Dirtier than your boots

Конечно, никакого плана у Кайла не было. Стоило отдать ему должное за то, что он хотя бы старался держаться молодцом. Тем не менее, его усердие не помогало скрыть, насколько ему хреново. Жить пришлось у Ремуса. Байк и машину оттащили к Скотту — вся их электронная начинка полетела к чертям, а искусственный интеллект в тачке сбоил и отказывал в доступе к управлению. Так поездка в Чистоту откладывалась как минимум на неделю за неимением средств к передвижению. С едой тоже были напряги. Аномалия уничтожила почти все запасы Ремуса — под крышками консервов была лишь гниль, плесень и зловоние. Уцелели только сухие куски соевого мяса и спонжевый хлеб. То, в чем, по сути, не было ничего органического. Хоть на диете из полуфабрикатов и можно было протянуть, продуктов было ничтожно мало. Нехотя, Ремус стал готовить уцелевших крыс. Их, пропитанных радиацией и наполненных паразитами, с трудом можно было назвать хорошей пищей. Были и проблески света в этой череде неудач. К Ремусу приходили соседи, старые знакомые, кочевники. Парень, не будь хитрецом, смело улыбался им, выменивая остатки сухого «табака» и других полезностей на еду, свинец, рабочую технику и прочее. На их вопросы, что же стало с плантациями, он отвечал, что так и должно быть — сезон такой. На деле же заготовленного товара становилось ничтожно мало. Аномалия изменила многое. Одной из странностей была невозможность нормально заснуть. Перед тем как погрузиться в сон что Кайл, что Ремус, проходили через все муки ада. Зуд под ногтями подстрекал вырвать их с корнем, ломка в костях выгибала на метр от пола, напалм, заполнявший мышцы, провоцировал разодрать кожу до голых тканей. Даже бионика, установленная в шею Ремуса, позволявшая отключиться в любой момент, нисколько не помогала и лишь болезненно защемляла нервы. Скотт отчаялся найти способ облегчить терзания соседей, однако сам он подобным не страдал. Кажется, Скотт не спал вообще. — Почему ты не провернул тот свой фокус с бионикой, когда Аномалия пришла? Мог бы просто вырубиться и тогда точно молчал бы и не двигался, — спросил как-то Кайл, осторожно отдирая старые бинты с плеч. — Лучше как можно дольше сохранять самоконтроль, так ты хоть немного можешь за себя отвечать, а сознание потерять всегда успеешь, — ответил Ремус. Странное дело, но спящему себе он доверял даже меньше, чем Скотту. Пытаясь справиться с проблемой, парни переживали боль вместе. Вжимаясь в тела друг друга они царапались, кусались, стонали, но в итоге засыпали, покрытые липким слоем подсохшей крови. Ремусу действительно нравился Кайл, как человек. Он усердно и трудолюбиво выполнял работу, несмотря боль, а когда открывал рот, говорил язвительно и извилисто, но честно и по теме. Сидя в очередной раз на столе у Скотта в подвале, ожидая, пока механик закончит паять бионику, которую все же пришлось подлатать, Ремус ловил мысли о том, что видел, как Кайл хромает. — Слушай, а трости у тебя нет? — спросил он, рассматривая носки потрепанных ботинок. К своему удивлению, вместо ответа Ремус услышал смех. Хотя казалось, хватит бы удивляться мыслительным процессам Скотта. — Есть-есть такое, только, боюсь, не конкретно то, что ты ищешь. Скотт полез руками в штаны и вынул член — и не будь Ремус обездвижен, он бы без сомнений его оторвал. — Я вот иногда поражаюсь, как ты сам не сдох от своей пакостности, — устало выдохнул парень. Синекожий уродец засунул свое хозяйство на место, посмеиваясь. — Времена, Монах, поощряют меня. Я гораздо больше удивлен, что ты живехонький бегаешь, на своих красивых длинных ноженьках. Еще и читать он умеет, и писать, и учиться ездил, тьфу на тебя. Ремус щелкнул языком. «Монах» — кличка, которую ему дал Скотт и, которая прилипла намертво. Мол, имя у тебя мудреное и просветленный ты какой-то чересчур. И не то чтобы Ремус был очень рад подобному позывному. Гораздо лучше было бы что-то типа «Торговец» или «Продаван» — никто не стремился к «Монаху» за партией внечистотного оружия. Дома Кайл что-то усердно чертил на картах главного города. Под его едва трепещущими руками расстилались ровные полосы улиц, спроектированных по линейке, и жилые квадраты, которые выглядели бездушно на желтом оборванном куске бумаги. Казалось, Кайл пытался вытащить из своей головы подобие плана действий, маршрута, диалоговых вариаций. Казалось, у него это не очень получалось. Однако было чудом уже то, что он сумел зарисовать карту города, кусочком угольного карандаша, предоставленного Ремусом. Все, что смог своей больной головой придумать Кайл – добраться до Главного Города и ворваться в офис Управления, с ворохом доказательств близости конца света подмышкой. Вдобавок, Ремус должен был сыграть свою роль мальчика из Периферии, и послужить живым справочником обо всем, что касается Аномалии. Конечно, шансы на то, что их послушают, близились к нулю, ведь вряд ли в столице действительно не знали о происходящем. С другой стороны, Кайл мог быть и прав на этот счет. К тому же, они не собирались предлагать ничего политически опасного: предсказать дату появления Аномалии в Чистоте, к этому времени весь купол украсить слоем свинца из старого бункера, а после восславить Совет Министров, как всеобщих спасителей, умалчивая личности тех, кто все действительно придумал. Так было проще ведь все, что могло пошатнуть власть Совета, навеки исчезало, будто поглощенное Аномалией. Ремус навис с противоположной стороны стола и с интересом уставился на линию, бегущую за кончиком грифеля. Наблюдать за стараниями Кайла хоть и было занимательно, но внушало это какое-то смутное отчаяние, оседающее на корне языка невнятной маслянистой горечью. Хотелось положить руку на его плечо и прекратить этот бесполезный невроз, не способный привести мир к лучшему исходу, чем тот, к которому все шло. Будто им не хватало проблем с едой и здоровьем, чтобы грузить себя заботами о судьбе вселенной. Но Ремус не лез, он прижал свои руки к себе, будто сковал их в смирительную рубашку, которая, по сути, была устным обещанием: «Что бы ты ни решил — я помогу». Парень не жалел о своих словах; сейчас, когда в мире не осталось места надежде, хотелось цепляться за Кайла, для которого ничего еще не было потеряно. Странно, но именно эта стойкость духа, большую часть времени незаметная, и привлекла Ремуса тогда, в университете. Сейчас он мог бы смело сказать, что пойдет за Кайлом хоть в пустыню, хоть на эшафот, однако скажи ему кто-нибудь такое месяц назад, парень рассмеялся бы в голос. Что на этот счет думал Кайл, парень тоже не спрашивал. Возможно, он так и остался для него знакомым парнишкой, новообретенное доверие которого не стоит и ломаного гроша. Ремус также не пытался убедить себя в обратном. Не давал себе надежды на то, что Кайл, например, бескорыстно спасет ему жизнь однажды. Не видел в этом смысла, ведь стоит понадеяться на других и вот — в следующую секунду ты уже лежишь с перерезанным горлом в обоссаных штанах, а твой дорогой друг выносит из твоей квартиры твою коллекцию зубных щеток. Образно, разумеется. С другой стороны, они были в одном положении и могли рассчитывать лишь друг на друга, даже не на землю под ногами — та грозилась обвалиться прахом в любой момент. В Зоне постепенно холодало. Эта пустыня была невыносимо жаркой летом, лежащая под знойным солнцем, распластавшемся на небе, словно промасленный блин, и промозгло холодной зимой, приходящей резко, будто по часам. Ледяной ветер, рвущий воздух и не оставляющий возможности вдохнуть, нес с соленых вод токсичные пары, масляные испарения и прочую дрянь, которой, впрочем, в Зоне и без того сполна хватало. Чтобы согреться, Ремус рылся в своих старых заначках, которые не успели разграбить — искал одеяла. Приходилось практически что угодно делать в обнимку с Кайлом — бетонная дырявая коробка, в которой они жили, не сильно спасала от сквозняка. Сидя за столом, наблюдая за руками Кайла, быстро набирающими текст на починенном планшетнике, Ремус стягивал с него края одеяла на себя и сонно приваливался головой на плечо, зажившее, но теперь изуродованное огромным шрамом. Было забавно слушать его рассказы о том, как на зиму над Чистотой растягивают огромный купол, прошитый проводами, отапливающими всю местность. Забавно потому, что Ремус помнил, как года два назад лежал в кровати Кайла и на планшетнике изучал устройство этого самого купола, а стоило поднять глаза и заглянуть в узкое окно — ячейки, свитые из проводов, похожие на соты из энциклопедии, смотрели в ответ. Хоть воспоминания о прошлом и были приятными, углубляться в них не хотелось. Создавалось впечатление, что настоящее бессмысленно, а будущего и вовсе не существует, поэтому Ремус все чаще представлял, как пройдут холода, и он будет собирать траву на своей территории. Возможно, такие мечты и отдавали приторным, но пока ничего другого не оставалось. Вскоре предстояло отправляться в Главный Город. К тому времени, как Скотт закончил ремонт машины, Кайл успел провести кое-какие исследования о динамике Аномалии и ее движениях, информацию о которых любезно предоставил Ремус, и нанести все на карты. Судя по полученным данным, все обстояло примерно так, как они и предполагали: Аномалия расширялась, ускорялась и лет через десять могла достигнуть уровня, при котором поглотит всю планету, не оставив на ней места ничему живому, а что смогло бы укрыться, вскоре погибло бы от избытка радиации, недостатка ресурсов и кислорода, и это если пренебречь соленым токсичным океаном, плещущемся у краев материка. Перед отъездом они перевезли вещи Ремуса в тот самый бункер на окраине Периферии. Вывезли из дома все, что получилось, все, что представляло какую-либо ценность. Хоть всем и было известно, что та территория принадлежит Монаху, всегда находились дураки с карманами, достаточно широкими, чтобы вместить чужое добро. Именно поэтому и было решено спрятать все от загребущих лап мародеров. Выгружая из машины свинец и лотки с рассадой, Ремус улыбался мысли о том, что возможно, предыдущий хозяин склада точно так же заполнял помещение железками в надежде, что они спасут мир. Сам же парень считал, что мир спасет разве что всеобщая эвтаназия, или, как минимум, полная анестезия, чтобы не корчился в муках. Вернувшись домой, они закрыли дыры в бетонной коробке, насколько это было возможно; закинули в машину заготовленные рюкзаки и вновь пустились в дорогу. Странно было ощущать, буквально хребтом, как отдаляется дом. Ремус только сейчас задумался, что может не вернуться, точнее, раньше он просто не хотел об этом думать. Теперь беспокойные мысли не давали покоя. Он ерзал на мягком сидении машины, пытался устроиться поудобнее, но дело было не в физическом дискомфорте. Что-то внутри него вертелось, как сохнущая рыба на палубе рыбацкого судна. Кайл, веротно, краем глаза наблюдал, но молчал — спасение утопающих дело рук самих утопающих. — Мне бы хоть иногда не помешала твоя чертова поддержка, — прохрипел Ремус, его слова с кашлем разлетелись по салону. — Мне бы хоть иногда не помешало знать, что на этот раз тревожит твою дурную голову. — Кайл передразнивал. В каждом слове читался сарказм и издевка, но правдивости его словам было достаточно — читать мысли он не научился. На эти слова Ремус ответил очередным взрывом кашля, вылетающим из глотки. Приоткрыв окно, парень сплюнул мокроту на красный песок. Засунув голову обратно в машину, он устало посмотрел на Кайла. Претензии к нему разбились о стальную стену логики и здравого смысла. Стоило помнить, что оба они всегда ценили правило: «не еби мне мозг, и я буду к тебе добр» или что-то типа того. Ремус подтянул ноги на сиденье. — Я боюсь не вернуться домой. Тебе легче, у тебя есть шанс умереть на своей земле, а вот я напоследок хочу поласкать взглядом пустыню… Не успел парень договорить, оформить мысль до конца, как в машине раздался смех, сначала тихий, потом громче и громче. Руки Кайла дрожали от ладоней, обхватывающих руль, до напряженных плеч. Он уже не смотрел на дорогу — жмурился, опустив голову и сжимая губы, чтобы хоть как-то заглушить себя. — Ты иногда говоришь умные вещи, — начал он, немного успокоившись, но веселье, хоть и угасающее, все еще читалось в его голосе, — а иногда все равно что шестилетнего слушаю. Умрешь ты там или нет — зависит только от тебя, я надеялся, ты понял это. Сделаем все гладко — вернешься к своим крысам, пустыне и старому шизоиду. — Такой расклад не мешает мне бояться. — При упоминании Скотта Ремуса передернуло — он не хотел быть с ним связан, тем более не хотел, чтобы Кайл знал, что они связаны. Было странное желание, в глазах Кайла выглядеть хорошо, не запятнать свой образ знакомством с мерзким гоблином. Парень думал было спросить, что Кайл возомнил об их отношениях со Скоттом, но придержал язык — посчитал вопрос каким-то глупым и недостойным, даже детским. Вместо этого он продолжил их разговор на все ту же тему. — Я ведь не до конца уверен в своих силах, и твоих тоже. Плюс обстоятельства могут внести свои корректировки. — Не было еще никаких обстоятельств, которые не разрешила бы пара хороших связей в правительстве, так что успокойся и отдохни — твоя очередь вести через полтора часа. На этом разговор был явно закончен. Ремус расслабился на спинке кресла. Ответ его не устраивал, но и разводить полемику у него желания не возникало. Оставалось лишь последовать совету старикана и действительно расслабиться, хотя Ремус и знал, что через полтора часа ему уже не придется вести, ведь они будут в черте города, а Кайл просто слишком сварлив, чтобы проявить заботу, не покрытую коррозией из причинно-следственных связей. На границе Кайлу пришлось выйти и уладить дела с пограничником. Бедолага остался один на выходную смену и явно не был доволен таким раскладом — сидеть посреди пустыни и досматривать сомнительные личности. Ремус даже позавидовал — ему не нужно было беспокоиться о судьбе мира, и все, что его волновало, был потерянный выходной. Тем временем Кайл пытался уважить этого самого одинокого рейнджера в противогазе, и тот, не особо вдохновленный его речью, заглянул через плечо мужчины в окно автомобиля. Через стекло он разглядел Ремуса, и стало возможно почти физически почувствовать, как под тонированной маской МАГ-2 закатываются глаза. Большая часть пограничников, направленных на этот пост, были знакомы с парнем не понаслышке и были удостоверены, что этого слепого жмыха лучше пропускать и не наживать себе проблем. Пограничник развернулся к своей будке, оставляя Кайла наедине с продолжением его захватывающей истории. Даже когда их пропустили и в Чистоту, и в Главный Город, оба понимали, что не проделали и половины пути. Что впереди их ожидает самое трудное, почти невыполнимое. Чтобы еще больше не поддаваться депрессии, оба остановились на том, что почти ничего не ели уже месяц и направились к ближайшему кафе, где меню не состояло из обугленных крыс и просроченных консервов. По их лицам, состаренным Аномалией и радиаций, нельзя было угадать возраст, а изначальный цвет кожи с трудом был уловим из-под слоя ожогов и шелушения. Официантка — девушка, словно с конвейера, в аккуратной форме, прятала взгляд за голограммой записной книжки, чтобы лишний раз не пялиться. Кайл чувствовал, Ремус чувствовал — вокруг них натянулся непроницаемый пузырь собственной атмосферы, какой возникает между людьми, слишком много пережившими вместе. Его нельзя было заметить в Периферии, но здесь, где окружающая среда своей беззаботностью так сильно контрастировала с состоянием обоих, любой, даже самый непроницательный человек, смог бы уловить разницу в обстановке. И если обычно некомфортно тем, кто из общей массы выбивается, в этой ситуации как раз заволновалась общая масса. Пытаться спать в Чистоте было странно. Квартира Кайла, где все осталось как прежде, казалась другой планетой. Мягкая кровать и запах пыли, разгоняемой кондиционером после долгого застоя. Мерное жужжание холодильника на кухне. Ругань новых соседей через стену. Все это иррационально давило на сознание, вызывало смутную панику и чувство тотальной отстраненности от реальности. Точнее, полной сепарации. Ремус хотел было спросить: «Где мы?», но Кайл вовремя нажал крючок у него на шее, избегая вопросов, ответы на которые не знал, подмял под себя послушное тело и перенес сознание на кончики нервов — ощущение чего-то привычного, хоть частично, возвращало чувство реальности.