Покорение Михримах

Глава третья. Жгучие осы *** Ситуация с нижним этажом разрешилась вполне благополучно, и я испытывала за сей счет прилив сил. Мне однозначно нравилось чувствовать себя полноценной хозяйкой! В гареме за каждым шагом моим следили жгущими спину взглядами, в любой момент за мной следовали толпы прислужников, во всем я видела сухие приметы власти моей мамы. Я люблю маму; но я уже взрослая. В этом, действительно, был горький, но неизбежный плюс замужества: я стала взрослой, стала хозяйкой. Со жгучим пылом я исследовала свой дворец – тем более, что никто теперь не приглядывал за мной по приказу матери, и я могла благополучно отделаться от слуг и изучать все, что меня заинтересует. Приятное чувство исследователя-первооткрывателя почти примирило меня с ненавистным браком – тем более, что паша не надоедал мне своим присутствием. Так с ним вполне можно было мириться. В этот сухой жаркий день я решила исследовать свой дворец еще полнее. Раньше я ограничивалась двумя этажами – пришло время посмотреть, что скрывается выше! Холодная лестница была покрыта сероватой пылью – кажется, сюда редко кто поднимается. Я поморщилась, запачкав туфельки. Неприятно было и то, что даже самые осторожные шаги с тихим шелестом поднимали в воздух клубы этой отвратительной пыли, из-за чего хотелось чихать, да и глаза слезились. И все-таки – мне было слишком любопытно. Что же там? Лестница закономерно привела к двери. Буро-черная, из тяжелого сухого дерева, она казалась неприступной. Вот так жалость! Неужто заперта? Напрасно сгубила туфельки! На всякий случай я со злостью дернула прохладную ручку – и к моей полной неожиданности дверь со стуком поддалась! С большим воодушевлением я заглянула внутрь, и была сперва обескуражена. Низкие потолки, темно, пыльно, сухо. В горле чувствовалось першение от затхлого пыльного воздуха. Но все-таки впереди виделся отблеск света – и я храбро шагнула внутрь, для чего мне пришлось нагнуться. Невдалеке манило к себе небольшое окошко. Именно в него проходили солнечные лучи, разгоняя мрачный полумрак этого странного помещения. С любопытством я подошла к этому окошку. Кажется, я нахожусь в пыльном чердачке прямо под крышей, и в основном его используют для скапливания какого-то невнятного хлама. Что-то было прикрыто сероватыми высохшими почти до истления тряпками, а что-то было разбросано прямо на полу – кухонная утварь, сломанная мебель. Нда! Грязноватое, но перспективное местечко! Если все отмыть хорошенько, то у окошка образуется отличное пространство – оно могло бы стать моим тайным убежищем! Я всю жизнь мечтала о тайном убежище; но разве в гареме спрячешься? Теперь же у меня появился шанс исполнить мечту! Я подыскала почти целый пуф, придвинула к окошку – открывался неплохой вид на сад. Я даже залюбовалась; заодно увидела возвращающегося домой Рустема-пашу. Было забавно наблюдать за ним с высоты, зная, что он даже не догадывается о моем присутствии. Очень удачное местечко! Еще бы столик найти… Я полезла под одну, под другую пыльную тряпку в поисках столика. Поблизости ничего не оказалось, и я отправилась вглубь, в темноту. Я увлеченно рылась в предметах вокруг, как вдруг странный, тревожащий звук отвлек меня. Приглушенное жужжание раздавалось где-то совсем рядом – что такое? Я замотала головой… И в ужасе вскрикнула. На расстоянии вытянутой руки от меня на полотке висело огромедное, с локоть в диаметре, серое осиное гнездо! Вокруг которого ползали и летали самые отвратительные и мерзкие создания на земле – осы! Сердце билось отчаянно, громко и быстро, и больше всего я боялась, что прямо сейчас, здесь, рухну в обморок, и эти ужасные создания будут ползать по мне, а я не сумею им помешать. Я остро, мучительно, выжигающе боялась ос! Как я только смогла пробраться к окошку? Гнездо находилось между ним и лестницей, и нужно было как-то прошмыгнуть мимо. Отчаянно зажмурившись, я рванула к спасительному входу. Почувствовало, как одно насекомое задело мое плечо; другое чуть не запуталось в волосах. Это было слишком, слишком, слишком ужасно. Не помня себя, я закричала; мне было так страшно, как никогда в жизни, и я уже представляла себе, как этот ужасный рой облепит меня со всех сторон и сожрет, поглотит как огонь! Я все-таки выбралась наружу, с треском захлопнув вроде бы надежную дверь и привалившись к ней спиной. Ноги подкашивались, сердце исходило истошным стуком, в горле стоял комок. Я чувствовала, что вся дрожу. Снизу раздавались крики, топот: меня услышали и спешили на помощь. Я даже не удивилась, что первым по лестнице вбежал мой муж – я бы посмеялась над его свирепым оскалом, но уж очень страшно было. Увидев целую меня, он чуть подуспокоился и остановился: - Госпожа? Что произошло? Вы кричали? - Т-там… - попыталась объясниться я, но с ужасом поняла, что голос меня совсем не слушается. Язык заплетался на самых простых словах, и меня так трясло от пережитого потрясения, что я испугалась прикусить его. Я начала тихо сползать по двери к полу – силы совсем оставили меня. - Отошли… их, - только и смогла пробормотать я, без особой надежды, что он сможет понять. Но он понял, что я просила остановить слуг, чтобы они не увидели меня в таком мерзком состоянии. Парой выкриков он отослал их, сказав, что сам во всем разберется; я была ему благодарна. - Михримах, - он присел рядом со мной на корточки – я уже благополучно сползла на пол, - что случилось? Ты цела? Я судорожно кивнула; потом вспомнила свой испуг. - Рустем, - я чувствовала, что голос все еще дрожит, но ничего не могла с собой сделать, - посмотри, пожалуйста, у меня в волосах нет… ничего лишнего? Вообще-то, здесь было слишком темно, чтобы нормально что-то разглядеть. Поэтому паша вполне логично вместо беглого осмотра полез в мои волосы руками. После чего вскрикнул, и я поняла, что мои худшие страхи оправдались: одна из ос в самом деле находится у меня в волосах. Мощная дрожь пронзила все мое тело, когда я осознала близость мерзкого врага. - Не бойтесь, госпожа, - тихо сказал паша, - я ее убил. И он показал мне раздавленную осу, вытащенную из моей прически. - А если… она не одна там?? – в панике воскликнула я. Он не рискнул дальше копаться в моей голове; видимо, боялся, что потревоженное насекомое – если оно там есть – может укусить меня. Учитывая, что мое состояние было совершенно невменяемым, он поднял меня на руки – я даже и не возражала – и отнес вниз, к окну. После чего аккуратно и методично осмотрел мои волосы и даже платье. В другое время я сочла бы вольностью такой жест – его жилистые руки легкими касаниями прошлись почти по всему моему телу – но сейчас я была только рада тому, что он отбросил церемонии и со всем тщанием проверил мою безопасность. - Больше нет, - вынес он вердикт, - но я бы предложил вам сходить в баню, госпожа, чтобы увериться полностью. - Да, так и сделаю, - постаралась я придать голосу независимый тон, чтобы скрыть, насколько я боюсь обнаружить еще одну осу где-то в опасной близости от себя.- Рустем, там… там, на чердаке – огромное осиное гнездо… Голос все-таки дрогнул, и при воспоминании о той ужасной картине страх снова сковал мое сердце холодными тисками. Я даже не заметила, что снова дрожу; но он крепко прижал меня к себе, и только тогда я почувствовала, что снова еле держусь на ногах. - Сегодня же сожгу, - пообещал он, успокоительно гладя меня по волосам. Мне было почти приятно; его близость изгоняла страх. Я поняла, что успокаиваюсь, и отстранилась; он не удерживал. Мне было стыдно смотреть на него – не представляю, что он теперь обо мне подумает после этой истории! – но все же я нашла в себе сил поблагодарить его. Он нежно и сухо поцеловал меня в лоб – почти так, как это делал отец, - и я почувствовала странное облегчение. …хотя гнездо было сожжено на дворе в тот же день, я больше ни разу не отважилась зайти на этот проклятый чердак – слишком сильным было воспоминание о пережитом страхе. Не удалось мое тайное убежище. *** Случай с гнездом не шел у меня из головы. Я не мог позабыть те минуты нечаянной близости, шелест ее сероватого платья под моими руками, легкое тепло ее тела под платьем… О Всевышний! Она дрожала в моих руках; дрожала от страха, да, но каким выжигающим чувством отдавалась эта дрожь во мне! Разумом я понимал, что она так тесно прижалась ко мне лишь от страха; но как же хотелось сердцу верить, что то был не только страх; какая разъедающая жгучая надежда зародилась во мне! Разве будет женщина прижиматься к мужчине, который ей неприятен, - даже и в страхе? А госпожа так горда! Она в жизни не оказала бы страха перед неприятным ей человеком, а тем паче не позволила бы ему прикоснуться к ней! Может ли быть, что я приятен ей? Глухим стуком отдавалось сердце в ушах, когда я думал об этом. Невольно я кидал жадные взгляды вслед ей, когда думал, что она не видит. Так прекрасна! Так женственна! Так хрупка и сильна одновременно! Страх Михримах перед осами в который раз показал, что при всей своей силе, при всем своем уме, она – женщина. Тонкая, пугливая, нежная женщина. И я хотел, жгуче хотел прижать эту женщину к себе и поцеловать, заслоняя ее от всего мира, защищая ее от всего света, обладая ею вполне и всегда. Мысли о госпоже не давали мне покоя; и все же я вполне владел собой, опасаясь напугать ее своим чувством. Я пытался сблизиться с ней постепенно, показывая, что ей нечего бояться; но она упрямо избегала меня. Застать ее наедине было почти невозможно – разве что за ужином, когда служанка выходили за блюдом или питьем. Немудрено, что всякая нечаянная встреча с Михримах вызывала у меня глубокую радость. Так было и сегодня. Утром я привез ларь с кое-какими покупками – в основном там были писчие принадлежности да пара книг – и перед ужином решил взять оттуда бумаги. Войдя в небольшую кладовую, я с удивлением и восторгом увидел там Михримах – она как раз копалась в покупках. Услышав стук двери, она обернулась; увидев меня – вздрогнула и вся залилась краской. Секунду длилось ее смятение; затем она вскочила, сильно задрала подбородок и приобрела тот надменный вид, который я обозначал в своей душе как «надменно-воинственный». - Госпожа, - поприветствовал я ее легким поклоном, любуясь тем, как краска смущения переходит в гневный румянец на ее щеках. Это всегда был довольно забавный процесс. Сперва смущаясь, Михримах краснела как ребенок, всем лицом; но уже через несколько секунд она овладевала собой и переходила в атаку, и краска спадала с ее лба и шеи, концентрируясь яркими пятнами на скулах и щеках. Так было и в этот раз. - Паша! – ответила она на мое приветствие надменным и холодным тоном, а потом с весьма независимым видом направилась к выходу. Слишком поздно осознав, что на ее пути к выходу – прямо в дверях – стою я. Было крайне любопытно наблюдать, в какой момент до нее дошла невозможность сбежать, минуя меня, и как она на ходу стала придумывать достойный выход из столь бедственного положения. Выход не придумался, и ей пришлось остановиться, не доходя до меня. Некоторое время она попросту попрожигала меня взглядом – видимо, ожидала, что я сам отойду. Наверно, мне так и стоило сделать, но уж больно хороша она была в этот момент. Не стал облегчать ей задачу; принял самый невозмутимый вид и смело встретил ее взгляд. Она кривовато улыбнулась и повела подбородком и плечами, словно выражая тем свое недовольство вселенной, в которой что-то пошло не по ее плану. Пристукнула ножкой, закусила губу. Осознала, что взглядами меня не пронять на этот раз; досадливо нахмурилась и все тем же независимым тоном произнесла: - Мне нужно наверх, Рустем. - А мне показалось, что тебе что-то нужно здесь, - выразительно показал я взглядом на сероватый ларь, и не сразу понял, отчего в глазах ее загорелся самый настоящий гнев. В своих мечтах я слишком часто был с нею на «ты», и вот, эта неуместная фамильярность нечаянно вырвалась у меня в разговоре. - Паша, ты забываешься! – со злостью воскликнула она, делая резкий шаг ко мне. – Пропусти! Я с удивлением понял, что она потеряла контроль над своими эмоциями: гнев пробился сквозь ее обычную маску неприкосновенной величественности, пугая своей силой и очаровывая своей пламенностью. Я не сдвинулся с места, залюбовавшись ярким чувством, играющим на ее лице. - Пусти! – она изо всех своих силенок толкнула меня обеими руками; худенькими нежными руками в мышевато-пепельном нежном шелке шелестящего рукава. Кровь громко стучала в висках: она была слишком прекрасна. - Пусти, пусти! – попыталась она толкнуть меня снова, а потом закричала: - Ненавижу, ненавижу, будь ты проклят, проклят! – принялась она колотить по мне кулачками. Мне пришлось схватить ее и прижать к себе. Одной рукой я удерживал ее запястья – она все еще дергалась ударить меня – другой прижимал ее голову к своей груди, не давая кричать. Я был напуган ее вспышкой; всегда сдержанная и спокойная Михримах не была склонна к истерикам. Что же произошло? Чем я так задел ее? Она зарыдала, вырвалась и осела к моим ногам. Я видел, как дрожат ее плечи, а руки нервными рваными движениями дергают сероватые оборки рукавов. Со вздохом я обошел ее и присел перед ней на корточки, пытаясь заглянуть в лицо, которое она успешно отворачивала. Не прошло и месяца, как мы женаты, а она уже третий раз впадает в истерику. Является ли это для нее нормальным? Как вообще узнать, насколько часто для женщин нормально впадать в такое состояние и как оно должно протекать? Я, безусловно, знал, что женщины хрупки эмоционально, что слезы у них близко, и что они легко впадают в истерики. Да, мне казалось, что Михримах не склонна к этому – но ей, как дочери султана, пристало держать себя перед окружающими. Как бы мягко выяснить, нормально или нет для нее огорчаться столь часто? - Госпожа, - попробовал я прояснить обстановку, - возможно, мне стоит позвать лекаря? - Нет, - тут же испуганно вскинула она на меня глаза, - нет, Рустем! Ни в коем случае! Так. Ясности не прибавилось. - Но, госпожа, простите мою дерзость, - проявил я настойчивость, параллельно помогая ей подняться и привести себя в порядок, - вы и раньше обходились в таких ситуациях без лекаря? - В таких ситуациях? – растеряно переспросил она, и на миг в ее глазах промелькнула такая беспомощность, что я все понял. Медленно я проговорил, сжав ее руку в своей: - Позвольте мне высказать предположение… ваша матушка не одобряла проявлений вашей женской чувствительности? Она в смятении вспыхнула и отвернулась. Спустя некоторое время тихо признала: - Матушка… полагает, что мне следует лучше держать себя в руках. Ведь я дочь повелителя мира! В этот момент я почти ненавидел Хюррем-султан. - Госпожа, - я мягко гладил ее ладонь, и она не вырывалась, но и повернуться ко мне не решалась или не хотела, - теперь вы моя жена, и вам нет нужды бояться неодобрения вашей матушки. Теперь перед Всевышним за вас отвечаю я; и вам нет нужды скрывать от меня свои переживания и чувства. Госпожа, вы можете просто сказать мне о том, что вас волнует или тревожит. Просто доверяйте мне; я не прошу большего. Она молчала с минуту. Потом повернула ко мне голову, долго смотрела на меня глубоким, прожигающим взглядом. Потом сказала: - Я попробую, паша, - забрала у меня свою руку и все-таки вышла.