* * *
Однажды весной, когда стоял ясный погожий день, а пейзажи горы Туманов, увенчанные белоснежными цветами слив и вишен, уже подёрнулись нежной салатовой дымкой, бессмертный вернулся в свою обитель после очередного путешествия. Толпа мужчин и юношей в голубых одеждах вышла ему навстречу, чтобы выразить своё почтение. Когда все они собрались перед воротами храма, Туманный владыка спустился с небес на облаке и поприветствовал собравшихся. — Наставник! — воскликнул один из мужчин, едва с церемониями было покончено. — Я должен сообщить вам что-то очень важное. Туманный владыка кивнул ему и жестом пригласил следовать за собой, после чего они неспешно пошли по узким тропинкам, утопающим в цветах и молодой зелени, ещё недостаточно густой, чтобы укрыть землю от солнечных лучей. Некоторое время спустя двое мужчин добрались до одного из отдалённых храмовых строений. — Что случилось? — задал вопрос бессмертный, стоило им войти в его личный кабинет, где решались все внутренние вопросы. — Должно быть, дело серьёзное, коль скоро ты так торопишься с докладом. Ученик внял мягкому укору Туманного владыки и тут же попросил прощения за недостойную поспешность. Однако дело, с которым он обратился к наставнику, действительно казалось ему срочным и требующим немедленного отчёта, потому осмелился продолжить: — Когда мы были в старом храме у подножия Великой горы, среди развалин обнаружили инструмент тонкой работы. Удивительно, но он сохранился в целости, хотя от самого святилища остались одни руины. — Инструмент? — бессмертный позволил легкому удивлению промелькнуть в его голосе. — Что же в нём такого необычного? Мужчина немного помолчал, подбирая слова, но в конце концов решительно качнул головой и без лишних объяснений достал из рукава небольшой мешочек, расшитый тайными знаками и перевязанный тесьмой особого плетения. Нити тесьмы, пересекаясь, тоже складывались в символы заклятия. В таких мешочках можно было переносить практически что угодно — попадая внутрь, вещи загадочным образом в восемьсот раз уменьшались в размерах. Вот только зачарованные мешочки были очень редкими и ценными. Даже на горе Туманов нашлось бы всего с десяток, и каждый был соткан руками бессмертного. Тремя из них Туманный владыка разрешал пользоваться своим лучшим ученикам — Вэй Найсинь, стоявший сейчас перед ним, был как раз из их числа. Помимо способности уменьшать размеры предметов, у этих мешочков имелось ещё одно важное и полезное свойство. Если поместить туда какой-то предмет или даже живое существо, то его волшебная сила окажется надёжно запертой внутри и не сможет вырваться наружу до тех пор, пока кто-то не развяжет тесёмку. Эта особенность порой оказывалась незаменимой, когда не было возможности уничтожить источающий тёмную энергию предмет или озлобленного демона на том же месте, где они были обнаружены или захвачены. Так и сейчас, когда ученики столкнулись с таинственным инструментом, который по каким-то причинам поселил в их душах смятение, они не рискнули предпринимать что-либо самостоятельно, а вместо этого спрятали находку в один из мешочков и отложили до возвращения наставника. Под внимательным взглядом Туманного владыки Вэй Найсинь развязал тесьму и извлек на свет причину своего беспокойства. Ею оказался инструмент, чья внешняя простота лишь подчёркивала изящную утончённость изгибов, выдавая работу талантливого мастера. — Гуцинь? — удивился бессмертный, осторожно принимая его из рук своего ученика. — Но почему он был в святилище? — Мы не знаем, наставник, — покачал головой Вэй Найсинь. — Кто-то из служителей храма мог использовать его для медитации. Туманный владыка кивнул, соглашаясь с возможностью такого предположения, и осторожно провёл ладонью по идеально отполированному корпусу. Прислушавшись к своим ощущениям, он не обнаружил в инструменте ни следа тёмной энергии, но всё же отметил про себя, что артефакт довольно силён, хоть назначение его и неочевидно. Узоры, украшавшие корпус, показались бессмертному очень знакомыми, но прежде чем он успел вспомнить, где и когда ему доводилось их встречать, гуцинь в его руках чуть дрогнул, и с его струн слетела пара звуков, в которых при должной фантазии можно было расслышать слова приветствия. — Когда мы обнаружили его в разрушенном святилище, он издал этот же звук, — после долгого молчания заметил Вэй Найсинь. — Поначалу мы списали это на ветер или пробежавшую мимо крысу или ящерицу, но потом он снова заиграл, хотя никто не прикасался к струнам. И… Это наверняка просто моё воображение, но мне кажется, словно он что-то говорит. — Я не чувствую зла в этом гуцине, — ответил бессмертный, поразмыслив немного. — Возможно, кто-то зачаровал его так, чтобы он мог играть сам, но смысл этого заклятия мне пока не ясен. Если позволишь, я оставлю его себе и попробую разобраться. — Конечно, наставник, — вежливо поклонился Вэй Найсинь. Некоторое время спустя, когда день уже клонился к закату, Туманный владыка вошёл в свои личные покои, держа в руках играющий без умолку гуцинь. Поначалу, когда старший ученик уже покинул кабинет, тот лишь изредка издавал по паре звуков, иной раз напоминавших слова вроде «скучно» или «поговори со мной». Потом начал играть, словно отзываясь на действия бессмертного, стоило тому подойти к шкафу, в котором хранились книги и документы, или вернуться обратно за стол. Заинтересовавшись, мужчина отложил бумаги и с проснувшимся любопытством посмотрел на лежащий неподалёку гуцинь, а затем задал какой-то простой и бессмысленный вопрос, обращаясь к нему. Инструмент незамедлительно отозвался, обрушив на Туманного владыку целый шквал звуков, в которых по-прежнему при некотором старании можно было расслышать отдельные слова. Однако музыка была слишком эмоциональной и быстрой, словно исполнителя переполняли самые разные и очень сильные чувства, отчего общий смысл всё же уловить не удалось. Остаток дня бессмертный провёл, прислушиваясь к инструменту. Время от времени он о чём-то спрашивал, и от этого гуцинь, кажется, так воодушевился, что теперь вовсе не замолкал. — Долго же тебе пришлось молчать, наверное, — невольно улыбнулся Туманный владыка, устраивая неожиданного собеседника на небольшом столике в своих покоях. —Да! — отозвался гуцинь, а затем вновь заиграл — очень быстро и мелодично, но совершенно неразборчиво. Бессмертный только рассмеялся в ответ. На протяжении следующих дней мужчина старательно вслушивался в звуки, постоянно переспрашивая и уточняя, пока наконец не сумел понять большую часть из того, что говорит ему этот необычный инструмент, оказавшийся вовсе не зачарованным, а одушевлённым. Явление столь же редкое и поразительное, как само по себе существование говорящего гуциня. Как известно, животное или неодушевлённый предмет могут обрести разум, внимая мудрым наставлениям и сутрам. Продолжив свой путь совершенствования духа, они будут способны постичь таинства речи и мысли. Однако этот процесс занимает немыслимое количество времени, оттого почти невозможно встретить одушевлённый и разумный предмет, даже прожив пару сотен лет. Туманный владыка пробовал расспрашивать гуциня о его прошлом, но тот почти ничего не помнил — возможно, в те далёкие годы его разум только формировался, и потому о жизни в храме у него остались лишь обрывочные и хаотичные воспоминания. Таким образом, о его происхождении выяснить ничего толком не удалось. Так прошло несколько лет, пока однажды размеренное течение жизни на горе Туманов не оказалось нарушено неожиданным происшествием.* * *
На гору Туманов пришла ранняя весна, пока что не успевшая до конца согнать своим тёплым дыханием зимние холода. В укромных местах ещё ютились слегка подтаявшие сугробы, а в небе уже во всю щебетали птицы, радуясь тёплому свету. Гуцинь тихо лежал на предназначенном для него месте — на маленьком столике в покоях Туманного владыки. Большую часть времени он проводил либо здесь, либо на таком же столе в кабинете, где составлял компанию бессмертному, развлекал его музыкой или делился своим мнением по какому-нибудь вопросу. За последние годы хозяин храма научился полностью понимать музыкальную речь гуциня, чему инструмент был рад настолько, что, попроси его кто об этом, ни за что не сумел бы он выразить свои чувства в полной мере. Сейчас же Туманный владыка уже несколько дней отсутствовал, в очередной раз покинув своё пристанище на вершине горы. Гуцинь же, оставленный в одиночестве и лишившийся собеседника, порядком заскучал. Если планировалось мирное путешествие, бессмертный всегда брал его с собой, но когда предстояло сражение с демоном, инструменту приходилось оставаться в безопасности храмовых покоев. Неоднократно он предпринимал попытку объяснить, что может быть полезен в бою, однако все намёки и прямые просьбы неизменно встречали отказ. Гуцинь дулся, возмущался, но в конце концов был всего лишь музыкальным инструментом, не имеющим действительной возможности как-то повлиять на решение Туманного владыки, а обижаться слишком долго и вовсе было не в его интересах — общительному инструменту меньше всего хотелось потерять единственного собеседника. Но в этот раз неподвижное пребывание на одном и том же месте показалось гуциню особенно мучительным. Он пробовал разговаривать сам с собой, но это тотчас вынудило его вспомнить бесконечно долгое время, проведённое в заброшенном храме, поэтому он быстро отказался от подобной затеи. Отчаявшись придумать себе занятие, он невольно стал мечтать о том, как было бы чудесно обрести способность двигаться. Нельзя сказать, что эти мысли посетили его впервые — в течение последних лет он думал об этом всё чаще. Кроме того, стоит отметить, скука и одиночество во время кратких отлучек Туманного владыки были далеко не единственной причиной этих стремлений, но гуцинь ни за что не сумел бы достаточно ясно объяснить, какие мысли и чувства одолевали его в эти дни. С отчаянным «треньк!» гуцинь изо всех сил представил, как он перемещается по столу по своему желанию. Он и сам не знал, на что надеется и зачем это делает. Однако мир неожиданно сместился, поплыл, вспыхнул яркими красками и вдруг совершенно изменился. На какое-то время гуцинь ошеломлённо замер, не в силах понять, что произошло, а затем медленно повернул голову, оглядываясь в знакомых, но выглядящих — и даже ощущаемых — совершенно иначе покоях. Стоп, стоп, стоп! Повернул голову?! Разве это возможно? Осторожно опустив взгляд, он увидел пару узких ладоней, полускрытых одеждами из чёрного шёлка, оттенком напоминающего его прежний корпус. Тонкими пальцами он осторожно приподнял одну из свисающих с пояса белоснежных кистей из шёлковых ниток. Совсем такую же, как те семь, что пару мгновений назад украшали крепления его струн. Гуцинь застыл, оторопело смотря на кисть в своей руке и не в силах поверить в то, что с ним произошло. И ведь надо же было такому случиться — именно сейчас Туманного владыки нет в храме, ему некого просить о помощи. Прошло немало времени, прежде чем гуцинь нашёл в себе силы подняться на ноги и обнаружил, что до этого момента сидел на том самом столе, который служил ему пристанищем все последние годы. Медленно сделал круг по покоям, вернулся на прежнее место. Что же делать? Немного поразмыслив, он сообразил, что неплохо бы взглянуть на себя и узнать, как же он теперь выглядит. Пара мгновений ему понадобилась, чтобы вспомнить, где Туманный владыка хранит зеркало, и ещё немного времени — чтобы это зеркало найти. Собственное новое тело с непривычки слушалось его с трудом, но с каждым движением он чувствовал себя уверенней. Когда же перед ним наконец предстала отполированная до блеска поверхность, он увидел юное лицо с тонкими прямыми бровями, о каких иногда говорят, что те похожи на клинок меча. Большие тёмные глаза смотрели на него из глубин зеркала с едва заметной насмешкой, а чётко очерченные губы слегка изгибались в улыбке. Юноша внимательно рассмотрел своё отражение и, склонив голову чуть набок, подумал: "Не знаю, хорош ли я, но, по крайней мере, себе я нравлюсь. Значит, сойдет". Едва он успел положить зеркало на место, как неожиданно из-за дверей покоев донеслись лёгкие шаги, которые гуцинь просто не мог не узнать. Он обернулся и шагнул навстречу, с удивлением отмечая, что отчего-то стало тяжелее дышать, а сердце вдруг забилось быстрее. Когда юноша от охватившего его волнения уже был готов выбежать навстречу, лишь бы поскорее избавиться от этого томительного чувства, двери наконец распахнулись. Это был первый раз, когда гуцинь видел Туманного владыку человеческими глазами. Он не знал ничего о принятых взглядах на красоту, не понимал и само значение слова «красивый». Но если бы его сейчас попросили привести пример, который мог бы объяснить это понятие, он бы без лишних раздумий назвал имя Туманного владыки. Впрочем, в следующий миг юношу посетила вполне здравая мысль, что он назвал бы его красивым даже в бытность свою простым инструментом. Не из-за каких-то внешних качеств, а из-за того тёплого чувства покоя, которое вызывало его присутствие. И сейчас это впечатление, подкреплённое образом, только усилилось. Стоило Туманному владыке войти в свои покои, как он замер от удивления. Прямо перед ним стоял совершенно незнакомый человек. Совсем юный паренёк с тонкими и изящными чертами лица, облачённый в строгие чёрные одежды, а на поясе у него вместо обычных украшений ровным рядком висели семь шёлковых кисточек, какими обычно украшают мечи или музыкальные инструменты. — Кто ты? — строгим голосом спросил мужчина, пристально изучая человека, осмелившегося нарушить один из строжайших запретов храма и проникнуть туда, где не позволено находиться даже лучшим ученикам. Не дождавшись ответа, он прибавил ещё один вопрос: — Каким образом ты пробрался сюда? Даже при том, что достаточно давно Туманный владыка позволил восходить на гору Туманов тем, кто желал научиться тайному знанию или улучшить своё мастерство владения оружием, он по-прежнему оставался довольно нелюдимым. Некоторые части его храма, где он нередко проводил время в уединении, оставались запретными для тех, кто уже стал его учениками или только проходит испытания духа. К таким местам относились, разумеется, и личные покои бессмертного, в которых не дозволялось появляться никому, кроме него самого. Более того, запретное пространство было надёжно защищено заклятием того же рода, что и скрывающее ото всех путь на вершину горы Туманов. Таким образом, даже если бы кто и осмелился нарушить правила храма, он мог исходить всю гору вдоль и поперёк, но не сумел бы потревожить покой наставника. Поэтому совсем не удивительно, отчего Туманный владыка оказался так поражён увиденным. — Вы сами принесли меня сюда, господин, — мягким и мелодичным голосом отозвался юноша, смотря на него ясными глазами, выражение которых было невозможно прочитать. Туманный владыка промедлил с ответом, не припоминая за собой привычки приносить в свои покои неизвестных мужчин. Что-то в голосе этого юноши показалось ему знакомым, но он совершенно точно никогда не встречал его прежде. И тут взгляд бессмертного упал на стол, где раньше стоял гуцинь. Сейчас там было пусто. Мужчина окинул взглядом юношу, задержавшись на шёлковых кистях и вышитых на вороте и рукавах узорах. Посмотрел в тёмные глаза, внимательно изучающие его самого. — Гуцинь? — сам себе не веря выдохнул Туманный владыка. На губах юноши расцвела тёплая улыбка.