Dirtier than your boots

Ботинки опускались на дорогу, поднимая в воздух рыжую пыль. Она оседала на безнадежно грязные джинсы, ткань на коленках которых протерлась до белизны. Ремус, поджав губы и сощурившись, придирчиво оглядел родные глазу развалины некогда великой цивилизации. Еды в этом месте не прибавлялось — не то чтобы это было новостью, но уверить себя еще раз стоило. В любом случае, рюкзак для Большого Дня он собрал еще вчера и готов был отправиться уже сегодня утром, но ночь выдалась слишком светлой и богатой на аномалии. Ремус всунул в рот самокрутку и поджег ее самодельной зажигалкой. Газа на земле не осталось уже давно, но, изловчившись, люди научились делать горючее из переработанного жира животных — крысиного или кроличьего в основном. Однако за пределами инкубаторов или подпольных хозяйств трудно было найти такую живность. Это считалось, в какой-то, мере роскошью. Как бы там ни было, Ремусу неплохо перепало с прошлого Дня Х, и он даже смог купить себе небольшой крысятник. Зверье на удивление хорошо плодилось в зараженной зоне, и теперь крысы бегали по всей территории, принадлежавшей парню, обеспечивая его почти пожизненным запасом топлива. Табака же на планете не осталось от слова совсем. Поэтому в импровизированные сигареты закручивали все, что попадалось под руку. Здесь Ремусу тоже повезло — в его районе поселился сорняк, не брезгующий ни радиацией, ни отсутствием воды или плодородной почвы. При этом его сушеные листья еще и замечательно курились, завернутые в подобие пергамента из собственных стеблей. Так самокрутки были чуть ли не главным источником дохода Ремуса. После натуры, конечно. Затянувшись, парень сплюнул на землю, развернулся на пятках и зашагал в свой район. Свою собственную область без аномалий отхватить было сложно. Кому-то приходилось отстегнуть кругленькую сумму за уверенность в безопасности своей земли, с кем-то можно было договориться, но, по большей части, Ремус травил редких посягателей. Через десять минут ходьбы по земле застелились мелкие листочки сорной травы, а еще через десять показался вход в землянку, по сути, представлявшую собой квартиру высотки, построенной еще до первой волны, а теперь похороненной под пылью и строительным мусором. Внутри всегда было прохладно и сыро, а единственными источниками света были сама входная дверь и дыры в потолке, которые Ремус открывал только по необходимости. Готовый рюкзак лежал в углу комнаты. Не глядя, парень кинул в него ключи от старого мотоцикла на атомной батарее, найденного им около двух лет назад у разоренной фармацевтической лаборатории. Опустившись на матрас, Ремус запустил пальцы в волосы и тяжело выдохнул. До Большого Дня оставалось 15 часов и 22 минуты От поворота ключа атомная батарейка под ржавой сталью мерно зажужжала, оживляя системы байка. Ремус оторвал носок ботинка от земли и, выжав газ, полетел вперед, оставляя за собой клубы все той же рыжей пыли, въевшейся куда можно и нельзя. Тяжелый рюкзак перевешивал, и парень ехал, сгорбившись над рулем управления, как ребенок над жучком. Ближе к границе он слез с байка и оставил его в развалинах здания, валявшихся на обочине дороги — так было безопасней. На таможне могли возникнуть вопросы — вещь совершенно ненужная. Остаток пути предстояло пройти пешком. Это было около километра прямой дороги, проложенной через пустыню проезжими. Ремус закурил и взглянул на часы, потом — на небо. Оно пока еще было подернуто пеленой утреннего полумрака. С такой видимостью и на таком расстоянии вояки точно не могли его заметить, сделал вывод парень, затянулся и зашагал к блокпосту. Вояка с автоматом наперевес оглядел его придирчивым и требовательным взглядом и протянул ладонь, закованную в перчатку из плотного кевлара. Без раздумий всучив паленую айди-карту, Ремус отстранился и, вынув из рюкзака пачку самокруток, отдал до кучи и ее. Вояка вернул карту, спешно пряча в карман курево, и мотнул головой в сторону города. Ремус подлез под шлагбаум и зашагал дальше. Таково уж было положение вещей, что подпольщиков из Зон и Периферий пропускали в города при одном только условии: наличии при себе ценного товара. Законом, конечно, было запрещено, но даже сами власти не могли обойтись без дерьма, производимого исключительно за границей Чистоты. Будь то горючее из крысиного жира и помета или консервированных кусков радиоактивных аномалий — чиновники с энтузиазмом скупали это за бюджетные деньги. Разумеется, неофициально. Ремус не знал, почему власти не засылали в Зоны собственных ученых, заводчиков или добытчиков. Утверждали, что люди, живущие в Чистоте, чересчур резко реагируют на зараженную среду, а численность населения и без того оставляет желать лучшего. В это верилось слабо, ведь зачастую лечилки возвращали здоровье даже тем, кто не один год прожил в Зоне. Возможно, политиканы просто боялись местных — тех, кто был рожден в Зоне. Военно-захватнические действия на ее территории вестись не могли, а других вариантов заставить местных, не подчинявшихся никаким законам, писаным и неписаным, бросить их источники заработка не было. Видимо, бюрократы посчитали, что гораздо более выгодно скупать продукт у нелегалов, для которых он, зачастую никакой ценности не представлял. На подходе к Городу стали видны крыши новеньких высоток. Чем ближе Ремус подходил, тем четче они становились, тем больше появлялось транспорта и звуков. После Зоны, где лишь иногда шумели здания, обрушиваясь, и пищали крысы, Город был настоящим оркестром. Какофония из шума машин, индустриального гула, перекликающаяся с нарастающим жужжанием голосов, возводила в голове парня настоящую церковную колокольню. Город пестрел вывесками, голограммы вещали у каждого входа, зазывая в свои шарашки. Они клали фотоновые руки на плечи людей, но они лишь проскальзывали сквозь прохожих. Солнце уже высоко поднялось над Городом и теперь ярко освещало улицы. Ремус выбивался из общей массы людей в белых защитных костюмах. На него оглядывались и толкали, а полисмены, которые должны были проверить документы, лишь отворачивались. Подойдя к ним, Ремус приподнял голову и взял протянутые незаметно деньги, спрятал их в карман, пересчитывая на ощупь. Взамен он быстро сунул пару пачек курева и зажигалки. Полисмен лишь кивнул, позволяя идти на все четыре стороны. К Ремусу все больше начали подходить люди, заводить его в переулки, пихать ему деньги. Взамен они брали товар различного наименования — от старых книг в противорадиационной упаковке до натуры. За нее платили больше всего. К обеду Ремуса успели оприходовать несколько человек, а его карман порядком раздулся. Людей из Зоны трахать не боялись. Обычная зараза к ним, изъеденным радиацией, не лезла. Совершенно беспринципные, готовые на что угодно ради деньги и чистой воды, эти люди были идеальным вариантом заполнения пустующей ниши проституции. Их легко узнавали в толпе. От обычных бездомных или просто приезжих из Зон на ПМЖ, но еще не обосновавшихся, их отличали никем не оговоренные детали. Ремус, например, пришивал к своим джинсам заплатки из красной ткани, на случай если его выжженных солнцем волос и набитого рюкзака недостаточно. К вечеру небо вновь затянулось темной пленкой. Стоило искать ночлег или хотя бы еду. Ремус решил остановиться на втором. В маленькой забегаловке в центре города мужчина азиатского вида окинул Ремуса презрительным взглядом и продал ему коробочку лапши, вдогонку которой кинул на прилавок пластмассовые палочки для еды. Фоном звенела электронная попса, шумел кондер из тех, что начали производить после первой волны, чтобы огородить воздух Чистоты от заражения. Ремусу такие места нравились безмерно. Ветхие и неприветливые, как родная Южная Периферия. Он широко растянул губы в улыбке. Ему, если честно, было наплевать, что там о нем думают. Пока этот город давал деньги и был наполнен разоренными людьми с перманентной пометкой посттравматического синдрома прямо на лбу, он готов был ему хоть душу продать. За хорошую цену, разумеется. На улице он опустился на корточки, спиной к стене. Шлакоблок отдавал холодом и сыростью, пропитавшими его. Город — лабиринты одухотворенного мусора. В Зонах душу из него выдирали с корнем. Поедая лапшу, Ремус наблюдал за прохожими, проезжающими машинами, за взглядами, которые люди бросали на него. Напротив входа в кафе остановилась машина. Из нее вышел Кайл. В своем сером пальто и шарфе, свободно свисающем до колен, он выглядел даже выше, чем был. — А я уж гадал, когда ты появишься. — Ремус снова улыбнулся. Подтянувшись на протянутой руке, парень поднялся и залез на пассажирское сиденье. Кайл сел рядом и положил руки на джойстик. В голубоватой подсветке лицо его приобретало странные черты. Ремус, не стесняясь, рассматривал их, но чем дольше смотрел, тем очевиднее для него становилось, что Кайл с их первой встречи почти не изменился. Для своих тридцати двух он очень даже хорошо сохранился. Не многие дети, родившиеся незадолго до первой волны, доживали хотя бы до двадцати. Однако этот мужик был рекордсменом. Живший в Северной Зоне до пятнадцати, он научился рвать судьбу зубами и вертеть с невероятной скоростью все, что могло ему помешать. Ремус с ним познакомился уже в Городе, когда ему пришло в голову приехать на учебу. Кайл был преподавателем геодезических процессов и самым стервозным и вредным типом во всей Чистоте. Итак. Они трахались три года. Ремус, конечно, не закончил обучение. Выдержал лишь год. Зона звала его, и каждое новое утро, просыпаясь в Чистоте, он чувствовал, как свинец в легких прилипает к их стенкам, пытается пробить грудину и вернуться в Периферию. Теперь, когда парень изредка приезжал в Город по Большим дням, его встречал Кайл. Было лишь вопросом времени, когда он захочет появиться, чтобы встретить парня. Сколько Ремус ни пытался, но так и не понял, откуда этот мудак знает его геолокацию. После нескольких попыток узнать, он забил и смирился с этой его странной способностью — или что это такое было. Ехали они молча. Ремус доедал свою лапшу, слепо глядя в окошко, за которым проносились красные и голубые огни. Мазали по лицу, сменяли друг друга. Атомная батарейка мерно гудела под капотом машины. Глаза закрывались после почти бессонной ночи и длинного дня. Ремус взглянул в профиль Кайла еще раз, но не увидел его. Вздохнув, парень поднес руку к седьмому позвонку и сжал маленькую прохладную железку, торчащую из него. — Я не собираюсь будить тебя или тащить до дома на руках, так что, если уснешь, проваляешься в машине до утра. Сказал Кайл это сухо и, зная его, Ремус не сомневался, что именно так и случится. Он положил руку обратно себе на колено и вздохнул. С Кайлом не было сложно, напротив, отношения с ним являлись, пожалуй, наипонятнейшими. Вы оба можете вести себя как мудаки и не получать при этом порицания друг от друга, потому что вы, по сути, друг другу никто. В доме Кайла царило то, что люди до первой волны назвали бы уютом. Ремус списывал любовь к подобной обстановке на посттравматический синдром. В углу комнаты, подвешенный под галтелью, висел очиститель. Шлакоблоковые стены, покрытые обоями оливкового цвета, призванными скрыть их уродство, обиженно возвышались на добрые два с половиной метра. Ремус снял ботинки, чтобы не изгадить ими начищенный до блеска пол. В этом доме менялась обстановка, но не смысл. — Ты оброс, как северная псина. — Кайл выдвинул на середину комнаты табурет и развернулся на поиски ножниц. Если это не было заботой, то Ремус не знал подходящих слов из другой семантической группы. Он занял свое почетное место на табурете и стал ожидать. Через пару минут на полотенце, постеленное на пол, полетели кудрявые прядки, одна за другой. Волосы парня не имели конкретного цвета. В Зоне, где вечно палит солнце, а воздух пропитан радиацией и пылью, из них просто выжгло весь меланин. — Как твои глаза? — День ото дня не лучше. Те капли помогали, пока не закончились, от очков проку нет… Кайл отрезал от челки внушительную ее часть и за подбородок приподнял лицо парня на себя, чтобы лучше рассмотреть его глаза. Выцветшая радужка окружала неровный контур зрачка. Белков почти не было видно за покрывающей их паутиной лопнувших сосудов. Молодой парень смотрел глазами древнего старика, почти слепыми и безжизненными. — … вне Зоны я ориентируюсь плохо… Фон радиационный исчезает — и я не чувствую ни черта. Ремус поджал губы и спрятал глаза. Он чувствовал себя абсолютно беззащитным вот так. Вне Зоны, он, по сути, был рыбой без воды. Легкие не могли дышать воздухом Чистоты, глаза не могли смотреть сквозь пространство Чистоты, даже стальные пластины, вживленные в позвоночник и плечевые суставы, начинали будто стремительно покрываться ржавчиной. От этого он сводил лопатки и всякий раз нервно дергал головой. Именно поэтому обучение и прекратилось так скоротечно. Теперь он приезжал в Чистоту лишь ради легких денег, которые ходили в Зоне и иногда на них даже можно было выменять что-то с пролетающих над родной Периферией самолетах. — Что насчет лечилок? — Моя карточка на них истекла, старые талоны еще остались. Кайл окинул парня оценивающим взглядом. Видимо, раздумывал, могут ли фальшивые талоны на лекарства иметь срок годности, но, поняв, что врать ему незачем, вернулся к стрижке. — Купишь по моему. У меня страховка еще на год вперед. Эти самые «лечилки» были почти посланием богов. Пропив один только курс таблеток, можно было за месяц восстановить печень, десять лет подряд разъедаемую спиртом. Но с этим были свои проблемы. Если бы Ремус попытался очиститься, то скорее убил бы себя, ведь токсины составляли добрую половину его крови, а нервная система настолько мутировала, что попытки привести ее в то состояние, в каком ее имеют люди, живущие в Чистоте, просто привели бы к коллапсу всего организма. Кайл хотел было вручить парню в руки зеркало, но опомнился и лишь потрепал его по голове. Он все прибрал и заварил синтетику, которую в Чистоте называли стеллой. По вкусу она напоминала чай, но по составу ничего общего с ним не имела. Ремус вынул из кармана сигарету и швырнул ее Кайлу вместе с зажигалкой. Тот закурил, комната сразу наполнилась едким пахучим дымом. Воцарилась такая же тишина, как до их прихода. Кайл оглядел парня: тот выглядел расслабленным, но в его позе было что-то, напоминающее молчаливую готовность к побегу на край света, а непрерывное помешивание стеллы в стакане — развитый невроз. Глаза мужчины блуждали по оливковым стенам с выражением презрительной скуки. Кое-где были прибиты полки, заставленные бумажными книгами, принесенными Ремусом, висели голографические фотографии; Кайл не помнил, кто на них. Прокашлявшись от дыма и затушив сигарету, он спросил: — Как аномалия? Несмотря на все его усилия сделать вопрос обычным, он прозвучал как-то искусственно, выдернуто из контекста. Ремус вздохнул и пальцами зарылся в волосы. — Относительно хорошо. Она перестала расти, но начала расщепляться. Я видел ее на своей территории, боялся, что она обоснуется, но она ушла. Ходит много разных слухов. Говорят, она может добраться и до Чистоты. — Слухи останутся слухами, Аномалия существует только в Зоне. Ремус на это пожал плечами, мол, не знаю и знать не хочу. Конечно, он знал. Наконец отпив стеллы, парень сморщился и принялся ворчать, как старый дед, наступивший в чей-то подарочек. Знал, что веселит Кайла этим. Он чувствовал тревожные мысли, витающие в воздухе, ловил их за радужные кромки и вешал на шею, словно бусы. Он старался отвлечь Кайла, как мог. Тот начал смеяться, а смеяться в Чистоте было не принято. Когда они в последний раз обсуждали это — снова списали все на всеобщее душевное расстройство. Где-то на подкорке у всех жителей Чистоты, даже тех, кто ни разу не видел Аномалию, был перед ней панический страх и одно упоминание о этого явления заставляло их неуютно поежиться, как от скрипа стекла о металл. Кайл видел Аномалию лишь однажды, после третьей волны. Тогда она только начинала появляться и была не такой сильной, как сейчас. Но даже так Кайл не понимал, как можно жить рядом с ней или в принципе находиться рядом. Но Ремус справлялся. Закончив с болтовней, он стал петь песни, и хриплый его голос наполнил дом. Кайл закуривал вновь и вновь, пока подаренная ему пачка не иссякла наполовину, а глотка не превратилась в жгучее месиво. Когда он закончил с душем, Ремус уже спал на полу кухни, приоткрыв рот и поджав ноги. Одним из плюсов жизни в Зоне было то, что твои потребности сводились к минимуму, а привередливость и вовсе исчезала. На рассвете Ремуса рефлекторно дернуло всем телом. Он, проверив наличие каждой конечности и внутренних органов, обследовав тело на наличие открытых ран, ожогов и переломов, подхватил свой рюкзак и убежал в центр города. Это был его второй и последний день в Чистоте на ближайший месяц как минимум. Важно было продать все, что осталось в рюкзаке и еще немного больше. По его расчетам — должно было хватить на несколько бутылей воды, кое-какую пищу, лекарства и запчасти из научного центра, которые просил парень, пытающийся синтезировать воду в Зоне. В кармане парень нашел разрешение на покупку медикаментов, которое Кайл, видимо, засунул туда, пока он спал. Парень решил, что обязательно вернет карточку Кайлу, когда встретит в следующий раз. Возможно, к этому времени разрешение уже перестанет действовать. От этой мысли его странным образом дернуло. Возможно, к домашнему теплу он привыкал чересчур быстро. Благо, отвыкал еще быстрее. Когда перед Ремусом с мелодичным бряцаньем растворились двери аптеки, он неловко разворачивал старые измятые талоны на лекарства, вытащенные со дна рюкзака. Он не мог видеть, что на них написано, лишь очертания полиэтилена в собственных руках. Более того, они были слишком ветхие и затертые, чтобы прочитать их на ощупь. Ему и не надо было. Стандартный набор. Для него, по крайней мере: глазные капли, что-то для печени, что-то для почек, таблетки от язвы желудка. Он практически физически ощущал взгляд фармацевта, которому хотелось то ли блевать, то ли выгнать парня взашей, поддавая санными тряпками, то ли все вместе. Ремус же, ощущая себя каким-то героем, одерживающим триумфальную победу, водрузил на столешницу сертификат Кайла и мятые купюры. Аптекарь, с гримасой отвращения на своем милом лице, пробил карточки и выдал пластиковые коробки с лекарствами. — Может, вам еще шампунь от вшей или мазь от анального зуда? Их выдаем без рецепта, — выдавил из себя аптекарь. В голосе его яда было больше, чем в воздухе Западной Окраины. — Оставьте себе — чего тратить за зря? Ремус вышел из аптеки. Он постарался прикинуть, где ему в прошлый раз продали воду. В трех километрах отсюда? Больше? Управиться нужно было до утра. Сизо-желтый закат уже начал спускаться на чистоту. Дышать становилось легче — воздух холодел и все едкие и токсичные пары опускались к земле. Это, конечно, не Зона, но жить тоже можно. Парень расслабился, сглотнул и закрыл глаза. Пространство вокруг — колышущееся и безграничное — сплевывало звуками. Волновое движение — колебания внешней энергии — проносилось со всех сторон. В шее неприятно запекло. Железки, украшавшие спинной мозг, как-то чересчур увлеклись поступающими радиоволнами. Их захотелось вырвать вместе со всей нервной системой. Мясо под ногтями пальцев жгуче покалывало, во рту пересохло, а в желудке будто открылась новая язва, но теперь парень точно знал, куда ему идти. Он открыл глаза и постарался прийти в себя. В двух километрах отсюда, под слоем земли был склад, легальность которого была очень относительна. До него оставалось лишь добраться — сущий пустяк. В это время над Южной Периферией нависла огромная грозовая туча, готовая в любой момент разразиться кислотным дождем. Под ней с тихим шелестом передвигалась Аномалия. Она неумолимо приближалась к группе кочевников, которым в этот день не повезло потерять свой шатер. Буря, настигшая под вечер, в сумерки, вынудила их остановиться в старом одноэтажном домике, построенном еще до второй волны. Наутро, после того как его — этот самый домик, накрыла Аномалия, он ничем не отличается от себя прежнего, вот только от кочевников и от растеньица, несмело пробивавшегося из шлакоблока, остались лишь смутные темные пятна на полу.