***
— Я скучала, Бьяра. Руки Киессы мягко коснулись плеч воительницы. Женщины смотрели друг другу прямо в глаза, сжигаемые изнутри доселе неведомым чувством, а свет заходящего солнца красиво вычерчивал линию скул Бьяры. Умирающий день бился в агонии, давая возможность насладиться закатом, который превращал эти минуты в незабываемые мгновения. — И я по тебе. — женщина закрыла глаза, наслаждаясь тем, что происходит. Выверенные движения помогли оставить Киессу без одежды, грубые ладони заново изучали такие знакомые изгибы тела. Словно вечность прошла, но впереди есть ещё одна, только для них. Смахнув со стола все***
Не высыпаться из-за виртуального секса в фэнтезийном сеттинге стало привычкой, от которой довольно трудно отделаться. Гул в коридорах мерзко отдаёт в голову, сбивая мысли в ещё более неразборчивую кашу. В учительской все тоже ещё наполовину сонные, это состояние мешает им поделиться друг с другом очередной сплетней. У меня же нет времени даже на кофе, поэтому я просто забираю журнал десятого «Б», направляясь в свой кабинет. — Кого сегодня нет? — спрашиваю максимально бодро и строго, совершенно не хочется демонстрировать свою разбитость с утра пораньше. — Полозова не пришла, Демьянов... — староста Миша Осинкин сонно оглядывает соседние парты, стараясь выдавить из себя ещё хоть что-то. — Демьянов вообще привидение. Скажешь, что видел — никто не поверит. А Полозова где? — Ой, кто б знал... — Ой, Федорчук, тебя кто разбудил вдруг? Ладно... — Полозова не особо меня волнует, как и её успеваемость: бестолковый ребёнок, абсолютно; Демьянов — вообще отдельная песня, — Тетради открываем, записываем тему. Циклоалканы, их строение, номенклатура, свойства и изометрия... Рудкевич, хватит спать, пиши давай! Мой взгляд то и дело задерживается на Еве. Становится неловко, особенно если она замечает его и с какой-то неявной усмешкой возвращается к конспекту. Чувствую себя нелепо. — ...Самыми устойчивыми во всей этой компашке являются шестичленные, — смешок откуда-то с задних парт здорово мотивирует меня закатить глаза, — циклы, в которых отсутствуют угловое и другие виды напряжения. Рудкевич, что за проблема у тебя с шестичленными циклами? Плохие воспоминания? — Да нет... А с чего вы взяли, Аврора Альбертовна? — Да с того, что ты сидишь и, простите, шестичленные циклы пинаешь вместо того, чтобы записывать. Я же спрошу на следующей неделе это всё в формате самостоятельной. Пересдать её будет нельзя. Только написать позднее, если ученик отсутствовал по уважительной причине. — Да я напишу... — За одни и те же ошибки оба ученика получат двойки, мне лень разбираться, кто у кого списывал. Это ко всем относится. И убедитесь, что Полозова знает. Она у нас мастерица списывать неправильно решённые задания, — Миша Осинкин сдавленно хихикает, о чём-то перешёптываясь с Рудкевич, — Ладно, продолжаем... Получение циклоалканов возможно несколькими способами...***
Урок пролетел очень быстро. Возможно, потому, что «нетакиекаквсе» от мира школьных страстей ещё толком не проснулись и у них не было ни сил, ни желания пререкаться или пытаться выдать шёпотом соседу очередной дебильный мем из интернета. — Итак, уважаемые, параграф повторяем, конспекты читаем, готовимся к самостоятельной. Перестав обращать внимание на вмиг оживившихся учеников, сажусь заполнять журнал, после чего надо бы отнести его в кабинет географии и до следующей недели забыть о существовании этого кошмара. Меня отвлекает вкрадчивый, но звонкий голос, звучащий совсем рядом. Голос Евы. — Я хотела спросить... — из-за галдящей толпы детей Червонцеву плохо слышно. — Ну так спрашивай, — не отвлекаясь на зрительный контакт, продолжаю вписывать числа, темы и буквы «Н» в клетки. — А когда можно будет написать эту самостоятельную? — На следующий день, после уроков. Приходишь в этот кабинет и пишешь. Всё просто. — А как у вас получается так сногсшибательно выглядеть даже в девять утра? — мой слух улавливает в вопросе нотки флирта. Она догадалась, кто такая Бьяра? Или просто хочет попробовать всё то, о чём пишет в интернете? — Бальзамирую себя тоналкой и консилером, это не секретная формула, — стараюсь не выдать улыбку и не показать, что вообще-то мне приятно слышать подобное. Есть в Еве нечто такое, не поддающееся никакому объяснению. Обаяние, шарм — как угодно назови, а суть одна. — И даже на меня не посмотрите, Аврора Альбертовна? Мне словно плеснули в лицо холодной водой. Червонцева обратилась ко мне по имени-отчеству? Да ещё и с таким вопросом. — Каждый раз, когда я на тебя смотрю, хочется заказать тебе пиццу на дом. — В смысле? Я типа настолько миленькая и привлекательная? — Ты худая, как Кристиан Бэйл в «Машинисте». — Ну не настолько! — не удержавшись, Ева тихонько хихикает, а я кожей чувствую её прожигающий взгляд. Не выдерживаю, и мы встречаемся глазами. У неё они просто невероятные. Если достаточно долго всматриваться, думаю, можно забыть о реальном «здесь и сейчас». Появляется другое, очень размытое, но приятное «где-то и когда-то». — У вас глаза красивые, — видно, что она долго собиралась с силами, чтобы это сказать. Что-то приятно кольнуло под рёбрами, но эффекта удивления слова не произвели. — Что за заигрывания на рабочем месте, Червонцева? — улыбка предательски появляется на моих губах, выдавая с потрохами несерьёзность сказанного; Ева тоже улыбается, едва наклоняя голову, — Иди давай, у тебя география следующая. — А откуда знаете? Следите за нашим классом, да? — Нет, меня с самого утра эта фурия достает по поводу вашего журнала. Пошли, мне надо его отнести. — Идёмте, — она вновь улыбается, непринужденно и по-настоящему. Достаточно редкое явление для этого мира. У кабинета снова этот раздражающий галдёж, который практически выводит меня из себя. Петровна появляется как по щелчку. — Ой, Аврора Альбертовна, чего вы, я бы сама зашла... — Не утруждайтесь, — неряшливо бросаю я, отдавая журнал и возвращаясь к себе. Есть определенные типажи людей, которых я просто не перевариваю. Первым делом, такие личности как Тамара Петровна. Она не сделала мне ничего плохого, всегда искренне интересуется, как у меня дела, и пытается как-то помочь, бескорыстно и безвозмездно, просто так. Потому что добрая. И я терпеть её за это не могу. Я ненавижу добрых людей, в моем понимании доброта — показатель собственной бестолковости. На добрых людях постоянно ездят, просят помочь, и они, конечно же, безо всякого самоуважения соглашаются. На всё, что угодно. А затем начинается самое интересное: эти взгляды сверху вниз, как на существо, совершившее все смертные грехи и нарушившее все существующие заповеди. Но мне неинтересны твои заповеди, Петровна. Удивительно, что она не перенесла своё доброе отношение на учеников. Видимо, эти маленькие дармоеды достали даже Петровну и она не считает нужным дарить свои нерастраченные материнские инстинкты им. Можно сказать, что меня в какой-то степени уязвляет чужая доброта. Чувствую себя обязанной вернуть должок, а должницей я быть категорически не люблю и не хочу. Вот и получается, что Петровна пытается погладить меня по голове, а я каждый раз её кусаю. Образно выражаясь, разумеется. Любую попытку подсобить с чем-либо воспринимаю в штыки и прошу больше так не делать. Но добрые люди же всё понимают: настроения нет, день не задался — со всеми случается. И это бесит ещё больше. Всепрощающие персонажи навсегда останутся за гранью моего понимания. В коридоре появляется расплывчатая физиономия историка, поэтому я решаю скрыться в своём кабинете. Мне не нужно залезать к мужчине в голову, чтобы понять, о чём он думает. На сегодня мне хватило флирта уже от одной ученицы. И вот об этом я подумать совершенно не успела. К слову. Какого чёрта? — Аврора Альбертовна... А можно... — Нельзя. За три минуты до звонка можно. Боже, хоть двери на замок закрывай, сил нет. Моя привычка впускать учеников на перемене остается сегодня за бортом. Голова гудит от осознания того, что происходит. Откинувшись на спинку стула, я судорожно напрягаю извилины в попытке понять, что это вообще было и откуда такая перемена настроения у Евы. Человек меня даже по имени и отчеству не удосуживался называть, а тут такое. Мыслительные процессы в голове и их сбивчивость напоминают сломанную кристаллическую решетку. Может, я давно ей нравлюсь, и она пыталась этого не показывать таким напускным пренебрежительным отношением? Это же дети, у них бардак в сознании ещё похлеще моего сейчас... — Аврора Альб... — За три минуты до звонка!***
— Бьяра, ты была великолепна... — Киесса откинулась на кровати, пытаясь перевести дыхание и восстановить рваное сердцебиение. — Я буквально сразу начинаю скучать по тебе, как только ты уходишь. — Тем слаще встречи на закате, красавица, — военачальница подмигнула, обнимая девушку. Её ладони мягко гладили плечи магессы, а губы то и дело встречались с губами Киессы в вальяжном, мягком поцелуе. Я, честно сказать, упустила из виду момент, когда книга превратилась в чат двух людей. [Wild Summer]: Бьяра, можно вопрос? Не как к персонажу, а как к человеку, который за ним стоит. Не подумай ничего такого, мне нравится с тобой играть, это лучшее ролевое общение в моей жизни, просто я всё чаще начала задумываться о том, кто находится за твоим персонажем. Что у тебя внутри? Что-то мерзко кольнуло рёбра. Буквально на долю секунды. Откровение, которое я старательно скрываю даже от собственного равнодушия. От чего бегу практически всю свою сознательную жизнь. Откровение, которое я доверяю своей... Собственной, чёрт возьми, ученице. [Flexible Senses]: Одиночество. [Wild Summer]: Знакомо. Ещё один едва ощутимый удар в грудь. Знакомо. Кто же ты такая, Ева Червонцева? Следующее сообщение от неё не заставило себя ждать. [Wild Summer]: Ты тоже убегаешь от одиночества в сеть? Тут не надо присматриваться к людям, стараясь понять, по пути вам или нет. Просто берешь и создаёшь идеальные для себя отношения, ещё и являясь тем, кем бы ты хотела быть. Магичкой, которая тайком спит с военачальницей... Ну, как пример. Я не смогла сдержать улыбку. Хорошо, что никто не видит. [Flexible Senses]: Да, типа того. Не можешь найти своего человека — находишь своего персонажа в сети. Так проще, безопаснее... Разочаровываться не приходится, потому что это всего лишь персонаж, не более того. Зачастую люди просто не в состоянии показать что-то кроме фальшивой улыбки и дежурного "Как ты?", за которым вообще ничего не стоит. [Wild Summer]: Знаешь, я часто думаю о том, что в мире так много людей. Вдруг кто-нибудь отчаянно мечтает встретить кого-то вроде тебя или меня? [Flexible Senses]: Обо мне многие мечтают, скрывать не буду. Я выделяюсь. Всегда выделялась, была в центре внимания. Теперь без этого мне довольно тяжело, и это превращает меня в паскуду. Но я не горю желанием что-то с этим делать. ЧСВ — не приговор, а язвительность — не порок, скорее, достойное украшение мерзкого характера. Но ты знаешь, я не особо хочу что-то менять. Да и, скорее всего, просто не смогу. А что насчёт тебя? [Wild Summer]: А я... Не знаю, что о себе сказать именно как о человеке. Я спокойная, поэтому в школе меня замечают только на уроках. Но мне всё равно. Держу пари, все думают, что я высокомерная зубрила, но на самом деле я просто умная и безразличная практически ко всему, что происходит. [Flexible Senses]: И скромная, должна заметить. [Wild Summer]: Мы в этом похожи. Снова улыбаюсь. Ева, ты ещё и проницательная, ко всему прочему. Трудно поверить, что со мой переписывается подросток. [Flexible Senses]: Ты рассудительная, мне это нравится. Так значит, ты учишься в школе? Никогда бы не подумала. Я предполагала, что студентка. А в каком классе? [Wild Summer]: В десятом. Так что почти студентка. Комсомолка, отличница, красавица и всё такое. [Flexible Senses]: Любишь учиться? [Wild Summer]: Не сказать, что очень люблю. Химия интересная. Учительница крутая, хоть и строгая. Я прямо польщена. Оказывается, Ева иногда ещё и слушает, о чём я говорю. Видимо, в перерывах между сочинением сообщений о том, как отдаётся мне на столе в фэнтезийной сказке, которую мы сами придумали. Занимательная ты, Червонцева. Во мне взыграла поистине детская черта — любопытно ведь, что о тебе думают другие, если начистоту. [Flexible Senses]: Ругается? [Wild Summer]: На меня не ругается, только телефон недавно отобрала, помешала мне дописать ход в ответ на твой. Надеюсь, не прочитала. Хотя, думаю, ей всё равно. Её не особо волнует жизнь учеников. Зато я заметила, что историк постоянно пытается к ней подкатить, так смешно выглядит, когда она сбегает от него в свой кабинет и говорит, что занята. [Flexible Senses]: Ох уж эти учительские страсти...***
Сказать, что меня действительно заинтересовала Ева — ничего не сказать. Догоняясь отвратительным на вкус кофе, я только и делаю, что думаю о ней. Хоть и прошла почти неделя в бесконечной переписке уже не с героиней, а с личностью, что за ней стоит, это нравится мне не меньше. Интересно наблюдать за тем, какая она разная в школе и при личном общении. Многогранность — слишком ценная штука, чтобы её игнорировать. — Аврора Альбертовна, а вы листочки дадите или нам самим из тетрадей вырывать? — Федорчук, ты прерываешь сложные мыслительные процессы в моей голове, я всё скажу на уроке. Наконец-то прозвенел звонок. Доказано: дети становятся самыми читающими существами в мире, как только на горизонте появляется самостоятельная работа. — Учебники, тетради убираем, на столе только ручки. Мне не лень было разнообразить количество вариантов от двух до двадцати без варьирования сложности, так что, надеюсь, вы оцените мой труд и нормально это всё напишете. Руки тянуть уже поздновато, Миша, раздай листочки и сами задания. Увижу телефон — ставлю двойку без возможности исправить. Услышу разговоры — оба ученика получат двойку без возможности исправить. Увижу, что списываете — выше тройки за полугодие не ждите. Всё ясно? Отлично. Тогда спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой пишем, и так, чтобы мне не пришлось гадать, что за мифическую цифру вы написали. Договорились? Я не фанатка запугиваний, скорее, люблю предупреждать и упиваться своей властью над учениками во время самостоятельных. Я много говорю, остаётся понять, услышали ли они мои слова. И вот тут начинается самое занятное. Хоть к чему-то они относятся серьёзно — все пришли. Кроме Евы. Телефон оповещает о новом сообщении. [Wild Summer]: Привет! Прикинь, сижу, значит, в очереди к офтальмологу, а тут ребёнок в стену врезался. Обожаю детей! (нет) [Flexible Senses]: Выходной от школы решила провести в поликлинике? — Полозова! Ещё раз попытаешься повернуться — выгоню. Неужели они и правда думают, что я не вижу? [Wild Summer]: Ага, прикинь, серьёзную самостоятельную пропустила, завтра писать придётся. Мой одноклассник Миша пошутил, что я буду в лаборантской отрабатывать, если ты понимаешь. Видите ли, я как-то не так на училку смотрю. Придурок. Я буквально чувствую, как щёки заливаются румянцем. Спасибо тоналке, этого не видят ученики. Плюс они слишком заняты тестом. [Flexible Senses]: А она у вас молодая и красивая, что ли? [Wild Summer]: Вообще да. Мальчики в классе постоянно шутят про химию, ну, с таким подтекстом мерзким. Я люблю иногда смотреть на неё. Лицо интересное. Красивое даже, я бы сказала. Об этом ещё моя сестра говорила, когда училась у Авроры Альбертовны. [Flexible Senses]: Прикольное имя. Я бы хотела себе такое. [Wild Summer]: Бьяра тебе идет больше, как мне кажется. :) Я не могу сдержать усмешку. Ох, Ева, если бы ты только знала...***
С превеликим наслаждением похрустев костями, я в очередной раз машинально возвращаю сползающие очки на место. Не обременённый интеллектом восьмой «Б» свалил, оставляя меня в таком приятном после рабочего дня одиночестве. Я даже забыла, что должна прийти Ева, чтобы написать работу. Однако стук в дверь приводит меня в чувство. Она осторожно заходит в кабинет, поправляя непослушные волосы, а я ловлю себя на мысли, что с удовольствием поправила бы ей их сама. — Здравствуйте, я работу написать, которую пропустила. Вот, справку принесла. — Ого, к офтальмологу ходила? — попыталась изобразить удивление я, — Что случилось? — Зрение садится. Думаю, это из-за того, что я много сижу в интернете, — Ева непринужденно улыбается, снова заставляя меня задуматься о том, что она стала намного более открытой в общении со мной. — Ох уж этот интернет. Я сама, как видишь, тоже... Снайпер из меня уже не получится. Ладно, садись, сейчас дам тебе задание и листочки. Червонцева хихикает, занимая первую парту прямо напротив учительского стола. Так непривычно видеть ее вблизи, да ещё и улыбающуюся. — Держи. Времени даю час, как и всем остальным. — Вы же не снизите мне оценку, как тогда Вике, только потому что я пишу не со всеми? — мне показалось или я услышала не очень старательно скрываемую язвительность? Лицо Евы всё такое же жизнерадостно-улыбающееся. — Конечно нет, пиши давай. — Эх, ну ладно, доверюсь Вам, Аврора Альбертовна, — заявляет ученица и принимается заполнять работу, старательно выводя свою фамилию, инициалы и класс в правом верхнем углу листа. И что это было? Попытка развести меня на «плюс балл за красивые глазки и улыбку»? Должно быть, Червонцева-старшая такого про меня понарассказала, что младшая теперь и перемену прогулять боится. — Аврора Альбертовна, — тихо зовёт вдруг Ева, — а что здесь за цифра? Я не вижу. С плохо скрываемым пренебрежением я подхожу к парте, наклонившись к листу бумаги, на котором действительно из-за «великолепного» качества наших принтеров невозможно разобрать цифры под изящными «CH». — Вот тут, — Червонцева указывает пальцем на размытую формулу, заслоняя рукой остальную часть задачи. — Да подожди, я не вижу ничего... — аккуратно убирая руку ученицы, я могла бы, наверное, ошпариться, если бы была вампиром, — Ты чего такая горячая? У тебя температура? Переместив руку с парты на лоб Евы, я прихожу к логической развилке. Либо у нее действительно температура, и она, заболев, приползла писать тест, либо... — Хм-м... Сейчас, погоди минутку... — Аврора Альбертовна, всё хорошо, мне просто жарко, только и всего, правда! — Ой, знаю я ваше «жарко», сейчас хоть таблетку тебе принесу, пиши. Лаборантская позволяет мне с облегчением выдохнуть. Судя по тому, как Червонцева залилась краской, стоило мне её коснуться, дело вовсе не в температуре. И как же мне не по себе ловить себя на мысли о том, что мне это нравится. Дверь со скрипом открывается, впуская смущённую ученицу в помещение. — Аврора Альбертовна, я правда не болею, у меня нет температуры, я просто... — Засмущалась? — с готовностью договариваю, поворачиваясь к Еве лицом и не скрывая широкой улыбки. — Типа того, да. — А ты поменьше читай фанфиков про то, как училка ученицу... Ну... — Нет, вы что, я бы никогда! — она засмеялась, так по-настоящему и не натянуто, что мне аж самой захотелось, — Я просто очень чувствительная, могу вздрогнуть, даже если мне кто-то в спину будет дышать. Это очень смущает. — Надо же, вот жизнь — мне на пенсию уже скоро, а она ещё умеет удивлять. — На какую пенсию, вы прекрасно выглядите и вообще... Красиво держитесь, мне нравится, как вы смотрите. Сверху вниз. — Ева, — я позволяю себе усмехнуться, не выдавая катарсиса и недоумения, что творятся в голове, — давай иди, пиши. — А... Да. Точно. Ну, я пошла! — она вновь смеётся, неловко переминаясь с ноги на ногу, после чего направляется к своей парте, оставляя меня наедине со своими мыслями. Найдя нужный лист с тестом, я возвращаюсь к Еве, вручая девушке нормальный вариант. Заняв своё место, дабы не терять время, решаю заполнить журнал. Периодически поглядывая на Червонцеву, я то и дело замечаю, как она смущается и утыкается в свои черновики. Что с тобой не так? Может, я просто выгляжу лучше, чем обычно? Кто знает. Не спрашивать же у Евы, правильно? Конечно, правильно. Остаётся еще минут десять подглядывать друг за другом, но, кажется, она уже всё написала и просто тянет время, периодически откровенно на меня пялясь. Это всегда волнительно-приятно, если честно, пускай и в какой-то мере обыденно. И тоже становится жарко. Учитывая то, что я знаю о ней немного больше, чем думает сама Ева, понимаю, что начинаю проникаться ею. Мне нравится какая-то её безалаберность в свободное от учёбы время. Нравятся её глаза. Нравятся волосы... Нравится. — Аврора Альбертовна, я всё написала, — эта фраза словно выдёргивает меня из тёплого озера, влепив при этом смачную такую пощёчину. Чёрт бы тебя побрал, Червонцева. — Да? Ну оставь на столе да иди, и так долго сидела. — А хотите, с вами постою поболтаю, если скучно? Вопрос в лоб? Ева, Ева, что ты скажешь дальше? — Ну постой поболтай, мне всё равно. Что врачи говорят? — А они не говорят, просто молча новые линзы выписывают. Ух, мне только недавно сестра подарила, а тут опять менять придётся, видимо. — К пенсии сможешь открыть музей линз. Квинтэссенция бесполезности, конечно, как по мне, но как хобби... Почему нет? — Я вас обязательно позову. Даже найду билет. А вообще... Знаете, мне кажется, что с вами нужно поговорить всего один раз, чтобы хотеть делать это чаще. Теперь я понимаю, почему ученики вас любят больше всех. — Судя по тому, как они балаболят на моих уроках, не очень-то и любят. — Ну вы что, там такие драмы, просто драма на драме, понимаете? Это же всё надо обсудить, всем рассказать, как Машка Полозова отшила Диму Шереметьева! Серьёзные вещи происходят, понимаете? — на лицо неконтролируемо наползает улыбка. Мне действительно нравится такая Ева. И это перестаёт меня напрягать. Разве не прекрасно? — Драматурги хреновы... — Аврора Альбертовна, а если вот без этих всех любезностей и «как дела» ради «хорошо»... Как у вас дела? Если честно? Я тоже честно скажу. Мне, знаете, не хватает честности в жизни. И снова этот взгляд. Холодный, рассудительный, но не безразличный. А я чувствую себя так, словно какой-то недалёкий столкнул меня в ледяную прорубь, после чего сразу же вытащил на мороз. Откуда, чёрт возьми, такие вопросы? — Я... Так сразу и не ответишь даже. Ты знаешь, всё как-то... Стабильно, наверное. Полагаю, что не совсем нормально, но стабильно. Даже у Романа Валерьевича есть стабильность в его дурацких подкатах. И это, естественно, не пример хорошей стабильности. Мне... Стабильно-никак, что ли? — А казалось бы, между нами такая пропасть в виде возраста, но я прекрасно понимаю. И это знакомо. Даже больше скажу, это — то, что происходит сейчас и со мной. Возможно, поэтому я и спросила. Увидела нечто подобное в ваших глазах. Мне становится не по себе. Как можно твёрдо стоять, если ты маневрируешь на двух вечно качающихся от волн балках, которые вот-вот сломаются? Я отвыкла удивляться. Слишком сильно. Именно поэтому нереальных усилий мне стоит взять себя в руки и не подавать виду. Пускай меня и задел такой интерес со стороны Евы. В хорошем смысле. — Ну, собственно, журнал я заполнила, можно идти. Рада была поболтать, Ева. Заходи завтра после уроков, я проверю твою работу. — А я-то как рада... Наконец-то в моей жизни появился человек, которого я с неподдельным интересом могу спросить о том, как дела. Червонцева расплывается в улыбке. Томной улыбке. Откуда столько смелости в этом комочке подростковых комплексов? — Обязательно зайду, Аврора. До завтра. — До завтра, — вздыхаю немного устало, но, тем не менее, с облегчением. Аврора? Просто Аврора? Серьёзно? Если бы действия происходили в райском саду, думаю, первая женщина в мире и запретный плод поменялись бы местами. Этот интерес во взгляде не даёт покоя. Как и вся ситуация, ставшая для меня чем-то за гранью понимания. И то, к чему это может привести, бесспорно, пугает. Мне бы пригодился совет Дельфийского Оракула, но в современном мире и в моей душе в частности нет места предсказаниям. Как бы то ни было, я не перестаю мысленно спрашивать у пустоты в тёмном небе: "Что скажешь?" Ответом всю мою жизнь служит тишина. Возможно, поэтому меня так согрели слова Евы. Возможно, поэтому я хочу послать все к чёрту и узнать, что будет дальше.