Забытая Страна Мечтаний

      Раздался выстрел, а после измученный, содрогающий душу, крик боли. Пуля прошла буквально насквозь средней, по совместительству и самой важной, маске разорителя, разламывая её на небольшую кучку из маленьких осколков, что, соприкоснувшись с землёй, сразу же обращались в пыль, которую в одно мгновение разнесло ветром по разным сторонам. Сам разоритель стал более грознее. Две оставшиеся маски слились, образуя одну большую, а его фигура стала более похожей на паровоз.       К сожалению, как бы Элизабет хорошо не сражалась, к её удивлению, силы были не бесконечными. Они почти покинули её, и не только физически. Голова шла кругом, дыхание становилось прерывистым, спина ужасно ныла отдавая болью в пояснице и, кажется, пару ребер было переломлено, что намного усложняло всё. Да и сама девушка была вся в крови. Особенно её правая рука, что ранили насквозь.       Элизабет, казалось, в любой момент могла свалиться в обморок. Глаза все больше застилала темная, легко манящая пелена. В конечном и скором итоге, не выдержав всей той нагрузки, Эли осела на землю, хватаясь за руку, тем самым обранив нож неподалёку от себя.       Мелиодасу показалось, что его сердце замерло на долю секунды, а после с удвоенной силой продолжило биться, тем самым мешая заполучить в лёгкие столь сейчас нужный кислород. Руки заметно подрагивали, револьвер стало намного сложнее держать, казалось, что он становился тяжелее с каждой секундой в несколько сотен раз. Захотелось наплевать на всё, просто бросить и не возвращаться к этой ужасной миссии больше никогда, даже если из-за этого эгоизма может погибнуть в этом сказочном мире абсолютно всё. Сейчас для Мелиодаса это было неважно. Сейчас он хотел со всей скорости рвануть к Элизабет и помочь ей сбежать с этого ужасного поля боя, излечить её раны и вернуть в её реальность, куда угодно, но только не сюда. Мелиодас не хочет, чтобы именно сейчас это место стало для неё последним. Он не хочет, чтобы восстановление их отношений так быстро закончилось, не успев начаться. Он просто не выдержит, если снова её потеряет. Но он знал, что дальше будет только сложнее.       Собрав все малые остатки силы и воли, Мелиодас, сосредоточившись, точно сделал несколько выстрелов в пушку Белого Короля, от чего тварь снова душераздирающе закричала голосом, похожим совсем на детский, только более грубый и как будто бы продублированный несколько раз. От этого крика хотелось прострелить себе голову, чтобы его больше никогда не слышать, но, быстро спрятав револьвер в кобуру, Мелиодас подбежал к Элизабет, стараясь сдержать свои слёзы, что, казалось, вот-вот хлынут из глаз.       — Эли… — дрожащим и немного охрипшим голосом начал говорить Мелиодас, стараясь проглотить ком, что, казалось, встал у него поперек горла, — Элизабет, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.       Элизабет лишь болезненно простонала, закрывая свои небесно-голубые глаза, а после окончательно теряя последние ниточки сознание, чувствуя слабое тепло, окутывающее её тело.       — Чёрт, — слабо выругался Мел, ударяя кулаком об землю, от чего в воздухе сразу поднялась пыль, тут же медленно начиная оседать обратно. — В следующий раз будем следовать по моему плану, — прошептав, Мелиодас прижал к себе слабо дышащее тело Элизабет, уткнувшись в изгиб шеи, пытаясь скрыть свои горячие слёзы.       Ещё не умершему монстру явно не понравилась такая драма. Только поднявшись с земли, разоритель дьявольски заревел, привлекая к себе внимание, а после стал извергать огонь, обладающий немалой силой, что, буквально, плавил всё, но только не монстра.       Ещё бы чуть-чуть и это дьявольское пламя могло похоронить Эли и Мелиодаса прямо на мести, если бы парень, вовремя не сориентировавшись, вместе с девушкой на руках отпрыгнул в сторону, куда и положил её.       Как раз в тот момент вернулся и весь запыханный Хорк, который спрятался сразу где-то в кустах, боясь высунуться и в тот же час стать хорошо прожаренным стейком. А вероятность им стать была слишком высока, но, заметив Элизабет и сразу же преодолев все свои страхи, он сразу же оказался рядом с девушкой, начиная обругивать и одновременно визжать на Мелиодаса, что тот смог довести девушку до такого состояния.       — Твоя миссия сейчас — это убежать как можно более далеко, — гневно высказал парень, пряча свои глаза под чёлкой.       Разоритель был готов на ещё одну атаку и, как только свин побежал вместе с Элизабет на спине, помчался как никогда быстро за ними. Но его сразу же откинуло в деревья, разделяя на кучу маленький кусочков черной жижи, пластмасса и метала.       Сплюнув те пару капель чёрной субстанции, что немного попала в рот и на одежду, Мелиодас сдул с дула револьвера, который довольно необычно светился фиолетовым, такого же цвета дымок. А после, перезаредив оружие, снова выстрелил странным ослепляющим световым лучом, от которого невольно хотелось выколоть себе глаза, чтобы окунуться в темноту, вверх, от чего вся чёрная жижа испарилась, оставляя после себя лишь чистые участки.       Парень обессиленный упал на землю, стараясь дышать как можно глубже, жадно ловил ртом воздух. И снова те же симптомы, что и у Элизабет: голова кругом, темнота в глазах и через чур сильная тошнота, из-за которой дышать становилось только тяжелее, причём настолько, что постепенно начинаешь задыхаться, добывая в себе силы сделать хоть ещё один вздох, чтобы окончательно не потерять сознание и не провалиться в небытие, откуда будет трудно найти выход. Всегда трудно и практически невозможно.       Эта атака была слишком мощной, но в то же время она была одной из самых лёгких. Обычно такими примочками пользовались охотники, что давно уже были истреблены. Почти. Мелиодас причислялся к роду таких — он был сильным, отважным, готовый уничтожать нечисть, что мешала жизни и процветанию, но он не был полностью обучен и подготовлен к этому, потому что он был не из тех, кто хотел заниматься таким. Делать шляпы, как бы смешно это не звучало, было его мечтой. И он воплотил её в жизнь, пожертвовав всем, а после долго и мучительно проклиная себя за это. В какой-то момент его дело — стало его проклятьем, ведь именно из-за него он не смог спасти абсолютно никого. Шляпник — это его пожизненное клеймо, из-за которого он будет страдать вечно. Ведь если бы он не стал тем, кем является, возможно, он смог бы спасти их всех: семью, друзей, знакомых и, в конечном итоге, того, кто до сих пор приходит к нему в самых страшных снах — Лиз. Её кровавая улыбка, полная боли, её глаза, наполненные нежностью, любовью и болью, — вот, что он видит каждый день.       И сейчас, всё также сжимая револьвер в своей ледяной руке, чувствуя как силы медленно покидают его, Мелиодас в конец не может сдерживать слёзы. Он не хочет сейчас умирать. Он поклялся защищать Элизабет и освободить этот мир от всего того ужаса, что сейчас происходит. Это только начало пути, а он уже умирает, использовав самую простейшую атаку в своём арсенале, вспоминая прошлое.       Да, Мелиодас слаб, он это признал давно, но чтобы стать сильнее, надо много тренироваться, работать над собой, а не просто молиться, чтобы судьба сжалилась над ними и подкинула удачи.       — Блять, — поднимаясь с земли, снова выругался Мелиодас, одним взмахом руки вытирая струйку крови, что пошла из носа. — Вспомни про Элизабет, вспомни про народ, что Король насильно запер в своих темницах, не будь, блять, размазней!       Ноги совсем не держали, а слабость от лишних движений только усилилась, но Мелиодас поделать ничего не мог, он всё равно, шипя от боли, прихрамывая, направился в ту сторону, куда побежал Хорк.       — Я всего лишь должен…

***

      Яркая вспышка света, что ослепила чуть ли не всю Страну Мечтаний, сразу же привела в сознание Элизабет, что, подобно мешку с картошкой, висела на Хорке, который спешил в неизвестном даже ему направлении, чтобы убежать как можно дальше от поля боя. Хоть и бежал он через силу, полностью запыхавшись и вот-вот готовившийся упасть на землю, но долг «рыцаря» не позволял. Сейчас он должен спасти «принцессу», но не совсем свою и не совсем для себя.       Сама же Эли, после того, как осознала окончательно, что произошло, начала вопить и просить остановиться. Кричать, что ей уже лучше, на повышенных тонах спрашивать о Мелиодаса, так как начла догадываться, что это вспышка не могла появиться просто так и её виновником, скорее всего, был «обычный», любезный и очень даже приятный на вид Шляпник, который так и светился добротой и заботой из-под своей брони, выстроенной мужеством, серьезностью и мудростью. Из самых дальних уголков памяти вспоминается его улыбка. Такая чистая и нежная, аж до боли в сердце. Такая, что хочется улыбнуться в ответ даже на самое злое и худшее настроение. Такая, что хочется осветить ей весь мир.       Дыхание учащается, а щёки пылают похлеще самого яркого костра, что людям приходилось видеть когда-либо в жизни, и от этого хочется полностью окунуться в холодное бушующее море, чтобы его волны заодно унесли вместе с собой куда подальше столь ненужные чувства, переживания и вообще всё. Забыться, забыться и ещё раз забыться. Вот, что хотелось Элизабет всю сознательную жизнь. Но только не вот это внезапное приключение, в коем она обязана участвовать, не смотря на то, что по её вине могут многие погибнуть.       — Хорк, нам нужно обратно! — пытается докричаться до свина Элизабет, уже переставая стучать по его бедным бокам. — Т-там же М-Мелиодас… — заикаясь и глотая только хлынувшие слёзы, прошептала девушка, не в силах остановиться умолять.       А Хорк не бессердечный. Сам прекрасно понимает, каково сейчас Эли, у коей паника нарастает всё быстрее, становясь все больше и охватывая разум. Он знает, что Мелиодасу сейчас намного хуже, чем им. Он в курсе, что надо бы бежать со всех ног обратно и спасать задницу парня, пока тот не отбросил копыта. В конечном итоге, Хорк уже видел это в далёком прошлом. И это совершенно ничего хорошего не значит, кроме уничтоженного монстра. Сейчас туда могут сбежаться и другие, более сильные и свирепые. С ними сейчас никто не справиться: ни Элизабет, ни Хорк, ни, тем более, Мелиодас.       — Элизабетушка, нам надо спрятать тебя, иначе Мелиодас из меня отбивную сделает, — смешно и немного нервно хрюкая, Хорк пытается более-менее разрядить обстановку, дабы девушка успокоилась и пришла в себя и это, в какой-то степени, получается.       Элизабет ещё с минуту отнекивается, пытается при помощи своих ног остановить свина или хотя бы как-то затормозить, но, понимая, что всё абсолютно бестолку, послушно, но разочарованно угукает, пытаясь остановить поток слёз и вновь приближающуюся истерику. С Мелиодасом творится что-то нехорошее, и она, чёрт возьми, чувствует это как никто другой, будто бы они связаны как-то по особенному, до бурлящей крови под кожей и часто-часто бьющегося сердца. Но вновь мысль, что это как будто просто сон, отталкивает все странные предположения, оставляя после себя лишь всё такое же сильное беспокойство, кое-нельзя ничего описать.       Хорк оставляет Элизабет где-то неподалеку от странного здания, напоминающее церковь, и приказывает затаиться в кустах, мало ли что может произойти. Местность даже для давно обитающего здесь свина незнакома. А Эли только слабо кивает, снова начиная строить догадки насчёт своего странного «сна», и как в нём могла оказаться церковь.       Элизабет до определенного возраста не была верующей, даже наоборот — всегда отвергала Бога ещё с пеленок, думая, что это всё сказки взрослых, чтобы заставить детей что-либо делать. Но после того, как из чистого любопытства начала читать библию и, сама не понимая почему, молиться (на самом деле потому что вновь хотелось спокойствия в семье) — появилась искренняя вера. Каждодневная молитва приносила душе малое облегчение и большую надежду. В один момент захотелось даже пойти в монастырь, чтобы не надоедать нелюбимой тёти, но та, насмехаясь над бедной маленькой девочкой, забрала себе под опеку, медленно разрушая жизнь. Отсюда в подробности можно не вдаваться, но каждодневные разговоры «с самим собой», как думала тётя, приносили спокойствие и искреннюю веру, что всё хорошо, а на от момент ещё не забытая Страна Мечтаний помогала окончательно спастись от каждодневных мучений.       Но не смотря на всё это, Эли не очень любила церковь и всю атмосферу в ней (не смотря на то, что хотела стать монашкой в своем малом возрасте). Лучше общаться с Богом на прямую, самой, а не через посредника, которого видишь первый раз в жизни. Тем более, мало ли что может подумать священник, если сказать ему о своих грехах: выгонит? расскажет всем своим друзьям? будет смеяться? пренебрежительно цокнет? — ни один из этих вариантов не радовал. Но Элизабет не придералась к ним никогда. Да и была она там только один раз в своей жизни. А сейчас сердце рвалось сходить ещё, хотя бы разочек, заглянуть одним глазком — только и всего.       И Эли не сдерживает своего «обещания» сидеть в кустах, как будто бы она им всю жизнь была. Церковь же тут должна отличаться от то, что она видела, так ведь? Может, там и живёт сам Бог и наконец-то ответит ей? Ну, а если нет? Ничего же совсем страшного нет? Она сразу же уйдёт в своё укрытия и будет дожидаться своих знакомых — друзьями их совсем сложно назвать, не смотря на их заботу о девушке, что, честно говоря, греет сердце и оставляет слабый румянец на щеках, а также лёгкую улыбку. Но она всё ещё их до конца незнает, хоть и почему-то слишком сильно волнуется. Это не объясняется, только кажется и думается Элизабет, которая уже выползла из кустов и, стараясь как можно сильнее не привлекать к себе внимание и быть незаметной, направилось к заветному месту.       Подкравшись к зданию, Эли для начала аккуратно обходит его, полностью рассматривая снаружи. Церковь совсем небольшая, даже слишком маленькая, больше напоминает часовню, или так оно и есть, а Элизабет просто ошиблась, но наружность этой «часовни» выглядит слишком обманчиво, будто бы внутри располагаются огромные залы, где сейчас находится много народа, и что сейчас там проходит евхаристия*. Теперь внутрь захотелось попасть ещё больше.       Ещё с минуту любованием витражом, этими незамысловатыми узорами и красивым разноцветным стеклом, Элизабет идёт прямиков к входу. Тело начинает дрожать, а особенно сильно — руки. Тремор настолько сильный, что схватиться за ручку удается только с раза десятого — сконцентрироваться тоже слишком сложно. Приоткрывая дверь, Эли сглатывает, сильно жмуря глаза от внезапного света, что, казалось, был намного ярче той вспышки, про которую девушка непонятным образом забыла.       Ещё сильнее приоткрыв дверь — Элизабет забывает обо всем; даже о своём имени, которое только секунду назад хотелось произнести, нет, даже выкрикнуть. Странный и непонятный жест, который теперь точно не свершить. Полностью открыв дверь, девушка услышала церковный хор, который пел что-то непонятное, но такое красивое, что захотелось слушать вечность.       Глаза всё ещё открывать страшно, а дышать тяжело, очень. Чуется резкий и головокружительный запах свеч, от которых Эли обычно начинало тошнить, но сейчас вовсе нет. Теперь хочется только и дышать этим запахом. Голова начинает работать, как-то мыслить сквозь колдовство храма Божьего только через пять минут. Всё слишком странно, а ведь Элизабет даже не видела, как всё выглядит внутри! И это надо срочно исправлять. Но глаза открыть невероятно сложно, также, как и поднять гирю весом с тону, от этого только начинает болеть голова. Но через какое-то время всё же удается, и как только она это делает всё, что ей казалось таким приятным, мелодичным и головокружительным — становится тошнотным, что аж хочется блевануть прямо на месте, режущим слух — теперь только хочется избавиться от ушей вовсе, — и отрезвляющим.       Это была не церковь, и даже не часовня, ни в коем случае эти священные места. Это было что-то страшное. Напоминающее Ад, только намного хуже. Очень много душеразрывающих криков, которые теперь на веки останутся в памяти Элизабет. Ещё полуживые люди без каких-либо конечностей тянутся, кажется, к главарю этого места, что одет очень скрытно. Черный плащ и непроглядная слишком светлая седина из-под капюшона, что скрывает его лицо. Очень много крови, она буквально повсюду и даже на Элизабет оказываются пару пятен, когда эта багровая жидкость хлынет водопадом из человека, которого только что прекратили в нарезанную колбасу, сразу же отправленную в нескончаемую гору трупов, от коих несло резким и тошнотворным запахом гнили. Дышать просто невозможно, а от запаха ещё и слезятся глаза, да и не только от этого, поэтому смотреть тоже.       Теперь хочется развернуться и убежать в панике обратно в кусты, но память о них улетучивается, да и пошевелиться вообще нельзя, точнее невозможно, даже проклятым мизинцем на ноге — и то нет. Только стоять, смотреть и вдыхать этот ужасный запах, потому что не дышать не получается тоже. Остается только молиться, чтобы этот момент закончился и навсегда забылся. Просить о помощи, пока горячие слёзы обжигают холодную как лёд кожу. Просто невыносимо.       Казалось, что этот кошмар длился чрез чур долго, вечность или даже больше, но резкий, грубый и сильный удар, а после и толчок в спину автоматически заставил кричать, а после потерять сознание именно в тот момент, когда комната стала полностью белой, а двери, в которых можно было увидеть крупного мужчину, что в точности походил на того самого главаря, захлопнулись с оглушительным звуком.       Бессознательное тело Элизабет начало падать со смертоносной скоростью в пустоту, откуда, как кажется, не было выхода.

***

      Хорк примчался к Мелиодасу как раз вовремя, чтобы забрать его от места, к которому начинали приближаться монстры разных видов, но в то же время немного поздно. Тот валялся на земле в отключке. Успокаивало лишь то, что его грудь умеренно вздымалась, что означало, он всё ещё жив.       Еле как закинув парня на свою спину, попутно бурча себе под нос ругательства насчёт легкомысленности парня, что было, безусловно, не так, Хорк побежал туда же, где и оставил Эли, где-то внутри себя сильно волнуясь за этих двоих. Вот и надо было ему их оставить, хорошо, что хоть некоторых солдат подальше отвёл, а то бы пришлось возвращаться к двум трупам. От этих мыслей стало немного плохо, а глаза чуть защипали.       «Не время раскисать! Кто будет спасать их задницы от смерти, если не я?» — во время всей дороги успокаивал себя Хорк, не давая вновь ужасным мыслям посетить его голову.       Хорк добрался до своего место назначения, совершенно не понимая, куда могла деться Элизабет и та церквушка. Будто бы он свернул не на ту дорожку или прошёл сквозь какой-то портал, что переместил его в другое более похожее место. Паника вновь накатывала с новой силой — и не зря. Где-то в кустах одиноко валялось оружие Эли — всё тот же нож, только сейчас он выглядел полностью чёрным, будто бы та черная субстанции впиталась в него, что было, разумеется, не так. Хорк точно не знал, что означает чёрное оружие, но знает, что с владельцем, возможно, что-то случилось.       Очень громко завопив, свин начал всеми ему знакомыми методами приводить Мелиодаса в сознание. И первый способ — визжание в ухо — сразу же помог. Только без побочный действий не обошлось: проклятия и угрозы пустить на отбивную были обеспечены. А после взволнованной и громкой новостью, что их долгожданная Элизабет пропала вместе с какой-то странной церковью, заставила не только пускать проклятья, но и поливать винить во всем себя, толком ни в чём не разобравшись.       Примерно через минут десять, Мелиодас окончательно пришёл в себя при помощи сброса в кровавую реку, что протекала неподалёку от них. Отрезвило нереально, но и ещё заставила задуматься, что никакой церкви и реки тут отроду не было. В конце концов, парень знал всю Страну Мечтаний лучше, чем каждую затворку своего разума. Многие этому удивлялись первое время и даже восхищались, особенно маленькая Эли, но потом это знание помогло спокойно ориентироваться по стране во время военных действий и по сей день.       И эти знания никогда не подводили Мелиодаса, река, в которой вода медленно превращалась в кровь, не существовала ни в каких даже самых темных уголках. В этом мире происходит точно что-то странное.       И если сейчас никому не до выяснений почему природа образовала здесь реку и зачем, то Хорку и Мелиодасу предстоит узнать, куда пропала их подруга, и какой ужас она увидела в той церквушке. Потому что в Стране Мечтаний не было церквей. Были только обманки, в которых Король показывал всем любопытным будущее страны, которое он обязательно осуществит.