. Врет в лицо своему наставнику. Он чувствует даже этот запах, неуловимую ауру, как профессиональная ищейка с помощью своего чутья. — Да, Питер, мы точно знакомы, — и когда Старк ему улыбается, безошибочно выдавая себя, свое имя, весь свой образ с головой, Питер почему-то начинает отрицательно мотать головой. Не верит. Не может быть. Это невозможно, Тони Старк объявлен умершим.       Питер чувствует, как в горле застревает ком. Когда он заставляет себя говорить, это похоже на сдавленный хрип: — Тони Старк погиб во время Всемирного геноцида.       И этот мужчина, испепеляющий одним взглядом темных глаз, вопросительно поднимает брови, как будто услышал иностранную речь. Он не может прекратить смотреть на этого человека, одновременно такого близкого и совершенно незнакомого, который говорит чужим голосом и смотрит теми же мальчишескими глазами.       Слишком много времени прошло. Только не для Старка. Когда он подходит ближе, Питер машинально поднимается из-за стола, не сходя с места, будто оловянный солдатик. — Я не погиб, малыш. Просто я немного опоздал.       И это «малыш» — мерзотное, отвратительно знакомое, такое теплое сердцу, едва ли не заставляет Паркера трястись. Опоздал. Он немного опоздал. Эти слова не значат ровно ничего, и первое, что делает Питер — это швыряет в этого улыбающегося мужчину кофейную кружку.       Его лицо искажено яростью, Старк едва успевает увернуться, и это не та реакция, которую он ожидал услышать, увидеть, получить. Он едва распахивает глаза, а Паркер, такой взрослый, такой зрелый, хватается руками за папку документов. — ОПОЗДАЛ?! ТЫ ОПОЗДАЛ?! — орет Паркер, со сверхъестественной силой швыряя в Старка чертовы папки документов. Они разметаются по полу, Тони прикрывает лицо локтем, когда те врезаются в него. — Кто ты такой, черт тебя дери? Кто ты, чтобы говорить мне такие вещи? — Питер, спокойно… Это же я. — Тони Старк мертв! — рычит Питер, отодвигая стол в сторону по направлению к этому мужчине, самозванцу, воскресшему мертвецу, ему все равно, и сокращает расстояние между ними. — Он ушел… Двадцать. Лет. Назад.       И они стоят друг напротив друга, совершенно одного роста, пролетевшие сквозь время, чтобы встретиться здесь вновь, и Тони, завороженно глядя на это вытянутое скуластое лицо, произносит это снова. — Я не умирал, Питер. Я сделал то, что был должен. — Что ты должен был сделать? — у него нет сил кричать, он переходит на шепот, едва справляясь с дрожью голоса. Его глаза горят от ярости, и Тони, с этой чертовой бородой, с этими выразительными американскими чертами лица, с этой смуглой кожей и слегка мускусным запахом, и Питер думает, что он хочет сдохнуть, здесь и сейчас, просто от осознавания того, что это действительно правда, его наставник вернулся к нему живым. Тони видит кольцо на его безымянном пальце. — Спасти всех. Тебя. Это был временной портал, Питер. Я никуда не уходил.       Временной портал длиной в двадцать лет — его лицо совершенно не изменилось. Он остался тем же. Питера трясет с ног до головы, потому что он не знает, не понимает, о чем ведется речь. — Ты… — хрипло начинает он, не отводя пронзительного взгляда от Старка. — О чем ты говоришь, Старк?       Это фамильярное «Старк», не похожее на робкое обращение с «мистер», даже не заставляет Тони измениться в лице. Он абсолютно заворожен. — Все, что я сделал, я делал ради благих целей. Ради трети населения. Ради Пеппер, ради тебя. Пеппер — это имя болезненно прорезает слух. Питер открывает рот, сбитый с толку. — Ты бы не исчез на двадцать лет, — шепчет Паркер, чувствуя, как горло продолжает приторно сжиматься. — Ты бы не заявлялся так передо мной. ТЫ БЫ ПОСТУПИЛ ИНАЧЕ!       Он срывается на крик, он отталкивает Старка от себя, и эта сверхъестетсвенная сила, наполняющая каждую клетку его тела, отшвыривает миллиардера на пол. Тот не пытается уклониться, а едва приземлившись на пол, молча поднимается на ноги. Эта нереальная разрушительная сила Питера поражает его, как поражала всегда. — Питер… — со вздохом обращается он к Паркеру. — Уходи, — мотает головой тот. Он не может выносить этого, это невозможно. Невыносимо. — Я всегда шел за тобой, — иронично усмехается Старк, — я шагнул во временной портал для того, чтобы встретиться с тобой снова.       Питер молчит, не в силах выдавить из себя ничего. Тони вновь подходит к нему — он все тот же, словно образ, запечатленный на картинке, за который невозможно ухватиться, который нельзя удержать. — Ты опоздал, — на грани слуха произносит Питер. — Я говорил с тобой буквально месяц назад, — продолжает Старк. — Я говорил с мальчишкой, а сейчас на меня смотрит взрослый мужчина.       Паркер чувствует, как у него содрогается грудная клетка — всего лишь внешняя оболочка в виде мускул, дорогой рубашки, личного кабинета, потому что он смотрит на Старка и чувствует себя тем потерянным мальцом, оставшимся совершенно одним. Не знающим, что ему теперь нужно делать. — И что ты мне сказал? — голос все еще не громче шепота. Паркер смотрит на него совершенно разбитым, потерянным взглядом. — Что все будет хорошо, — отвечает Старк. — Что ты не умрешь.       Питер, напряженно закрыв глаза, прикрывает собственные губы ладонью. Эмоции. Слезы. Нельзя. — И я соврал тебе, — добавляет его наставник.       Этот взрослый Питер, совершенно непохожий на самого себя, отказывается смотреть на него — это кажется невыносимым, чужим, Тони хочется коснуться его, живого, совершенно целого, нетронутого войной с богами, и он собирается сделать это — коснуться самых костяшек его пальцев, этих совершенно чужих рук. И Питер отстраняется прежде, чем позволяет ему это сделать. — Пожалуйста. Уходи.