Ева и цена молчания

      Монохромное утро проходит в дороге. Неспешно-размеренный стук колёс по рельсовым стыкам. Обрывки рассекаемого составом встречного ветра влетают в окно, тормоша выбившиеся из причёсок волосы пассажиров. Хоть день и будний, электричка набита битком. Все занимают себя кто чем может: нужно скоротать время в пути. В вагоне шумно, болтливые попутчики мешают другим насладиться уединением. Оживлённая обстановка прямо как в классе. И такие же ровные ряды. Жаль, я не могу разом всех угомонить — здесь у меня никаких привилегий: нет и намёка на иерархию.       Отправив все наши вещи заблаговременно, едем налегке. Мы с Евой, наверное, смотримся как мать с дочерью. Отчего-то мне вспомнились слова Червонцевой о том, что я напоминаю ей её мать. Ту самую, что, по словам Евы, променяла семью на личную жизнь, заодно сбежав от мешающейся ответственности. Удобно, однако. Интересно, какой она была? Как относилась к детям и как проводила с ними время, когда они ещё жили под ярлыком «счастливой полной семьи»? Раньше как-то особо не задумывалась, но сейчас…       Интересная штука — путешествия. Короткие или длинные, не суть важно. Порой голову занимают совершенно странные, даже нелепые мысли. Раньше я считала, что это прерогатива немолодых, анализирующих от скуки женщин. Хотя, погодите-ка… Ха. Теперь я вполне себе вхожа в эту категорию.       Червонцева сидит у окна с наушником в правом ухе, рассматривая проносящуюся за стеклом поражённую зеленью полосу плавно сменяющих друг друга ландшафтов.       Порывшись в рюкзаке, вынимает из пакета сочное зелёное яблоко.       — Будешь яблоко?       Чтобы нас низвергли обратно на землю, моя дорогая? В самую пучину отчаяния? Ну уж нет.       — Да нет, спасибо.       С такой Евой и никакие искусители не нужны. С их работой она превосходно справляется единолично.       — Тогда сама съем, — откусывая от него, отворачивается обратно к окну. Занимательное, видать, зрелище, раз она им так увлечена. Деревце, снова деревце, шеренга кустов, которыми оцеплен забор участка с домом старого кирпича. Остросюжетно.       Прямо как моя жизнь до встречи с ней. Череда дублирующих друг друга событий. Ровно до того момента, как что-то во мне перевернулось, когда мы начали постепенно узнавать друг друга, буквально шаг за шагом. Ступень за ступенью в схваченный сумеречным туманом с проседью дивный новый мир. На тот момент я ещё не осознавала в полной мере, что происходит. Нечто во мне откликнулось на её необъяснимый, неожиданный интерес к моей личности. И за этим проблеском надежды потянулось всё моё существо.       Сейчас я могу мысленно возвращаться к тому периоду без ощущения налёта горечи, ведь недоразумение давным-давно разрешилось, я простила Еву. Как можно не простить человека, который с такой искренностью в глазах готов отказаться от своих предубеждений, раскаиваясь в содеянном? В конце концов, она всего лишь ребёнок. Мыслящий, рассуждающий и умеющий завоёвывать чужое расположение, но всё ещё ребёнок. К тому же, потерянный и чувствующий одиночество. Обиженные дети способны на радикальные шаги. Уж мне ли этого не знать? Пришлось заделаться заодно и детским психологом по долгу профессии. Учишься разбираться в числе прочего и в таких вещах, ищешь закономерности в поведении в надежде в какой-то мере облегчить себе работу, в итоге начинаешь более-менее разбираться, что к чему.       Мы много говорили о всяком — ещё с тех пор как возобновили общение — чтобы лучше понять друг друга: чувства, мотивы, мироощущение. Где-то там затерялась точка отсчёта того, как наши с Евой пути окончательно срослись. Именно в тот момент мы с ней решили, что одного — общего — достаточно и пора прекратить их разделять, считая пересечения.       Пока Червонцева жадно ловит взглядом уплывающие вдаль картины незадачливой сельской жизни, заткнув левое ухо вторым наушником, я позволяю себе утонуть в воспоминаниях.       Помню плещущий по крышам ливень за окном, грохочущее небо в раскатах молний, рисующих по тучам ослепительно-белые сосудистые сети. Серая дымка дождя, стоящая над городом. В тусклой комнате Червонцева обнимает меня, стоящую у раскрытой форточки, прильнув сбоку. Кожа чувствует тепло её ладоней, лежащих ниже груди, сквозь ткань блузки. От этого вдвойне уютнее и спокойнее: бушующая стихия по ту сторону окна, приминающая зазеленевшиеся молодой листвой, ещё совсем слабые кроны деревьев, и несмелые руки Евы.       "Ты когда-нибудь…"       Она не дала мне договорить.       "Давай просто помолчим", — совсем тихо, почти одними губами.       Как скажешь, Ева. Будь по-твоему.       Прижимая Червонцеву к себе, я думала о том, как бы мне оградить Еву от возможных ошибок и разочарований, защитить от целого мира, от безответственных и бестолковых людей, которым не плевать разве что на самих себя. Как бы крепко я её ни обнимала, хотелось обнять ещё крепче.       Однажды вечером мы вышли подышать свежим воздухом — я встретила Еву у подъезда. Гуляли вдоль опустевших детских площадок. От дворов веяло какой-то особенной свободой, весенней романтикой и жаждой жизни.       Обычно немногословную Червонцеву, держащую руки в карманах ветровки, эта атмосфера заставляла делиться многим и достаточно откровенно.       "Я не сразу осознала, что влюбилась в тебя. Тяга осуществить продуманный план была сильнее. Уже потом, восстанавливая в памяти отдельные эпизоды, я многое переосмыслила. Поняла, что ты не заслуживаешь всего того, что я на тебя свалила. Тогда мне стало очень больно за тебя. И ужасно стыдно. Прости меня ещё раз. Не могу перестать чувствовать себя мерзко из-за всего, что произошло, но я сама виновата".       "Куда важнее, какие выводы ты для себя сделала. И то, что мы имеем сейчас", — поддерживая серьёзную отстранённость в тоне, я боролась со внутренним порывом прикоснуться к ней. Открытой Еве, такой растерянной и уязвимой в тот момент.       "Не знаю, имею ли я право претендовать на это, но… Я хочу быть с тобой. Если это возможно".       Брошенный в мою сторону быстрый взгляд смущённой Червонцевой пропустил по нервным окончаниям искристую волну.       Мы обе чувствуем одно и то же.       Смаковать моменты, упиваясь мгновениям вплоть до полутонов, можно вечно. А мыслить нужно на перспективу — о будущем. Примерно такого мнения придерживается моя родня: прилежные труженики семейного тыла одного из таких садовых товариществ, как то, что мы сейчас проезжаем. Практичные люди, иными словами.       Что же касается будущего… Или уже, вернее говоря, настоящего. Нельзя сказать, что я томима нетерпением или же объята энтузиазмом по поводу переезда: и так вполне себе представляю, что такое жизнь в Москве. Просто жду. Жду, когда мы сойдём с поезда и сможем наконец спокойно разместиться в тесноватой квартирке на окраине. В том тихом спальном районе, где я нашла работу. Снова преподавание. И снова я «школьная мучительница», как говорил один из моих прошлых учеников. Да уж, ситуация с поиском подходящих вакансий здесь ничуть не лучше, чем в нашем крохотном городишке. Уже вижу себя, захотевшую покурить и высунувшуюся из окна безликой, похожей на сотни других бетонной коробки, где на соседнем балконе сушится чьё-то постельное бельё. Зная, на что иду, я отнюдь не ожидаю красивой жизни в центре столицы.       Главное, нам удалось вырваться. Теперь мы можем переметнуться туда, где нас никто не знает, за редким исключением вроде Червонцевой-старшей, но она едва ли станет вмешиваться в наши отношения. Неужели отныне я смогу ощущать свободу делать то, что хочется? В том числе и с её младшей сестрой.       Однако… Почему во мне всё никак не уляжется тонко позвякивающее где-то на уровне подсознания чувство тревоги за нас? Пока что вопрос так и остаётся без ответа.       Не стесняясь присутствия посторонних людей, Червонцева берёт меня за руку, наклоняя к себе.       — Первым делом постелим кровать, — торопливо-сбивчивый шёпот и горячее дыхание на ухо заставляют всё тело гореть.       Она вообще в курсе, что творит со мной? Ни стыда, ни совести. Стараюсь не выдавать себя, ровно как и справиться с желанием послать к чертям все нормы приличия, чтобы воплотить сиюминутные желания касательно бывшей ученицы в жизнь.       Или будущей? Тоже верно. Было решено устроить Еву в ту же школу, где я собираюсь преподавать. Чтобы была под присмотром. Пожалуй, единственная вещь, в которую мы посвятили её отца. С ним у меня до сих пор официально-прохладные отношения, поскольку я не ставила себе целью сближение со всеми домочадцами.       Лоскут света соскальзывает со спинки сидения на облачённую в уныло-серую краску дверь тамбура. Передо мной раскрываются забытые старые воспоминания. Обрывки лета из далёкого детства на даче у бабушки, где я собирала жуков на дорожке и боялась засыпать без света; выцветшие страницы школьных лет с казавшимся тогда ужасно давящим ворохом обязанностей и волнением по поводу отметок; короткие очерки студенчества: литры кофе, зубрёжка и перманентный недосып; магистратура и рвение сворачивать горы — тогда я ещё не подозревала, что речь о горах макулатуры — после выпуска; первая работа и первое расстройство, связанное с карьерой, апатичная усталость и упадок сил… Теперь все эти годы кажутся неотделимыми друг от друга — единое целое. Точно сплошная, бесконечная лента пейзажей за оконным стеклом.       Вагон обтекает встречный ветер. Поезд словно движется сквозь моё прошлое. Мы проносимся через всю мою жизнь: то, чем я владела и чем довольствовалась до сегодняшнего дня, напоминая о себе в последний раз яркой, но кратковременной вспышкой, навсегда остаётся позади.       Можно двигаться только вперёд.       Состав замедляет свой ход: мы на подъезде к конечной станции. Повскакивавшие с мест пассажиры проворно собираются, выстраиваясь в очередь к выходу.       Мы с Евой выходим среди остальных, по пути разминая затёкшие мышцы. Неизменный женский голос сообщает о прибытии поезда на путь. Чтобы не потеряться в толще людей, подхватываю руку Червонцевой, крепко сцепляя наши пальцы.       В воздухе Москвы витают пыль, суматоха и запахи местных забегаловок. Снующие туда-сюда, вливаясь в людское течение, москвичи норовят сбить с ног: прут напролом прямо на нас. Защита Евы больше не кажется лишь красивым метафоричным выражением.       Подходя к турникетам, ещё издалека замечаю Червонцеву-старшую с терпеливо стоящим с ней темноволосым юношей. Видимо, это и есть тот самый жених. Сёстры не больно друг на друга похожи. Совсем разные лица, несмотря на общие черты: аккуратный, чуть вздёрнутый нос, не тронутые косметикой натуральные брови и изящно изогнутая линия губ. Зеленоглазая Вика взмыленная и лохматая: жидкие русые прядки выбрались из густого пучка на макушке и живут своей жизнью; не накрашенная, в весеннем бежевом пальто нараспашку, синих джинсах и полусапожках; в руках коробка с тортом. Почти не изменилась, разве что стала румянее. Всё такая же нервная: то перехватывает торт сама, то всучивает его парню. Беспокоится, что-то ищет в рюкзаке и по карманам. Спутник спокоен и лишний раз не суетится, предпринимает попытки её успокоить.       — Вика! — кидаясь к ней, Ева порывисто обнимает девушку.       — З-здравствуйте, Аврора Альбертовна!.. — заикаясь, приветствует меня Вика, игнорируя сестру.       Мне, конечно, приятно, что моя персона до сих пор вызывает у неё благоговейный трепет, но она в дороге явно перенервничала.       — Я чуть время не перепутала! В последний момент из дома выскочили!.. Еле успели, — впопыхах выплёвывает Вика, — Это Артур, мой…       А вот и её знаменитая невнимательность. О чём я и говорила.       — … Твой парень, я уже рассказала, — вмешивается младшая, недовольная тем, что ей не достаётся сестринского внимания.       — Аврора, можно без отчества, — сама протягиваю руку, чтобы скорее проскочить все эти формальности.       — Рад знакомству, — охотно пожимает её высокий и прилично, но как-то мрачно для конца весны одетый парень, обращаясь следом к Вике, — Главное, успели же — вот и всё, — он пытается загасить волнение своей девушки ровным будничным тоном, — Твоя социалка у меня, ты сама мне в метро сунула.       — А я уже мысленно перевыпускала её… — тяжело выдыхает старшая сестра, — Что б я без тебя делала! Вот, это вам! — торт со фруктами в желе переходит ко мне в руки, — Спасибо, что разрешили сестре пожить с вами, а то у нас, в однушке, места на троих точно не хватит.       "И личного пространства тоже".       Благодаря за угощение, про себя соображаю, как нам лучше добраться. По такому случаю можно и шикануть — закажу такси.       Дело сделано. Ждать, слава богу, совсем недолго. Осталось выйти к основной улице. Все вчетвером направляемся в сторону проезжей части. Вика что-то тараторит на ходу. Больше для самой себя, чтобы снять напряжение. Пользуясь случаем, расспрашиваю её об учёбе и работе.       — Оценки лучше стали. В этом году одни пятёрки, надо на сессии постараться. Обещали перевести на бюджет, если без четвёрок закрою, хотя обычно так не делают — в виде исключения, — отвечает радостная Червонцева-старшая, — Со мной Артур занимается. Если б не он, продолжила бы, наверное, глупые ошибки лепить. Артур помог мне выработать привычку проверять по несколько раз и быстро ориентироваться в задании. На работу меня устроили по знакомству, хороший оклад. Я уже почти собрала сумму для оплаты обучения. Осталось до осени доработать. Надеюсь, с бюджетом всё получится.       Не смогла я привить внимательность к деталям, так смог Артур. Видимо, Ева зря переживала за сестрицу: та, должна признать, достаточно неплохо держится. Оповещай она младшую о своих успехах своевременно, глядишь, и идиотских ситуаций с вымогательством не случалось бы.       — Отлично, так держать. Ты уж давай, не подведи, — отвечаю я, параллельно высматривая нашу машину.       — Вика, ты такая молодец! Пусть только попробуют тебе бюджет не дать! — повисая на её руке, снова подаёт голос Ева. На фоне студентки-сестры она выглядит ещё младше своего возраста. Невольно переношу этот эффект на нашу с ней разницу, а лучше бы не стоило, конечно. В связи с этим меня начинает покусывать совесть.       — У Вики есть все шансы, так что… Всё в её руках, — обернув голову к нам, поводит плечом стоящий впереди Артур.       — А знаете, Ева тут тоже химией увлеклась, — говорю я им с Викой, после чего обращаюсь уже к Еве, — По стопам сестры пойти не думала? Вон у нас какая компания химиков собралась, присоединяйся, — похлопываю по спине перемещающую взгляд себе под ноги бывшую ученицу, стараясь делать это аккуратнее ввиду её хрупкости.       — Ни за что, — мотает головой она, — Я начала интересоваться химией больше для того, чтобы понять, почему сестра выбрала это направление.       Хитрая какая. Откреститься вздумала. Может, то была часть игры?       "Хотела быть похожей на старшую сестру? Это же очевидно".       К тротуару подъезжает такси. Сверяю марку и номер на всякий случай.       — Ладно, не будем вас задерживать, вам ещё обустраиваться на новом месте, — проявляет тактичность Червонцева-старшая. Но я-то вижу, что ей просто неловко и некомфортно находиться со мной рядом. Неприятный осадок? Назовём это так.       — Рад был познакомиться, Аврора. Хорошо добраться, — прощается кареглазый шатен Артур, пока сёстры Червонцевы обнимаются.       — Да, спасибо. Взаимно. Всего доброго, ещё увидимся, — с искусственно-вежливой улыбкой оставляю позади провожающих; подойдя к машине, открываю дверцу и элегантно усаживаюсь с десертом на переднее сидение, — Добрый день. Ева, ты идёшь?! — высовываюсь в приоткрытое окошко.       Она всё ещё не хочет отпускать обнявшую её в ответ сестру, вцепившись в студентку мёртвой хваткой и зарываясь лицом в расстёгнутое пальто. Наблюдая эту трогательную картину прощания двух сестёр, ни с того, ни с сего чувствую под рёбрами уколы ревности.       — Нам пора! — тороплю я.       Ева нехотя отлипает от Червонцевой-старшей, следуя в нашу сторону. Вышедший из легковушки водитель придерживает для неё заднюю дверь. Захлопывая, обходит вокруг автомобиля.       За эти короткие секунды успеваю повернуться к Еве, сталкиваясь с обращёнными на меня светло-серыми глазами. Они говорят мне: "Всё в порядке, поехали домой".       "Поехали, Ева".       Вот бы взять её за руку, сидя на соседнем сидении. Но сейчас нельзя. Нужно остудить голову. Не всё же поддаваться мгновенным желаниям. Мы же только этим и занимаемся.       Машина мягко катится по шоссе. Ощущение лёгкости. Немного захватывает дух, приятное головокружение. То ли от быстрой езды, то ли от присутствия Евы. В моей жизни.       С Евой я чувствую себя на своём месте, и мне этого достаточно. Заглядывать на несколько лет вперёд нет смысла: я уже давно убедилась в том, что это пустая затея. На собственном опыте. Стабильность — вещь прекрасная, я в курсе, что все к ней стремятся. Но существует золотое правило: не надеющийся на многое не будет разочарован. Если начистоту, я ни в чём не уверена. В этой жизни вообще можно быть хоть в чём-либо уверенной, кроме самой себя? Но и это сомнительно.             Что ж, в таком случае мы просто обречены на счастье.       Знаете ли, судьба такая штука… Её невозможно предугадать, вскрыть её схемы. Остаётся только «принимать судьбу как данность», сказала бы я тогда, «создавать судьбу самой» говорю я сейчас.       Я не знаю, чем всё обернётся в итоге, и знать не могу. Но одно знаю точно: это далеко не конец, а только лишь начало нашей истории.