***
Эмили подскочила с кровати. Подушка была мокрой, как и всё остальное постельное белье. Щёки горели, и девушка была уверена, что нещадно покраснела. Такое случалось не впервые. На самом деле, подобные сны были частым явлением. Каждый раз, когда разгадка личности незнакомца становилась всё ближе, сознание девушки наполнялось серой дымкой. Вся её новая жизнь была полна дыма. Тягучего, тёмного, похожего на токсичный газ, что отравлял существование. Холодный паркет небольшой, но уютной квартиры нагрелся под солнечными лучами. Эмили старалась изо всех сил, чтобы отвратительная каморка, которую она приобрела на свою мизерную зарплату школьного учителя, превратилась в опрятное помещение, полное света и чистоты. Зеркало ванной комнаты встретило отражением изнеможённой молодой девушки. Как и ожидалось, лицо было похоже на спелый помидор, а короткие кудрявые волосы торчали в разные стороны. Она брызнула холодной водой на вспотевшее лицо. Времени на душ не хватало, поэтому Эмили в спешке привела себя в относительный порядок. Босые ноги затопали по полу, а старенький плетёный шкаф раскрылся со скрипом. Достав простое летнее платье, купленное у какой-то старушки из жалости, Эмили расчесала вьющиеся волосы и уложила их в незамысловатую ракушку, повязав лентой, которую ей подарила любимая ученица. Через полчаса Эмили Паккл, юная учительница английской литературы, направилась на работу, предварительно прихватив парочку круассанов и стакан кофе в излюбленной пекарне. Последние учебные дни всегда были самыми бессмысленными. Дети мечтали поскорее избавиться от надоевшей школы, а учителя — от надоевших детей. Однако уроки мисс Паккл ученики всегда посещали с удовольствием. Эмили любила детей и посвящала работе всю себя, а ребята отдавали молодой учительнице должное. Погода была замечательная. Солнце ласково грело, а прохладный ветер остужал мысли, что кипели в голове. Ровно год назад, в этот самый день, её нашли без сознания в одном из переулков Мюнхена. В больнице подтвердили потерю памяти и сопутствующее посттравматическое расстройство. Врачи целый месяц пытались выяснить хоть какую-то информацию для установления личности, но попытки оказались напрасными. В итоге местные полицейские признали в девушке без вести пропавшую полгода назад Эмили Паккл, воспитанницу детского дома. Фотография весьма отличалась от девушки, что лежала в палате, но следователи посчитали кудрявые каштановые волосы убедительной причиной для постановления личности. Друзей у пропавшей не было, а знакомые в приюте под пристальным взглядом работников полиции подписали нужные документы. Вскоре врачи поняли, что девушка помнила авторов своих любимых книг, в совершенстве разговаривала на английском, французском и весьма хорошо знала немецкий. Потеря памяти была избирательной, будто бы искусственно созданной. До конца обследований Эмили находилась в Мюнхене и возненавидела город всей душой. Он ассоциировался с болью и страхом неизвестности, что преследовал повсюду. Врачи сказали, что её воспоминания могут вернуться со временем, поэтому сразу после завершения всех разборок с документами новоиспечённая мисс Паккл поспешила покинуть город. Своё пристанище она нашла в милой деревне, где похищение курицы было самым ужасным преступлением. Именно это спокойное место, окружённое просторами и зелёными лугами, стало идеальным вариантом. Чтобы заработать хотя бы на еду, девушка устроилась учителем в местной школе, в которой редко кто желал работать добровольно. Блистательно умная Эмили с миловидным личиком и тёплой улыбкой привела в восторг и учеников, и учительский состав, а старушка-директор даже приютила сиротку, пока та не купила собственное жильё. Эмили обожала свою работу, обзавелась новыми приятными знакомыми и жила в прекрасной деревушке, но сны не давали покоя. В первый раз она увидела двух странных парней в мантиях в начале сентября, но лишь через неделю осознала и запомнила, что один из них постоянно носил очки, а второй был рыжеволосым с нелепыми веснушками. Спустя месяц Эмили точно знала, что эти парни были кем-то очень значимыми из её прошлого. Каждый раз, видя их, девушка испытывала щемящее счастье и необъяснимую тоску. Далее в Рождественскую ночь приснилось большое поместье, поражающее своей красотой, мужчина, обладающий красивыми чертами лица, и женщина, что напоминала её саму. Они отвечали по-французски, пока она задорно рассказывали им о каком-то турнире, что проходил в школе. Это было более чем странно, ведь никаких родственников у неё не было, а к этим людям девушка явно испытывала привязанность. К тому же во многих снах упоминалась школа, которая по описаниям походила на пансионат. Всё это не сходилось с легендой о её происхождении, что в очередной раз заставляло Эмили чувствовать себя чужой. Даже если эти сны являлись частью воспоминаний, то отчего же люди, которых она так любила, не найдут её, не спасут от прошлого, что терзало сознание. Даже имя казалось неуместным и неподходящим. Люди из снов никогда не обращались к ней по имени, но разум утверждал, что происходящее неправильно. Все видения были наполнены положительными эмоциями, поэтому после них Эмили всегда ходила в приподнятом настроении. Это было до того, как она впервые увидела его. Каждый раз встречи с ним проходили одинаково. Он трахал её, а она задыхалась от количества противоречивых чувств. Они были настолько яркими, что Эмили сразу поняла, что этот мужчина играл важную роль в её жизни. И нутро подсказывало, что именно он является причиной потери памяти. Она никогда не видела его лица, лишь слышала голос. Голос, который стал мерещиться, куда бы не пошла. Также после снов с участием светловолосого мужчины она иногда ощущала лёгкое жжение в руке, на котором носила изящное кольцо. Оно напоминало обручальное и невероятно блистело. Многие обращали на него внимание, и это было ожидаемо, ведь мало кто в это время носил старинные фамильные украшения. Как она поняла, что кольцо фамильное? Эмили внимательно рассмотрела его ещё в тот день, когда проснулась в больнице, окружённая белыми стенами ненавистной палаты. Медсестричка рассказала, что её тело нашли с кольцом на руке, видимо, она замужем. Если бы это было так, то её муж должен был вернуться к девушке, но за целый месяц никто так и не посетил бедняжку. Как бы то ни было, завитки в центре кольца складывались в витиеватую букву «М». Такое украшение могло принадлежать графам или королевской семье. Но девушка сомневалась, что имела какое-то отношение к любому из этих двух вариантов. Кольцо было единственным ключиком к прошлому, единственной зацепкой, что у неё оставалась. Она несколько раз пыталась снять его со своего пальца, но разум запрещал, вопил, кричал. Эмили лишь зажимала голову, руками сдавливая виски, мучаясь от пульсирующей боли, которая пожирала мозг. Эта боль прекращалась так же резко, как и начиналась. Иногда Эмили натыкалась на внезапную головную боль во время, казалось бы, обыденных действий. К примеру, в очередной раз блуждая по библиотеке, которая находилась в подвальном помещении школы, её внимание привлёк потрёпанный корешок толстой книжки. Буквы в названии были сильно протёрты, но их всё ещё можно было отличить. «Парфюмер» — гласила обложка. Как только Эмили открыла книгу, резкая давящая боль пронзила голову. Руки ослабли и прижались к стеллажам, а глухой стук книги, упавшей на пол, привлёк библиотекаря, болезненную старушку, которая безумно испугалась за юную учительницу и схватилась за сердце. Вскоре боль отступила, и Эмили смогла успокоить пожилую даму, обещая ей, что такое происходит не впервые и она обязательно покажется лекарю. Единственный врач в деревне, худенький мужичок лет пятидесяти, посоветовал выпить успокоительную настойку и обратиться в больницу, если боль вернётся. Разумеется, она вернулась, но Эмили не спешила обращаться ни в какие больницы. Как бы это парадоксально ни звучало, однако эта тупая режущая боль помогала ей чувствовать себя живой, а не ходячим трупом без прошлого и будущего. Всё вокруг было неправильным. Всё вокруг казалось чужим и незнакомым. Всё вокруг являлось фальшивым. Она проживала чужую жизнь. И ненавистное ей Эмили это доказывало.***
От этого места веяло холодом, который пробирался под кожу и вытягивал любое тепло изнутри. Тишина была мрачной и напряжённой. Порой раздавались далёкие крики, но они быстро исчезали. Видимо, холод сжирал и их. Гарри зябко провёл руками по телу, желая согреться. Его тяжёлая аврорская мантия была утеплённой, но даже меха не хватало, чтобы сохранить какое-либо тепло. Сначала он хотел по привычке, выработанной из-за дождливой лондонской погоды, наложить согревающие чары, но отказался от этого. Холод отрезвлял и помогал сосредоточиться. А самообладание и контроль — это то, что ему нужно было прямо сейчас как никогда ранее. Его шаги раздавались особенно громко в тиши коридора, что вёл к камерам. Один из охранников вызвался сопровождать героя магической войны. Он взволнованно пожал Гарри руку и неловко улыбнулся. Это навлекло на мысль о том, что паренёк недавно устроился в это место. В какой-то степени было жаль парня, ведь скоро он станет таким же равнодушным и мрачным, как и остальные стражи тюрьмы. Азкабан был лучшим местом для формирования жестокой личности. Паренёк резко остановился и достал связку ключей. Неприятный звук металлических ключей, что бились друг о друга, заставил Гарри раздражённо вздохнуть. Спустя несколько минут нещадного копошения побледневший от стыда охранник сумел найти нужный магический ключ от камеры. — Мистер Поттер, если вам понадобится помощь, в случае если узник будет угрожать вашему здоровью или жизни, можете обратиться ко мне, — парень с дрожащим голосом всеми силами храбрился. Гарри лишь усмехнулся и в голове подметил, что молоденький охранник скорее упадёт в обморок от страха, чем действительно поможет в случае нападения. — Разумеется, но я надеюсь, что смогу получить некую аудиенцию с заключённым, — Поттер многозначительно взглянул на сконфуженного парня и достал палочку. — Но как же устав, вы не може… — Не переживайте, пока вы будете стоять на страже, мне ничего не угрожает, — от этих слов парень приподнял подбородок и засиял как новенький галеон. Он слегка склонил голову в согласии и открыл дверь камеры. Гарри сделал глубокий вздох и прикрыл глаза. Попытался унять все свои эмоции, среди которых преобладала ненависть. Именно он появился здесь, в Азкабане, потому что никто кроме него не сможет выудить нужную информацию из ублюдка. Собрался, привёл мысли в порядок, ещё раз повторил все реплики, которые собирался сказать, и уверенно шагнул в темноту камеры. — Здравствуй, Малфой! — Я ждал тебя, Поттер…***
После победы в войне магический мир столкнулся с новой бедой. Британию нужно было восстанавливать, но денег на это не было. Многие участники военных действий нуждались в куске хлеба и наконец-то спокойной жизни. Однако Министерство отныне во главе с Бруствером пока не могло обеспечить людей заслуженными выплатами. Власть была шаткой и неустойчивой, а судебные разбирательства отнимали всё время и силы сотрудников Министерства. Воевать было сложно, а управлять страной без применения агрессии и прочного стержня в лице скрытой поддержки от публичных личностей — невозможно. Именно поэтому уставшие, изнеможённые войной и виной за свои поступки, Гарри и Рон вновь стали единственной надеждой освободившейся от гнёта Тёмного Лорда магической Британии. Они были вынуждены присутствовать на всех судах над Пожирателями и их помощниками, выслеживать сбежавших преступников и искать чиновников Министерства, что работали на марионеточное правительство Реддла. Гарри отлавливал предателей, а на Рона возлагалась прямая обязанность главного мужчины семьи. Он вертелся вокруг матери, как мог поддерживал Джорджа, помогал Джинни с домашними делами и регулярно навещал малыша Тедди Люпина и многих других детишек, оставшихся сиротами. На Гарри держалась новая магическая Британия, а сам Гарри, в свою очередь, держался на Джинни, с которой они стали несомненно ближе, чем с кем-либо. Джинни держалась за Рона, который брал свою надежду из мечтаний о прекрасном будущем, которое они смогут все вместе построить взамен тех обломков, что оставила им война. Но каждый из них троих, засыпая, думал об одном и том же. Они не говорили друг с другом на эту тему, пытались скрыть свою тоску и печаль разными способами. Гарри прогуливался возле обломков Хогвартса, который активно отстраивали; Рон ходил в маггловские бары каждую пятницу и напивался до потери памяти; Джинни играла с белокурой Мари-Виктуар, за которой порой не успевала следить Флер. Перед сном они думали о Гермионе.***
Исчезновение Гермионы Грейнджер затерялось в послевоенной суматохе. «Пророк» посвятил этому происшествию небольшую колонку в статье о пропавших без вести. Последний раз, когда магическое сообщество вспомнило о существовании умнейшей волшебницы столетия, было во время суда над Малфоями. Это до сих пор являлось самым резонансным делом по Пожирателям. Всё потому, что Гарри встал на защиту Нарциссы, но категорически опровергал любое послабление в приговорах Люциуса и Драко. Особенно Драко. Они с Роном выступали за поцелуй дементора, как самое справедливое наказание за похищение Гермионы, насильственное принуждение к браку, убийства Дамблдора и Забини. Судебный процесс длился несколько дней, что и позволило Нарциссе в один из моментов между слушаниями попросить Гарри уделить ей несколько минут. — Мистер Поттер, я понимаю вашу ненависть к Драко, но, прошу, выслушайте меня! — слёзы потекли по мёртвенно-бледному лицу Леди Малфой. И отчего-то Гарри разрешил ей высказаться. Может, его переубедило чувство благодарности за спасение его жизни или материнское горе. Но всё было куда проще. Просто Гарри Поттер всегда был наполнен добротой и состраданием. И отчего-то Гарри поклялся выполнить её просьбу. Он до сих пор не мог понять, что заставило его пообещать Нарциссе избавить Драко от смертного приговора. Гарри Поттер знал, что смерть слишком лёгкое наказание за издевательства этого чудовища, через которые прошла Гермиона. Малфой должен страдать, страдать куда хуже, чем любимая подруга, и срок в двенадцать лет в Азкабане был прекрасным шансом. Гарри сам озвучил предложение о заключении на такой срок и считал его символическим. Когда-то Сириус Блэк пережил эти двенадцать ужасных лет, ибо он жил надеждой и любовью, но у Драко Малфоя не могло быть ни того, ни другого. Рон настаивал на пожизненном заключении, но Гарри убедил его, что, покинув Азкабан, Малфой не избавится от клейма, оставленного тюрьмой. Если он не сойдет с ума, то магический мир будет пристально следить за сломленным слизеринцем. Такое зрелище будет высшей степенью мести, на которую они могут быть способны. У Малфоя больше не будет покровительства, денег, отца, которого всё же посадили на пожизненное, и матери, которая, скорее всего, умрёт от горя либо окажется в лечебнице для душевнобольных. Последний вопрос, который был адресован Малфою перед тем, как его увели из зала суда, был задан верховным чародеем Визенгамота. — Знаете ли вы что-либо о нахождении Мисс Грейнджер? — репортёры в ожидании уставились на Малфоя, который с идеальной осанкой вальяжно восседал на стуле посередине зала. — Она Миссис Малфой, — десяток колдокамер щёлкнули в один момент. Голоса, вскрики, плач и тысяча других звуков смешались в единый гул. На следующий день на главной странице «Пророка» блистала колдография Малфоя, на руки которого нацепили наручники. Он задорно улыбался и казался болезненно счастливым. Наблюдая за ним во время суда, Гарри понял, что хорёк вёл себя на удивление сдержанно и расслабленно. Он не испытывал ни страха, как его мать, ни стыда, как его отец. После ареста Малфоя, Гарри наконец-то связался с Грейнджерами. Они вернулись в Британию и начали свои поиски. Они смогли бы найти свою дочь весьма просто с помощью семейного древа, которое являлось не просто магическим атрибутом каждой чистокровной семьи, но и связывало членов семьи мощными чарами. Однако главная проблема заключалась в том, что Гермиона теперь была связана с Малфоями. Заключая помолвку, матери обоих наследников использовали магию крови. Именно поэтому местонахождение Гермионы было невозможно узнать. Единственное, что отображалось на семейном древе и не давало миссис Грейнджер сойти с ума от горя, так это то, что её дочь была жива. Изображение Гермионы не побледнело на древнем полотне, а значит поиски должны были продолжаться. Грейнджеры обратились в Министерство с целью получить разрешение на посещение Малфой-Мэнора, который находился под постоянным наблюдением. Мракоборцы не только исследовали особняк на наличие опасных магических артефактов, но и успели украсть дорогие элементы декора. Вскоре от некогда невероятного по своему могуществу замка остались лишь голые стены. Нарцисса, не желая терпеть насмешек волшебников и жить в месте, наполненном страшными воспоминаниями, покинула Англию, и теперь никто не мог с ней связаться. Гарри вызвался вместе с Грейнджерами на исследование мэнора. Каково же было удивление, когда вместо обширного семейного древа Малфоев они обнаружили лишь пустую стену с еле различимыми очертаниями. Мистер Грейнджер сразу смекнул, что потеря хозяев, домовиков и семейных артефактов не могло не сказаться на общем состоянии особняка, который потерял весь свой магический потенциал. Они остались ни с чем. Затем начались всенародные поиски пропавшей героини. Без сна и сил Гарри, Рон, Невилл и многие другие члены Ордена и просто знакомые Гермионы искали пропавшую по всей Британии. Было очевидно, что Гермиона не скрывалась по собственной воле, а значит она находилась в мире магглов. Ребята сверялись с данными о поступивших в крупные больницы Лондона, обыскивали приюты, общежития, но никаких следов девушки так и не были найдены. Пытались найти очевидцев, общались с участниками битвы, которые могли видеть её в последний раз. В то же время Грейнджеры подключили все свои связи в Европе и искали любую информацию о предполагаемом месте нахождении дочери. Три месяца поисков не увенчались успехом. Казалось, Гермиона провалилась под землю.***
В очередной рабочий день в кабинет Гарри Поттера, одного из самых успешных авроров, ворвалась Пэнси Паркинсон. Она выглядела бледной и осунувшейся. Всегда ухоженная слизеринка, с высоко поднятой головой и высокомерным взглядом, теперь затерялась где-то в грустных глазах Пэнси. Гарри весьма удивился приходу Паркинсон. После окончания войны они лишь пару раз пересекались в Министерстве и однажды виделись на приёме в честь победы. Поттер знал, что её родители не получили смертный приговор, а остались в тюрьме на следующие двадцать или тридцать лет. Гарри уже не помнил, ибо цифры путались в голове от количества судов и трибуналов. Пэнси официально стала главой рода, и множество проблем родителей грузом легли на её плечи. Гарри даже было жаль Паркинсон, но кому было легко сейчас. Они все разгребали проблемы предков, доставая всё больше и больше тайн из глубоко закопанных сундуков. — Поттер, я поняла! — в её некогда мелодичном голосе теперь появилась хрипотца. Он однажды застал Пэнси курящей дешёвые маггловские сигареты недалеко от зала, в котором происходило торжество. — Что ты поняла, Пэнси? — Гарри со вздохом отложил отчёты и приподнялся с кресла. Он знал, что Паркинсон хорошая девушка, иначе Гермиона не стала бы с ней общаться, но недоверие к слизеринцем всё еще присутствовало. — Я поняла, как мы можем найти Грейнджер! — брюнетка выглядела крайне оживлённо. Её глаза горели огнем, а голос срывался от воодушевления. Создавалось ощущение, будто бы она не спала несколько месяцев, чтобы решить нерешаемую задачу, и наконец нашла ответ. — И как? — Гарри слабо верил в умственные способности слизеринки. Сотни талантливых людей пытались найти Гермиону, но им так и не удалось сдвинуться с мёртвой точки. — Гермиона говорила мне о кольце… О фамильном кольце! Она говорила, что оно как-то связало её и Малфоя! Может быть, он с помощью кольца сможет найти Грейнджер! — Пэнси говорила с жаром, сбивалась и еле справлялась с дыханием. Девушке так хотелось поделиться своей теорией, пришедшей в голову сегодня с утра, что она сразу аппарировала в Министерство. — Я впервые слышу о кольце, — Гарри нахмурился и задумчиво обернулся к окну. — Она рассказывала о нём! Даже писала мне в письмах! Я думаю, что это лучше, чем сидеть сложа руки! — Паркинсон слегка топнула ногой в негодовании, надеясь, что остолоп Поттер прислушается к ней. — Но это значит, что нам придётся просить помощи у … — Да, Поттер, тебе придётся засунуть свою гордость в задницу и навестить Малфоя!***
— Я ждал тебя, Поттер… Игра началась. Теперь Гарри нужно было сделать всё, что было в его силах, чтобы расколоть Малфоя. — Всё думал, когда вы додумаетесь, — он хрипло засмеялся. В темноте камеры это звучало довольно жутко. Голос Малфоя раздавался из дальнего угла, поэтому Гарри встал посередине темницы, и свет, исходящий из палочки, осветил Малфоя, сидящего лицом к стене. — Тогда ты знаешь, зачем я пришёл сюда, — Гарри говорил спокойно, с расстановкой и осторожностью. Малфой горбился и не оборачивался. В следующие несколько минут молчания, что повисли в камере, Гарри успел рассмотреть светлые волосы, отросшие до плеч за полгода нахождения в Азкабане. Голова Малфоя дрожала, как и всё его тело, но явно не от холода или волнения. Это было эффектом, который возникал после встреч с дементорами. — Я ничего не скажу, Поттер! — Малфой с презрением выплюнул его фамилию. Даже в школьные года Гарри никогда не чувствовал такое количество ненависти, которое сейчас исходило от пожирателя. — Мне не нужно, чтобы ты говорил, Малфой! Я всегда могу использовать сыворотку правды либо просмотреть твои воспоминания, — нервы были напряжёнными, а тело вытянулось в одну натянутую струну. — Во-первых, я превосходный легилемент, Поттер! Даже Воландеморт не мог проскользнуть в мою голову, что уж говорить о таком отбросе, как ты. — Малфой! — Во-вторых, я прекрасно осведомлён, что запасы сыворотки правды в Министерстве давно закончились, поэтому твои попытки запугивания слишком убоги, — каждое своё слово Драко подчёркивал с особенным наслаждением. Ему даже не надо было оборачиваться, чтобы представить шокированную морду Поттера. — Почему ты убил Забини? — вопрос застал Малфоя врасплох. Он резко обернулся и подставил своё лицо под свет. И вдруг Гарри понял, почему Малфой не желал показываться. Глубокий шрам тянулся от левого глаза до конца подбородка. Во время суда его точно не было. Судя по свежему красноватому цвету, порез нанесли недавно. — Что, нравится, Поттер? — Гарри смущённо перевёл взгляд. Помимо этого шрама всё лицо Малфоя было покрыто кровоподтёками, а на шее красовались следы от чьих-то крупных пальцев. — Я задал вопрос, Малфой! — тяжело сглотнув, мужчина постарался сфокусироваться на всей ненависти, что испытывал к бывшему сокурснику. Его чувство сострадания было совершенно ни к чему. Он помнил испуганные глаза Гермионы и горькие слезы, когда она рассказывала, что творил этот ублюдок. — Я убил его за предательство, — Драко опустил голову, сдерживая себя изо всех сил. Этот вопрос мучал давно. Все эти месяцы, оставшись в одиночестве, он мучался от чувства вины. Его воротило от самого себя. Было тошно, было страшно. Дементоры высасывали не только его светлые воспоминания, но и надежду на свободную жизнь за стенами Азкабана. Первые несколько месяцев он боролся. Боролся с собственными страхами, навязчивыми мыслями, горем. Но больше всего его преследовала смерть Блейза. Лучший друг часто преследовал его во сне, а иногда и наяву. Драко знал, был уверен, что будь Забини жив, он был бы единственным посетителем в этой дыре. Но Блейз был мертв. Он сам его убил. Драко сходил с ума. Ощущал это чувство голоса уходящего разума. Чувствовал, как покидает сам себя. Становился бестелесным. Постоянные издевательства и избиения охранников были лишь способом оставаться в сознании, держать свой разум под контролем. Малфой понял все свои ошибки. Осознал их и принял. Понял, что сломал жизнь Грейнджер, своей матери, Блейзу, многим другим… И, самое главное, себе. По кусочкам, медленно ломая себя, становился монстром, бесчувственным и беспощадным. Надежды на счастливое будущее не осталось. Её и не могло быть после того, как суд объявил свой приговор. Но для Драко двенадцать лет не казались самым ужасным наказанием. Он привык терпеть и ждать. Когда-то он терпел шесть мучительных лет, постоянно мечась от любви к ненависти к своей малышке. Драко усердно планировал своё будущее, именно поэтому ему удалось забрать Гермиону к себе. Организованность и хитрость всегда помогали юному Малфою получать желаемое. В конце концов девиз его семьи говорил красноречивее любых слов. Двенадцать лет… Двенадцать лет… Драко справится! Он всегда со всем справлялся! Научится держать контроль над разумом, будет писать письма матери, спланирует свою жизнь после тюрьмы до мелочей. И, конечно же, будет думать о своей Гермионе. Вспоминать её волосы, глаза, улыбку, тело. А в голове отозвался её мелодичный голосок и звонкий смех… Драко выживет, не позволит сломать себя. Да и ломать уже нечего, темнота давно забрала себе во владения его душу. Драко выйдет из тюрьмы, найдёт малютку Грейнджер, подправит ей воспоминания, и они оба исчезнут, не оставив и следа. Переправятся за океан куда-нибудь в прибрежный городок Штатов и заживут новой жизнью. Ради Гермионы он готов жить и без магии, а детишек отдадут в Ильвермони. С новой фамилией и без прошлого, что терзало бы Гермиону, они станут обычной счастливой семейкой магглов, в которой чудом появились волшебные детки. Драко готов подождать, если цена его терпения — долгожданное и необходимое счастье. И Гермиона станет счастливой. — Если ты скажешь, где может находиться Гермиона, я лично попрошу Министра перевести тебя в камеру, к которой нет доступа у дементоров, — Гарри мысленно похлопал себя по плечу и похвалил за смекалку, когда заметил заинтересованный блеск в серых глазах. — Мне плевать, Поттер! Я не скажу, где она, — тонкие губы сложились в ухмылку, и Малфой облокотился на стену. — Что ж… Мы дали тебе шанс! — Драко нахмурился и не понял значение фразы, произнесённой Поттером в снисходительном тоне. Гарри повторил усмешку Малфоя и обернулся. Сделал ровно три шага, пока Драко не схватился за его руку. — О чём ты говоришь? — его голос звучал надломлено и удручённо. Этого момента и ждал Гарри. Именно ради этого он и оставил Малфоя в живых, ради этого посадил в Азкабан. Пришло время расплачиваться и тебе за свои ошибки, Малфой! — Выйдешь на свободу и спросишь Теодора Нотта! Бум. Бам. Пульс полетел к чертям, когда в Драко уловил суть. Задохнулся и вспомнил. Изо рта вырвался истошный крик, и он набросился на Гарри, который взмахнул палочкой, заставив Малфоя отлететь к стене, внушительно приложившись головой. Сквозь мутную пелену Драко разглядел силуэт Поттера, который направился к выходу. Напоследок мужчина взглянул на слизеринца, желая в полной мере прочувствовать гнев Малфоя. — Гермиона вернётся к нормальной жизни, а ты будешь гнить в тюрьме, пока не сдохнешь! — Драко поднялся на ноги и побежал к двери, но споткнулся и упал на грязный вонючий пол ненавистной камеры. Дверь закрылась, а звук шагов постепенно начал стихать. По его щекам потекли слёзы. Настоящие, живые слезы. Он не плакал столько лет. Просто не мог. А теперь, лёжа на полу, опустившись на самое дно, без друзей и родных, Драко понял, что потерял. Он потерял Гермиону. Он потерял свою жизнь. Кап. Кап. Кап.***
Теодор Нотт всегда знал, что умён. Его прагматичный разум и логическое мышление помогало по жизни. И ещё Теодор гордился тем, что рассчитывал все свои действия наперёд. Тогда, на шестом курсе, составив договор о браке, он прекрасно осознавал, чем это обернётся. В случае если бы Воландеморт победил, то этот листочек бумаги, что находился в забытом ящике какого-то недотёпы-чиновника, вряд ли был бы найден. По крайней мере, Тео сделал всё, чтобы избавиться от него. А в случае героической победы Поттера Нотт стал бы героем, что высвободил Гермиону Грейнджер из оков Малфоя. Это и произошло. Поэтому сейчас он шёл вдоль кривой тропинки, что вела в захудалую сельскую школу. Теодор даже не мог представить, как Грейнджер сюда занесло, но ему особо не было до этого дела. Тот договор имел незначительный пунктик, почти нечитаемый, но определённо существующий. Когда Грейнджеры его подписывали, Теодор постарался так, чтобы эта часть договора не вызвала никаких вопросов. А пункт извилисто утверждал, что если Гермиона Грейнджер вдруг не сможет произвести наследника в течении двух лет, то брачный контракт с её нынешним супругом будет аннулирован. И тогда она удачненько становится Миссис Нотт. Сегодня радостный Теодор вприпрыжку оказался в непонятной деревушке Германии. Он заранее сообщил о том, что Грейнджер наконец показалась на семейном древе Ноттов, и даже показал его недоверчивому Поттеру. Шокированный, он уставился на имя лучшей подруги. Они договорились, что очкарик пойдёт разбираться с какими-то проблемами, которые у него были с Малфоем, а Тео приведёт Гермиону. Расстегнул пальто, которое было слишком тёплым для солнечного дня. Кто же знал, что в Германии было так жарко. Когда Теодор жил в Берлине, погода была пасмурной, схожей с той, что была в Англии. Куча детей повыскакивали из дверей школы и радостно побежали в разные стороны. Теодор терпеливо уселся на скамейку и ждал выхода Грейнджер. Он уже предвкушал, какую выгоду получит за всё, что он умудрился провернуть. Они с Грейнджер быстренько разведутся, и — вуаля! — Гермиона станет свободной, а Теодора провозгласят спасителем героини войны. Спустя полчаса молоденькая девушка в лёгком платьице и с короткими волнистыми волосами вышла из здания. Теодор слегка растерялся, ведь сначала даже не узнал в этой изящной женщине подругу. К тому же без своей копны волос она выглядела незнакомо. Теодор встал со скамьи и направился за девушкой. Её шаги были воздушными, кудряшки прыгали как пружинки, а сумка была наполнена тетрадками и книжками. Через минут пять преследования она почувствовала чьё-то присутствие и шаги за спиной, что не прекращались. Она обернулась и подняла брови в изумлении. Молодой мужчина, возможно, даже её одногодка, в чёрном пальто и классическом костюме стоял напротив. У него были тёмные волосы, уложенные красивой волной, и болотно-зелёные глаза. — Вам что-то надо, сэр? — обратилась на немецком и слегка покраснела под пристальным взглядом незнакомца. — Да, — он ответил на английском, и этот британский акцент она не могла спутать ни с чем. — И что же? — ветер растрепал её волосы. Сердце бешено колотилось. — Пора возвращаться домой, Гермиона…