Ева и цена молчания

      Пока ещё слабый свет, заглядывающий в окно, понемногу набирал силу. Вот-вот небосвод вспыхнет.       Но даже несмелое, блёклое свечение могло выхватить из темноты очертания двух фигур на постели — немой свидетельнице их ночи во власти друг друга.       — Киесса, я не могу поверить в то, что прожила столько лет, не зная тебя. — проводя по щеке возлюбленной с такой нежностью, на которую она только была способна, воительница подарила ей властный и чувственный поцелуй. — Но есть кое-что, с чем так или иначе приходится считаться…       За невесомым тюлем занавесок встрепенулся рассвет, подпаляя горизонт и постепенно растворяя синеву тёмного неба, ещё хранящего свои звёзды. По руинам некогда величественной Империи прокатились птичьи голоса, сливаясь в родную и умиротворяющую музыку Вискенции.       Заключённая в объятия военачальницы магесса накрыла ладонью тёплую огрубевшую руку гладящей её по щеке Бьяры.       — Я наперёд знаю, что ты скажешь. — понизив голос, Киесса обратила ласковый и внимательный взор к делившей с ней ложе. — Тебе нужно идти. Тебя ждут новые испытания и свершения, а пока нам суждено расстаться.       Только-только пробудившиеся лучи, беспрепятственно проходящие сквозь полупрозрачные занавески, резали глаза, и воительница нависла над любовницей, загораживая от пронзительного солнечного света.       — Но прежде чем я уйду, — по усмешке Бьяры Киесса легко могла догадаться, на что та намекает, — иди ко мне… — с полустоном выдохнула военачальница и приподняла возлюбленную на постели, запуская пальцы во вьющиеся волосы магессы и ловя её приоткрытые губы своими.

***

      — Здравствуйте, Аврора Альбертовна, — растерянно роняет один из учеников, отступая назад.       Я всегда прихожу немного заранее, с расчётом на то, что ни одной минуты не должно пропасть даром: столько материала нужно впихнуть в эти бестолковые головы. И так еле укладываемся. Учебный план есть учебный план. Юные раздолбаи-халявщики знают это и недолюбливают меня, что, скажу вам честно, не особо заботит.       Старый стёртый паркет мягко проседает под каблуками, подавляя мерный чеканящий стук. Журнал в руках ощущается как аксессуар в дополнение к образу, как и аккуратные очки. Чёрт бы их побрал, вечно сползают!       Арина Цветова, Полина Винец, Максим Ярских, Костя Зикин… Ребята расступаются, пропуская меня к двери. Только одна ученица не сдвигается с места, из-за чего я задеваю её плечом. Дежурным жестом поправляя выкрашенную в рыже-русый копну тонких кудряшек, спускающихся чуть ниже подбородка, безразличным взглядом светлых глаз упирается в меня и смотрит, не моргая. С пренебрежением, мне не показалось? Ишь, какие мы важные!       Отчего-то задерживаю на ней взгляд. Всего на секунду. Сжимает худыми пальцами стопку тетрадей, прижав к груди. Бледность мраморной кожи оттеняет вишнёвая водолазка в рубчик с высокой горловиной. С виду такая хрупкая и болезненная. Она вообще нормально питается?       Чего это я. Я ей не мать, чтобы меня это волновало. Веснушчатая сероглазая девчушка с мелко вьющимися рыжеватыми волосами наверняка представляется вам улыбчивой, жизнерадостной и располагающей к себе, в какой-то степени оправдывающей ассоциацию её с солнцем. Или же скромной и застенчивой. Ни то, ни другое не история этой десятиклассницы.       Ева Червонцева. Человек, как бы помягче выразиться… своеобразный. Тихая, себе на уме. В общем-то, проблем никому не создаёт, в учёбе прилежна, на уроках тянет руку. В остальное же время никак себя не проявляет. Не слышно и не видно. Неизменно занимает последнюю парту у стены. На переменах растворяется во всеобщем гомоне и мельтешении туда-сюда, будто её и нет. Отвечает всегда так, словно делает одолжение. Мол, так уж и быть, снизойду до вас. Разве что картинно не вздыхает. Многие мои коллеги делают вид, что не замечают. Но, как потом сами говорят, эта черта их ужасно раздражает.       С отворением двери из класса вырывается свежий ноябрьский ветер. Учеников мгновенно пробирает до костей, и они отпрыгивают как ужаленные. Сразу видно, кто не закалённый. Ой, да сейчас такие дети пошли — чуть что, сразу ложатся с температурой. Ох уж это хлипкое нынешнее поколение. Даже ступить за порог боятся, пока я не прикрою форточки.       Журнал занимает своё место на столе, в то время как людской поток растекается по рядам. На парты грузно шлёпаются книги, двигаются стулья. Какое-то стихийное бедствие. На широкой учительской столешнице уже приготовлена идеально ровная стопка исписанных корявыми каракулями двойных листочков.       — Василевская! Раздай, — вручаю охапку самостоятельных зазевавшейся ученице. Возможности, да и права отказываться у неё нет. Вот и славно.       В классе стоит галдёж. Бросаю быстрый взгляд на часы: ровно через минуту и четырнадцать секунд этот шум и гам прекратится. Здесь буду говорить только я.       Моя любимая часть. Понявшие, где они находятся, дети устремляют глаза на доску, а я наконец перестаю чувствовать себя директором зоопарка.       — Как показали результаты самостоятельной работы, прошлую тему усвоили не все — шесть четвёрок на весь класс, о пятёрках уж и говорить нечего, — особо нахальная троечница со второй парты среднего ряда крутится по сторонам и продолжает хихикать, — Полозова! Раз уж списываешь у соседа, хотя бы оставляй ему его авторские ошибки, — под чудесным действием этих слов, как по мановению дирижёрской палочки, мгновенно утихомиривается, а улыбка растворяется на её лице; двухсекундной паузы для лучшего усвоения, так сказать, материала будет достаточно, — Итак… Сегодняшняя тема урока — альдегиды и кетоны…       Если вы сочтёте меня излишне строгой, а мою манеру преподавания отчасти непедагогичной, повторю уже в который раз: преподавание дисциплины невозможно без дисциплины. Тавтология, говорите? Ну уж простите, я учительница не «великого и могучего», а всего лишь химии. И, знаете, слава богу. Мягкость, которой часто грешат учителя русского, балуя и без того избалованных заботой чад, ещё никогда не была подспорьем. В таком возрасте дети попросту не ценят хорошего отношения, рано или поздно начиная им злоупотреблять. Это не мой сугубо личный опыт. Это признанный факт.       — Препятствующий разложению формалин, о котором многие из вас уже слышали, — раствор формальдегида в воде. Именно о широком спектре способов применения данного вещества, — намеренно интонационно выделяю начало следующего предложения, — Федорчук сейчас рассказывает Рудкевич. Галёрка! Я всё прекрасно вижу, — больше всего мне нравится созерцать эти пристыженные физиономии. Как и ставить на место тех, кто этого вполне заслуживает своим неприкрыто наплевательским отношением.       Первое время, когда я только начинала работать в школе, все их выходки доводили чуть ли не до белого каления. Ну извините меня, как это называется? Готовишь для них материал, составляешь учебный план, чтобы не перегружать эти пустые головы с гоняющим между ушей ветром, думаешь над подачей, проговариваешь. А потом стоишь перед ними, изгаляешься — не слушают. Или слушают, но с таким видом, будто это нужно только мне одной. Делаешь замечание — округляют глаза. А то и спорить начинают, пытаются что-то доказать. Иными словами, всё без толку.       Теперь, имея за плечами приличный опыт, я отношусь к такому гораздо спокойнее. Каждый раз как новое театральное представление. Глупо и нелепо со стороны. Они всё никак не поймут, что все ученики передо мной как на ладони. Учителя всё замечают, но другое дело, что не всегда об этом говорят, надеясь на здравомыслие учащихся. Хотя… Один индивидуум намедни свою оценку оспаривал чуть ли не на повышенных тонах. О каком здравомыслии тут речь?       Если для большинства здесь присутствующих каждая минута тянется невыносимо долго, мне кажется, что эти сорок пять минут неоправданно короткие. Скучать, прямо скажем, не приходится: за одно такое занятие я успеваю и пояснить основные моменты, и помучить слабые звенья у доски дополнительными вопросами, и понаблюдать за ничего не подозревающими подростками, и решить про себя, что буду готовить на ужин, пока очередной двоечник пытается родить у доски нужную формулу.       Отношусь ли я к тому типу учителей, которые влюблены в свой предмет? Определённо. Отношусь ли я к тому типу специалистов, которые предпочли бы преподавать в институте? И это верно. Студенты хотя бы реже настолько откровенно наглеют. Не хотят просиживать портки — отлёживаются дома. Хоть честно — уже хорошо. А некоторые из них — вы не поверите — даже выказывают живой интерес и мотают на ус.       В школе же уважение к учителю — не просто своего рода архаизм, но в кругах юных бунтарей и нечто позорное. Теперь не все, кто занят на уроке своими делами, пытаются делать это втихаря, не привлекая к себе лишнего внимания. Разумеется, моего. Находятся и такие, кто предпочитает отвлекаться демонстративно, даже с каким-то вызовом.       Думают, отделаются замечанием. Ну, максимум, выговором. В конце концов, ничего, кроме резкого словца им за это не будет.       Благодаря очкам я и со своим «минус три» отмечаю мельчайшие детали. Например, прямо сейчас занимающая своё законное место на последнем ряду Ева неожиданно «заинтересовалась» своими коленями. Опущенные под парту руки еле заметно движутся. Попалась, пташка! Печатает на телефоне.       Обычно в таких случаях я публично отчитываю нарушителя, привлекая к нему внимание остальных громкой возмущённой репликой. Но не в этот раз. Мне захотелось поступить иначе. У доски мелом жалобно чиркает один из учеников, выполняя задание. Пользуясь моментом, я захожу вглубь класса, стараясь не создавать лишнего шума — совсем тихо. Принимая на себя удар, податливый линолеум глушит шаги: цоканье каблуков утопает в его мягкости. Неслышно останавливаюсь возле парты Червонцевой.       О, удача! Меня не замечают ни рисующая кристаллы и единорогов на полях тетради соседка Евы — вечно невысыпающаяся и оттого варёная Илона Мезинцева, ни сама Ева, проворно и сосредоточенно тыкающая по сенсорной клавиатуре.       — Дай-ка сюда, — поглощённая активным общением ученица не успевает и слова сказать перед тем, как я выдёргиваю у неё из рук незаблокированный телефон.       Поднимает на меня глаза. И снова этот взгляд исподлобья. В серых глазах тают презрение и надменность.       Я ожидала с её стороны протеста, просьбы вернуть телефон, хоть чего-то… Но Ева просто молчит. Перестав поддерживать зрительный контакт, она даёт понять, что вопрос исчерпан.       Я даже ловлю себя на мысли, что в какой-то момент мне стало несколько обидно. Не на такую реакцию я надеялась, не к этому готовилась. Меня просто выбили из колеи.       Перформанса не случилось. Впрочем, оно и к лучшему. Гордой и уверенной походкой с чувством выполненного долга и конфискованным гаджетом направляюсь обратно. Очки и те не посмели сползти: не в такой момент. Дефиле заканчивается у учительского кресла, в которое я чинно-благородно усаживаюсь, отложив трофей на стол.       Как я и предполагала, отвечающий у доски отвлёкся на эту небольшую сцену и не больно-то продвинулся в выполнении задания.       — Назаренко! Три минуты, и мы тебя слушаем, — на своей фамилии аж вздрогнул, будто хлыстом по спине огрели.       Вызываю к доске ещё одного из особо разговорчивых. Ишь какой! "Ставьте «два»!" Видимо, пытается взять на понт. Хочешь два — будет тебе два. Раскрытый журнал передо мной.       Краем глаза посматриваю на всё ещё горящий экран телефона. Фокусирую на нём взгляд. Открыта интернет-переписка. Сначала отвожу глаза: переписка — дело личное.       Но не тут-то было: любопытство заставляет вернуться к объекту интереса для дальнейшего изучения. Окно открытого диалога. Глаза цепляются за знакомое оформление сайта.       Секундочку! Это что ещё такое?!       Смешно и одновременно страшно: имя получателя — никнейм моего фэйка, создававшегося целенаправленно для ролевого общения, а его аватарка — тот самый арт, который я, помнится, долго и мучительно выбирала, пытаясь определиться среди нескольких вариантов.       Сообщение собеседника заканчивается словами: "ловя её приоткрытые губы своими". Едва удерживаю в себе рвущуюся наружу эмоцию предельного удивления и, вместе с тем, неверия.       Я не понимаю, как такое вообще возможно. Не в этой жизни уж точно!       Стадия искреннего удивления и неверия сменяется ещё большим изумлением. Даже на «ха-ха» пробивает, ей-богу. На нервное такое. Выходит, всё это время, пока со скуки ролевила одинокими вечерами, я переписывалась с собственной ученицей? Да ещё как! Вернее, в каком контексте и ключе.       Меня захлёстывает крайней степенью неловкости и стыда. Интересно, поняла ли она по моей реакции, в чём дело? Бывают чувства, которые просто не контролируешь. И если с языком своего тела я ещё что-то могу сделать, заставляя оное замолкнуть, то с контролем мимики не всё, увы, обходится так гладко. Слушаю объяснение Назаренко вполуха. Вроде пока всё верно.       А что Ева? Сидит, где и должна, подпирая ладонью щёку, что-то торопливо записывает в тетрадь — явно не переписывает с доски. Лицо мрачное и недовольное, но в нём читается смирение с ситуацией.       Так вот ты какая, магесса и волшебница Киесса.