***
— Записываем тему урока, она на доске. Вернёмся ненадолго к неорганической химии. Что вы помните о железе? — Что, если выпить кровь, можно ощутить во рту привкус железа. — Вампира мне ещё в этом классе не хватало, Федорчук. Давай по делу. — Ну, оно разное бывает... Ну, типа там плюс четыре, плюс шесть. — Это правда. Осталось научиться говорить нормально, без «типа там» и «это самое» — учёным станешь, Полозова. — Да не, я в МЧС пойду. С трудом сдерживаюсь, чтобы не прыснуть со смеху. — Что ж, это — цель благородная. Доедешь, как говорится, — пиши. Слышу сдавленный смешок Червонцевой. Лучше бы не слышала. — Ладно, вернёмся всё-таки к железу...***
— Таким образом, нельзя путать валентность железа в подобного рода соединениях... — звонок прерывает мою речь, и меня это бесит,— Может, в следующий раз вы будете меньше отвлекаться, и мы закончим тему, которую должны пройти за урок. Доставшие меня ученики наконец-то освобождают кабинет от своих физиономий, и я плетусь в лаборантскую, устало массируя шею. Дверь со скрипом закрывается. Как же приятно слушать тишину... Которую нарушают чьи-то шаги. — Аврора... Я соскучилась. Червонцева. Подходит. Касается плеч. Толкает к столу. Меняемся местами. Она садится на него, начинает расстёгивать рубашку. Касаюсь рукой её шеи, целую. После чего хватаю за горло, прижав Еву к стене. — Ты думала, можно вот так прийти сюда, раздвинуть ноги и поиграть в нежные чувства, Червонцева? Страх в её глазах — наслаждение. — Думала, я вот так всё забуду и поведусь на твои выходки? Так ты решила? — с силой прикладываю её к вертикальной плоскости, сдавливая все крепче. — Аврора... — Заткнись и слушай. Ты предала меня. Растоптала, продала, просрала! И теперь думаешь, мы снова такие все из себя миленькие влюблённые дурочки? Ева, ты ходишь... По очень острому лезвию. И я не буду тем человеком, который удержит тебя от падения. Резкий поцелуй добивает Червонцеву, она вжимается в стену, пытаясь отвести взгляд. Не выдерживая моего. — Аврора, я просто хотела... — Чего ты хотела? Попробовать ещё раз? М?! — Вся злость заточена в грубых и резких движениях. Я бы сломала ей шею. Но не хочу в тюрьму. — Быть твоей снова. Замираю. Слышать такое прямым текстом — то ещё удовольствие. — Ты понимаешь, как это нелепо, Ева? — Нелепо — это то, что ты вообще согласилась со мной переспать. Она специально. Специально это говорит, чтобы... Чтобы что? Отпускаю её, делая несколько шагов назад и упираясь в шкаф с пробирками. — Нелепо — то, что я сказала, признаю, каюсь. Про те два миллиона. Погорячилась. Я не тридцатилетняя, умудрённая опытом женщина. Ты должна это понимать. Все мы ошибаемся. — Так это теперь называется? Ошибаемся?! Ярость рвёт мою душу на части, я не слышу себя, не осознаю. Не понимаю, как держатель с кучей стеклянных сосудов с громким звуком расшибается об пол. Червонцева вздрагивает. — Как... Как ты смеешь говорить подобное, нагло пялясь мне в глаза? Как?! Ловлю себя на мысли, что занесла руку для удара — это моментально отрезвляет. Безвольно облокачиваюсь о шкаф. — Убирайся, Червонцева. Выметайся! — последнее больше похоже на крик, отчаянный и громкий. Разбитый. Прямо как эти колбы на полу. Она стоит на месте, пытается осознать тяжесть сказанных мной слов. Тебе нужно ещё? — Я неясно выразилась? ВОН ОТСЮДА! — кулак с грохотом едва не ломает дверцу шкафа. Не решившись ничего сказать в ответ, Ева выбегает из кабинета. Ну наконец-то. Такой силы удар не проходит незамеченным для моей кисти. Она начинает адски болеть. Едва сдерживая подступившие от досады слёзы, сползаю на пол. Какая же я жалкая. Не такой я хотела бы себя видеть. Но ведь... Она. Она сделала меня такой. Ноющая рука вновь с силой ударяет по мебели, а я лишь сильнее стискиваю зубы. Больно. Больно, чёрт возьми. Но болят не только кости. Сердце тоже болит. Зачем так грубо? Неужели это было обязательно? Так было нужно?.. Полагаю, нужно. Иначе и быть не могло.***
Судя по шёпоту с дальних парт, ученики обсуждают, что я не нарушаю первое правило бойцовского клуба. Как мне кажется, я ещё слишком молода, чтобы становиться мемом. Но, должна признать, эта перевязанная рука действительно выглядит забавно и даже в какой-то степени брутально. Ева сверлит парту взглядом. Ну чего ещё ожидать после такого милейшего диалога в лаборантской? До урока ещё семь минут. Я впервые изменила своему правилу, дав не больно-таки охочим до знаний оболтусам ворваться в мою зону комфорта раньше положенного. Удивительно, но сегодня класс довольно тихий и смирный. Они даже не пытаются действовать мне на нервы криками и визгами. По их кислым минам могу предположить, что замена не очень-то вдохновляет на великие подвиги. — Да, ребят, я тоже не в восторге от того, что нам поставили сегодня химию: уж поверьте, я от вас устаю не меньше, чем вы от меня. — Да что вы, Аврора Альбертовна, от вас невозможно устать! Вы лучшая учительница в школе! Полозова как всегда. Бесит меня наглой, неприкрытой лестью. — В МЧС лесть не очень помогает, Полозова. — Да лесть вообще штука страшная. Переусердствуешь — по лицу получишь. Червонцева, тебя кто-то спрашивал? Чувствую, как желваки ходят на лице. Как меня это раздражает. — Ты дебил? Чё делаешь?! — из коридора доносятся весьма красноречивые и артистичные восклицания, заставляющие меня закатить глаза и скрестить руки на груди. — Это Котейко, что ли? — глумливо замечает Федорчук, осторожно следуя к выходу в коридор. Ева делает то же самое, подбираясь к приоткрытой двери кабинета и нарочно задевая меня плечом по пути. В холле царит Содом и Гоморра. Два идиота-старшеклассника вертят друг друга, находясь в шаге от того, чтобы подраться. От этих двоих, очевидно, обделённых серым веществом, отшатываются прохлаждающиеся на перемене бездельники помладше. Выйдя в коридор, Червонцева садится с телефоном на подоконник напротив развернувшегося мракобесия и включает камеру, желая увековечить происходящее. Нервно поглядывая по сторонам, кричу дуракам, чтобы успокоились, но они совершенно меня не слышат. В конце концов я понимаю, что они разжимают руки и Котейко летит прямо в сторону Евы и окна, на котором та сидит. Время замедляет свой ход, и я во всех красках наблюдаю, как разлетаются осколки, а Червонцева пытается закрыть лицо. Виновник торжества практически со скоростью света удаляется. Всё это происходит одновременно и не даёт ни шанса отреагировать. Слава богу, этот придурок не пробил своей тушей второе стекло... — Вы что творите, идиоты малолетние?! — я даже не кричу. Рычу. Я готова проломить это второе стекло тупой башкой Котейко и выкинуть его с третьего этажа. В этот момент замечаю, что в плече Червонцевой красуется неплохой такой осколок. Сквозь ткань прорванного им рукава рубашки проступает кровь, стремительно окрашивая белую материю и расползаясь по ней. — Вова! Я тебе сейчас шею сломаю, животное безмозглое! Ноги не слушаются, я не хочу бежать к Еве, но делаю это ещё быстрее, чем крою трехэтажной руганью Котейко. Сердце предательски сжалось, когда я увидела испуганные глаза девушки. Она, кажется, даже не до конца осознаёт, что произошло, лишь жмурится и дрожит, закрывая голову руками. Бегло осматриваю Червонцеву, поднимая за подбородок моментально побледневшее ещё больше лицо. Сердце пропускает удары, то ли от страха, то ли от негодования. Кое-как успокоив себя, замечаю, что сюда начинает стягиваться весь этаж. Достав гаджеты, ученики снимают происходящее на видео. Моя замотанная рука гладит здоровое плечо Евы. — Ты как? Идём в медкабинет. Отказ не принимается. Поднимаю Червонцеву, поддерживая её, чтобы не упала. Ученица вяло кивает, от шока еле переставляя ноги. — Иди ищи своего друга, придурок, пока я не вернулась! — бросаю вслед бегущему дегенерату Котейко. Червонцева слабо опирается на меня, а я придерживаю её за безвольно поникшие плечи. — Где медсестра? — холодно спрашиваю у учениц, которые сидят рядом с заветной дверью. — Мы сами её ждем. Ушла куда-то. — Да твою мать! Я готова выбить эту чёртову дверь. Тут хоть кто-то работает вообще? Или только я, как дура, честно выполняю свои обязанности? — Тут, похоже, только ты и работаешь, Аврора, — Червонцева слабо улыбается, словно прочитав мои мысли. — Ага. Похоже. Взяв ключи у охранника, возвращаюсь к Еве. Она пытается прижать окровавленную рубашку к ране, чтобы не пачкать кровью коридоры. Что-то внутри мерзко и тревожно сжимается. Мне... Страшно? — Не трогай, — мне показалось, что даже я смогла расслышать сталь в собственном голосе. Открываю кабинет, загоняя ученицу внутрь. — Ложись и снимай рубашку. — Вот так сразу? Вчера ты не была такой... Кхм... — Ева, заткнись и раздевайся! — времени и желания стоять и заигрывать совершенно нет. Судорожно ищу бинты и перекись, это должно помочь. Спешно надеваю перчатки, а Червонцева, наконец осознав серьёзность ситуации, ложится на кушетку. — Будет больно, это понятно? Терпи. — А ты меня поцелуешь, если я не буду шипеть и кричать? — морщась от боли, подмигивает она. Ну что ты за чудовище, Ева?! — Ты специально, я не пойму? Замолчи! Пинцет в моих руках — не самый безопасный инструмент, но стекло вошло не настолько глубоко, чтобы я смогла нанести непоправимый ущерб здоровью своими действиями. Она специально. Специально злит меня, мстит мне за мои же слова. Но я ведь была груба... Почему я вообще об этом думаю? Удивленно вскидываю глаза на Червонцеву. Стиснув зубы, она, даже несмотря на перекись, не издала ни звука. Видимо, сама себе пообещала, что я обязательно её поцелую. — Викинг ты хренов, блин, зачем вообще села туда? — пытаюсь снять напряжение посредством разговора, аккуратно перебинтовывая руку ученицы. — Захотелось. Тебе какое дело? Ты вчера довольно чётко выразилась, я уснуть не могла. — Представь себя на моём месте, Ева. — Представь себя на моём. — Я бы не стала шантажировать свою учительницу. Особенно если бы мне понравилось с ней. — А я не избивала бы шкаф. Но что поделаешь: мы там, где есть. Позволяю улыбке украсить моё лицо. — Да, неловко вышло. — Мягко сказано! Я испугалась почти так же, как сегодня, знаешь ли. Страшно, когда перед тобой шкафы избивают. Хорошо хоть не меня. Но я правда хотела снова... Кхм. Тебя хотела. А ты так... Грубо. Только не это. Сейчас меня начнет жрать собственная совесть. Ты — чудовище, Ева. Закончив с бинтами, верчу ее руку в поисках других осколков, но вроде всё в порядке. Видимо, слишком резко касаюсь области рядом с бинтами, отчего девушка недовольно шипит. Не сдержалась. Улыбаюсь, после чего ласково целую её. — Сказала бы сразу, что поцелуешь, я бы и сейчас сдержалась. — Зачем сдерживаться, если хочется? — Ну, ты же зачем-то сдерживаешься, — лукавая улыбка украшает лицо Евы. — Я наоборот сейчас не сдержалась. — Как будто мы обе не знаем, что ты готова сотворить со мной на этой кушетке. Я наконец выбрасываю все ненужные мысли из головы, прижимая ученицу к себе. — Хорошо, что всё в порядке, — мой шёпот кажется чужим даже мне самой. — Волнуешься? Это романтично. Мило даже, хех. Отстраняюсь. — Необязательно вот так портить момент. Одевайся и иди на урок, я сейчас. Складываю осколок и все ненужные больше принадлежности в одну большую кучу, отправляя в мусорное ведро. Я наконец могу чувствовать что-то кроме перчаток, и это кажется весьма и весьма приятным. Ева хватает мою руку, кладя её себе на шею. — Спасибо. Я правда это ценю, — ведёт ниже, к ключицам. Ещё ниже... Ещё... — Хватит. Хватит! Одевайся! — одёргиваю ладонь, понимая, что схожу с ума. Червонцева лишь улыбается, застегивая рубашку и стараясь не касаться лишний раз раны. Без лишних слов уходит. Спасибо на этом. Делаю глубокий вдох, пытаясь осознать, что сейчас произошло. Какой же придурок этот Вова Котейко...***
— Условия задачи переписываем и решаем. Кто решил — подходит, я проверяю, затем собираетесь и идёте домой. Всё ясно? Воодушевленные кивания головами в очередной раз доказывают, что мотивировать детей можно, лишь пообещав отпустить их домой пораньше. В кабинет врывается ошарашенный Роман Валерьевич. Тебя ещё тут не хватало. — Аврора Альбертовна, мне тут видео показали, где вы Котейко Вову такими словами называете, что у меня язык не поворачивается повторить! Класс мгновенно затих, обратив взоры на нас. — А то, что сделал Котейко, вам не показалось гораздо более увлекательным, чем мой жаргон? Вообще, если хотите поговорить, давайте в лаборантскую проследуем, пожалуйста. — Да нет уж, давайте сразу все точки над "i" расставим! — Вам публика нужна, чтобы хоть что-нибудь внятное из себя вытащить, я понять не могу? — Да нет, у меня вопрос к вашим ученикам есть... Вот скажи, Червонцева... Моё сердце пропустило несколько ударов, а лицо исказила гримаса ужаса. Хорошо, что я села на своё место, закрывшись ладонями. — Ты часто слышишь брань из уст Авроры Альбертовны? Ко всем другим тоже относится. Она ругается на вас? Тяжело вздыхаю. Боже, я уже успела надумать себе такого, что хоть стой, хоть падай. Вальяжно развалившаяся на своём стуле Полозова не может сдержать смешка. — Да вы сами пожёстче Авроры Альбертовны с нами разговариваете. — Лицемерный моралфаг, — послышалось откуда-то с задних парт. — Это кто сейчас сказал? Кто, я спрашиваю? Что за слова такие дурацкие?! — Вы не в теме просто, забейте, — холодно отвечает Ева. Странно. Я была уверена в том, что класс меня, мягко сказать, не любит. — Аврора Альбертовна строгая, но есть куча преподавателей просто мерзких. Нас Екатерина Фёдоровна вызывает к доске и унижает перед всем классом, это нормально, вы считаете? — с задней парты поднимается Катя Савельева, троечница и мечтательница, — Мне вот неприятно. А вам было бы приятно, если бы на всяких этих ваших педсоветах вас вызывали и начинали поносить на чём свет стоит? И то, что Аврора Альбертовна сказала Вове — абсолютно оправданно. Этот дебил стекло своей хребтиной расколошматил! Алло! — Так, за выражениями следи! — Роман Валерьевич одёргивает девочку, она начинает смеяться, садясь обратно за парту. — Роман Валерьевич, лучше бы вы пошли в лаборантскую. Вы даже дискуссию с малолетками не вывозите, — кивает Ева, едва сдерживая смех. — Так. Аврора Альбертовна, Савельева и Червонцева, со мной пройдёмте. Не хотите нормально — пойдём к директору. — Вы с ума сошли? А дети у меня что будут делать? — Домой идите, урок окончен, — отрезает Роман, указывая на дверь. Недовольная физиономия Катерины быстро становится беспристрастной. Приехали.***
— Вы видео посмотрите! Это ужасно! Ещё и пошла в медкабинет и сама там что-то делала с Червонцевой! Аврора Альбертовна, вот чем вы думали?! — Валерьевич едва ли не визжит, пытаясь деморализовать нас всех. Директор с непроницаемым взглядом смотрит то на меня, то на Катю, то на Еву, не обращая внимание на орущего прямо над ухом учителя. — Головой своей я думала. Вы когда видели в последний раз, как моют эти окна? Да и что я должна была делать? Вызывать скорую, которая полтора часа будет ехать? Что я должна была сделать, подскажите? — Хотя бы с другими учителями посоветоваться и не орать на Котейко такими словами! — ДА КАКИМИ, МАТЬ ЕГО, СЛОВАМИ?! — не выдерживаю. Повышаю голос. Очень сильно повышаю голос. — Я назвала человека дебилом потому, что он поступил, как конченый дебил, ещё скажите, что это не так! Из-за этого пострадала Ева, и весь сраный коридор теперь в стекле! Василий Ильич, ну вы-то что-нибудь скажите уже! Василий Ильич, судя по его выражению лица, хотел застрелить нас обоих. — Замолчите оба. Девочки, расскажите, как вы считаете, что случилось? Савельева кивнула Еве, давая понять, что сначала расскажет она. — Мы сидели на перемене, всё было тихо и спокойно, как это обычно бывает, когда с нами Аврора Альбертовна. Полозова там что-то сказала, затем в коридоре кто-то заорал. Ну, Федорчук вышел, следом за ним Ева, потом и мы с Авророй Альбертовной. Там уже куча народу стояла, снимала всё на видео, как Котейко и Вишин дурака валяют. Аврора Альбертовна раз пять им сказала, они не успокоились. Потом Вишин разжал руки, и Котейко улетел в окно, около которого сидела Ева. Аврора Альбертовна подбежала к Еве: ей осколок в плечо попал, они пошли в медкабинет, а Вишин с Котейко свалили. Раз тут их нет, полагаю, они просто сбежали из школы. Ильич кивает, переключая своё внимание на меня. — И вы считаете, правомерным было брать и обзывать ребёнка, а потом доставать ключи от медкабинета и разводить самодеятельность? Вы не медик, вы не имеете права это делать. Точно так же, как и орать на учеников. — Даже если они собой окна бьют? — в разговор вмешивается Ева, — Вы сами как бы себя повели в такой ситуации? Я лично благодарна Авроре Альбертовне за то, что она сделала. — Помолчи, Червонцева, — отрезает Роман Валерьевич, но она вообще его не слушает. — Послушайте, мне кусок стекла в плечо попал! Из-за какого-то идиота, который стесняется своему дружку в любви признаться! Мне вообще всё равно, кто чем занимается, пока это не угрожает мне и моему здоровью. И если вы считаете, что Аврора Альбертовна виновата, то где, простите, тогда была медсестра? — У неё был перерыв, Ева, помолчи, пожалуйста, — Роман вновь влезает в разговор. — Роман Валерьевич. Вы бы сами помолчали, — Василий взмахивает рукой, возвращаясь глазами к Еве, — Медсестра — тоже человек, как и ты, Ева. Она обедала. Вы могли бы её дождаться. — Да? Только вот что-то мы провели в медкабинете около двадцати минут, а она так и не появилась. Вы мне предлагаете от потери крови сдохнуть, но дождаться? У вас всё нормально? Я могу это только отцу процитировать, чтобы он тут всю школу разнёс вместе с вами. Это понятно? По глазам вижу, что Ильич в тупике. Не знает, что ответить, не знает, что сказать. Закон всегда будет на стороне ребёнка и его родителей. — Василий Ильич, я всё понимаю, но на педсоветах я несколько раз поднимала вопрос касательно Котейко, хоть кто-то хоть раз прислушался к моим словам? Нет. Его отводили на беседу со школьным психологом? Нет. Так что удивляться тут нечему. А что касается моей самодеятельности... Лучше так, чем вариант, который вы только что предложили. — Я не стану поднимать этот разговор снова только из уважения к вам... Начинается. Опять Вася поёт свои песни про уважение. Хотя все прекрасно понимают, почему на самом деле он не станет поднимать этот разговор снова. — ... но прошу вас, давайте не будем доводить до крайностей. Если получится всё полюбовно решить — хорошо. — Конечно, Василий Ильич, я всё понимаю.***
Втроём плетемся по коридору. Стены школы опустели, и тишина приятно ласкает уши. — Блин, вот людям обязательно быть такими придурками? — спрашивает Савельева, — Я перехотела взрослеть, знаете. Широко улыбнувшись, хлопаю девушку по плечу. — Да ладно тебе, можешь не становиться такой. Это ведь выбор каждого. Хочешь — думай, мысли, развивайся. Не хочешь — будь таким вот Романом Валерьевичем. Ева хихикает, периодически касаясь забинтованного плеча. Кабинет освободился от лишних людей с их разбросанными в беспорядке вещами, остались только сумки Червонцевой и Савельевой. Катя быстро складывает тетради и учебники, прощается. — Было круто, спасибо, Аврора Альбертовна, я прям вдохновилась! — Рада, что тебе понравилось, — улыбаюсь, провожая ученицу взглядом. Стоит только двери закрыться, Червонцева резко начинает смеяться. — Ты видела его жбан, когда я про отца ляпнула? Хах! — Думаю, любой бы на его месте в стул вжался. Да посильнее. Молча собираю файлики с периодической таблицей элементов. — Да не, просто ситуация идиотская, единственный, кого стоило бы притащить к директору — этот даун Вова. Почему вообще произошёл весь этот бред сумасшедшего, я понять не могу? И все так элегантно на Котейко забили... Прикольно. — Видимо, им интереснее обвинять меня в самодеятельности, — равнодушно отвечаю я, заходя в лаборантскую. Слышу, как Ева тихонько следует за мной. — Ты не будешь на этот раз бить шкаф? — её вопрос приводит меня в чувство, я даже улыбаюсь. — Нет, сегодня не планирую. — А жёстко прижать меня к стене? — кожей чувствую, как Ева ухмыляется. — Понравилось, что ли? — спрашиваю с усмешкой, отчаянно пытаясь не выдать сбившегося дыхания. — Спрашиваешь ещё. Конечно. Такие... Необычные ощущения. Опираясь на стол, тяжело вздыхаю. Что мне делать? Как я должна поступить? Её руки касаются моей талии, поднимаются выше, помогая снять блейзер. Не могу пошевелиться. Эта нерешительность убивает меня. — Красивая блузка. Мне нравится, — её ладони обжигают мою спину касаниями. — Ах... Кхм. Да. Мне тоже... Она разворачивает меня к себе. Её губы так близко. Проводит языком по моим. Дразнит. Стерва. Прижимаю её к шкафу, чувствую, как она дрожит. И мне безумно нравится вновь чувствовать тепло её тела. Вульгарным жестом провожу рукой по бедру Червонцевой, задирая юбку. Она в свою очередь шумно выдыхает, после чего проводит языком от ключиц к уху. Незабываемо. Хочу большего. — Жёстче, — её голос спокоен, чего не скажешь об остальном. Огонь в глубоких холодно-серых глазах совращает меня столь же неотвратимо, как ощущение мраморно-бледной кожи под собственными пальцами. Я поддаюсь Еве, расположив колено между её ног и грубо прижав девушку к себе за талию. Из груди Червонцевой вырывается податливый, тихий стон. Я могу чувствовать, как ей нравится то, что я делаю. Хорошо, что мне это нравится так же. — Ещё. Приподнимаю ногу, заставляя её встать на носочки, откинув голову. — Это даже лучше, чем в первый раз... — шепчет Ева, рваное дыхание не позволяет говорить нормально: слова прерываются вздохами каждый раз, когда я ощутимо прикладываюсь губами и зубами к её шее. Безо всякой застенчивости мы перемещаемся обратно к столу. Посадив на него свою пассию, вальяжно раздвигаю её ноги, после чего вновь заставляю ко мне прижаться. Ногти впиваются в мою спину, провоцируя тем самым шумный, судорожный вдох. Ах, Ева... Одно резкое движение вынуждает Червонцеву выгнуть спину, не стесняясь в громкости стона. Я намеренно не делаю никаких движений, а только наслаждаюсь её сумасшествием. В какой-то момент она сама начинает двигаться мне навстречу, что вызывает у меня вульгарную улыбку. — Нравится тебе такой секс, Ева? — Не то слово! Ах... Ну же! Её терпение кончается, как и силы выносить эту пытку. Тогда я поддаюсь ей. Свободная рука по-хозяйски располагается на шее Евы, что явно приводит её в ещё больший восторг. Вторая медленно ведёт девушку на седьмое небо. — Быс-трее... — речь Червонцевой то и дело прерывают стоны. Бальзам для моей души. Быстрее, говоришь? Проверяй. Она вжимается в холодную стену. Вернее, я прижимаю её к этой стене, по-прежнему удерживая шею Евы в плену своих пальцев. От быстрых движений она сходит с ума, я вижу это, чувствую. Полагаю, дорога до небес не такая уж и долгая. Улыбаюсь своим мыслям. Тебе же нравится, когда я улыбаюсь? Замечаю, что Червонцева в шаге от того, чтобы получить то, за чем пришла. Ну нет, так не выйдет. Полностью останавливаюсь, пододвигая Еву обратно к краю стола. Она обречённо вздыхает. — Ну Аврора!.. Не говоря ни слова, я встаю на колени. С шеи моя ладонь перемещается на бедро Евы, придерживая его. Достаточно изящно для аристократичной особы с лесбийскими наклонностями? Целую внутреннюю сторону бедра. Такая мягкая кожа... Хочется делать это вечно. Неожиданно для себя вспоминаю, что мы тут, вообще-то, практикуем жёсткий секс. Губы сменяются зубами, такой контраст вызывает ощутимую дрожь в её теле. Нехотя отрываюсь, я здесь не за этим. Язык тела не подводит. Он совершенно точно даёт понять, чего хочет Ева. Хорошо, что её желания совпадают с моими. Хорошо, что и мой язык не подводит. Высокий стон — предельно честная и желаемая реакция на мои действия. Заметно ускорив темп, я возвращаю пальцы. Это сносит крышу, судя по тому, как Червонцева впилась руками в стол. Она изо всех сил старается сдержаться, это заставляет меня быть ещё более настойчивой и уверенной в своих действиях. И вот она сдаётся. Громкий стон, думаю, раздаётся на весь этаж. Поднимаюсь на ноги, совсем не галантно впиваясь в губы Евы. Она изо всех сил жмётся ко мне, отчаянно дрожит и царапает мою спину. Больно, но до чего приятно. Разорвав поцелуй, кладет голову мне на плечо. Тяжелое дыхание Червонцевой обжигает шею, заставляет хотеть её ещё сильнее. Делаю два шага назад, улыбка украшает моё лицо. — Уже устала? — Не дождёшься, — ухмыляется Ева. Поправляет юбку и соскакивает со стола, как будто ничего и не произошло. — Тогда на колени. Червонцева вздрагивает. Эти слова словно уголь, который я незатейливо швырнула в печь. Наклоняя голову, хмурюсь. — Я сказала на колени. Медленно расстёгиваю свою блузку, отправляя её на стул. Ева послушно опускается, ненавязчиво коснувшись губами моего живота. Выгибаясь навстречу её движениям, понимаю, что, судя по всему, ученица отлично запомнила всё, что вытворяла с ней я сама. Мой громкий стон, полагаю, слышен в другом конце коридора. Хорошо, что все ушли. — Ах, Ева, я... Стук в дверь отрезвляет лучше, чем снежок в лицо. Какого... — Аврора Альбертовна, что случилось?! — взволнованный голос Петровны чуть не заставил меня согнуться пополам и засмеяться. — Всё хорошо! — кричу, чтобы придать своим словам уверенности, — Щёлочь пролила случайно на руку, но уже всё в порядке! — Ой, ну вы смотрите там, Аврора Альбертовна! Совсем себя не бережёте! Спустя минуту гробового молчания мы начинаем хохотать на пару с Червонцевой. Я даже тянусь обратно за своей блузкой, но Ева толкает меня прямо в потрёпанное жизнью кресло, что стоит в углу лаборантской. — Куда собралась? Она вжимает меня в кресло коленом и руками, что так крепко держат за плечи. Её губы ласкают мою шею и этим сводят с ума. Она спускается всё ниже... Вцепившись в подлокотник одной рукой, а вторую запустив в копну медных кудрей Евы, я начинаю понимать, что, кажется, теряю рассудок. Мне это снится? Или действительно меня снова только что совратила собственная ученица? Решаю не думать обо всём этом, просто отдаюсь ей. Всецело и полностью, податливо двигая бёдрами и запрокидывая голову от наслаждения. Ты великолепна, Ева.