право на любовь

— Хван, срочно в операционную! — молодой доктор и дальше продолжил бы заниматься своими мелочными делами на врачебном посту, если бы мимо открытой двери не пролетела медсестра. — Что? — Хёнджин, сохраняя холод всем своим внешним видом, встал и, не медля направился в указанное место, попутно снимая свой повседневный медицинский халат, который был надет поверх светло-зеленого хирургического костюма. — Мужчина лет сорока, большая потеря крови, осколок в брюшной полости. — Сколько? — парень заходит в помещение, полностью оборудованное для подготовки к операции. — Около трёх литров, — запыханно отвечает девушка. — Где доктор Ким? — Ты сегодня один, Хёнджин, — шатен чертыхается себе под нос, собираясь вступить в операционную, вспоминая, что на смене кроме него самого никого сегодня нет. Случались ли раньше подобные ситуации? Конечно. Заставали ли они врасплох его? Отнюдь. За первые два года в хирургии у Хвана ни раз были экстренные операции и, как на зло, именно в его одиночное дежурство, но юный доктор не терялся: всегда героически подходил к железному столу с пациентом и смело оперировал, словно у него за плечами лет десять стажа первоклассного хирурга. — Что произошло? — Хёнджин говорит коротко и по делу: в операционных нельзя много говорить. Другая медсестра уже надевает на него стерильный халат и подает такие же стерильные перчатки, маска на месте — можно приступать. — ДТП, — Хвану не нужно много времени, чтобы сообразить, что делать — он и так знает. Железная деталь от машины как-то очень жёстко всажена где-то в области живота, а на ноге рваная неаккуратно перебинтованная рана. — Осколок, вероятно, задел брюшную артерию — нужен электроотсос и много перевязочного материала, — он скептически оглядывает столик с инструментами и марлями, за которыми стояла хирургическая медсестра. — Этого будет недостаточно: откроется сильное кровотечение, как только я изыму предмет, и тремя литрами пациент не отделается. — Можно приступать, — старший анестезиолог дал команду спустя несколько минут после введения наркозного вещества и подключения пострадавшего к искусственному дыханию, а столик пополнился стерильным материалом. Хёнджин приступает. Как только был извлечен предмет, моментально открылось кровотечение, ведь, как и предположил парень, была задета артерия. Однако незамедлительная реакция медсестры, подставившей электроотсос и умелые руки Хенджина, сделавшие тампонаду — полное заполнение полости раны перевязочным материалом до остановки крови, — не позволила утечь бо́льшему её количеству. Хван и глазом не повел — не тот он человек, чтобы теряться. После определённого переломного момента. Такого момента, что наступает в жизни каждого и делит её на две чёткие части: до и после; а вторая, в свою очередь, имеет ещё свойство предложить два варианта развития событий: сдаться или бороться. И Хёнджин в тот самый момент решает выбрать золотую середину — сдаться для себя и бороться для других.

***

— Хорошая работа, Хёнджин, — шатена настигает его приятель и товарищ — Ким Уджин, тот самый анестезиолог, что работает с ним в одной бригаде. — Не без твоей помощи, хён, — Хёнджин улыбается по-доброму и принимает протянутую ему чашку кофе. — А ведь смена только началась… — Именно поэтому там как можно меньше воды и как можно больше кофе, — старший кивает на крепкий напиток. — Прямо как ты любишь. Шатен заходит в ординаторскую после недолгого разговора со старшим и устало падает на небольшой диван в углу. Спать он не может: во-первых, не уснет от недельной бессонницы, а во-вторых, не в том положении, чтобы спать, поэтому остаётся лежать на спине и смотреть в давно изученный потолок, старательно отгоняя все противные и неприятные мысли из своей головы. Только вот выходит плохо. И воспоминания, от которых хочется избавиться так сильно, пробивают черепную коробку изнутри, словно насаживают парня на кол и смеются, смеются, смеются над ним, пока внутри всё скручивает. Смирился? Возможно. Забыл? Никогда. Безусловно, хотелось стереть память и никогда не вспоминать больше. Сжечь свой мозг за дурацкую привычку масла в огонь подливать. И деться куда-то далеко и надолго. Работа кругом обычно кипит: обход больных, плановые операции, истории болезней; снова обход, снова операция, потом срочная, потом по жизненным, потом заключение о смерти, и вот он — опять обход. Как-то так и крутится-вертится само собой. И не скажешь, что каждый день «копировать-вставить», ведь единственное, что с ним изо дня в день шагает под ручку, — это аппендицит, операций по удалению которого, кажется, больше, чем людей на планете. Иногда Хёнджин себя чувствует безжизненной оболочкой, выполняющей заученные движения. И это «иногда» настолько затянулось, что стало таким серым и будничным «всегда», заполнившим всю жизнь молодого парня. А все потому, что всё это крутится-вертится везде, кроме одного укромного уголочка в организме Хвана. Кроме одинокого уголочка под названием «сердце». И только то и остаётся — отдаваться полностью работе, чтобы по максимуму не замечать болезненные сокращения сердечной мышцы, что судорожно кровь по организму пускает только для того, чтобы функционировали действительно необходимые механизмы. А вот то, что хотелось прочувствовать каждой клеточкой, узнать, осязать, услышать; хоть как-то понять, что же это такое, каково это — оказалось запредельно неясным, где-то за границей черной дыры космоса, куда ещё никому не удавалось добраться. А Хёнджин бросил детские мечты быть космонавтом, и поэтому все это осталось таким же неизведанным, хоть и до боли желанным. — Перекурим? — миловидное личико такой же молодой медсестры слегка показывается в дверном проёме, и Хван не думает, чтобы согласиться. Он молча встает и направляется с девушкой в сторону площадки для курящих — больница элитная, и такое имеется. — Ты молодец, Хёнджин, — конечно, парень привык слышать похвалу в свою сторону, вот только не любил её — она никогда облегчения не приносила. Красивый не делало счастливее. Умный не спасало от одиночества. Сильный не помогало справиться с той грудой вопросов, которые пришлось сложить в дальний ящик и оставить пылиться на долгую вечность. Безупречный как-то не скрашивало его жизнь.