Первозданная слава

Время для рефлексий и глубоких раздумий было не слишком подходящее: пусть невыгодного и несвоевременного конфликта с Нириастарэ удалось избежать [и можно было не бояться кровной мести – Фаларел не потрудился оставить наследников-мужчин, зато претендентов на освободившийся трон среди знати появилось очень много], Умарила ожидали другие, не менее важные дела. Поддержка знати у него была, и была давно, однако о простом народе не стоило забывать – у их слов и языков есть своя сила. Нужно было избежать распространения нелестных слухов, нужно было как-то отвлечь эти самые языки чем-нибудь… или отсечь, если зайдёт слишком далеко [что, конечно, нежелательно, но иногда неизбежно]. Какая удача, что всё совпало со временем сбора маиса: хороший урожай и некоторые поблажки земледельцам и торговцами могли бы сослужить неплохую службу. Ещё следовало отправить послания сёстрам и объясниться прежде, чем их настигнут искажённые сплетни и слухи. Столько дел… необходимость действовать решительно Умарила бодрила и будоражила, однако спустя некоторое время он начинал ловить себя на тревожных и горестных размышлениях. Чаще всего они настигали его в саду, во время вечерней прогулки, когда Магнус не затмевал более взор, и безбрежное Забвение смотрело в Мундус со всей полнотой и чернотой. Статуй от его отца осталось немного – Эльманел не был ценителем этого искусства, да и слишком редко посещал сады. Тем не менее, скульптуры-из-плоти у него были, и они увековечивали победы – яркие, красивые и чудовищные. Ведь они у отца тоже были. Так когда же всё изменилось? Умарил задавал этот вопрос, разглядывая причудливые, витиеватые соединения золочёного серебра и волокон изменённой, заговорённой от разложения плоти, и блеск граней багровых, почти чёрных гранатов, вживлённых статуе вместо глаз. В ней отец запечатлел предводителя мятежа в Бельдабуро, поднимающего дерзких своих сторонников – ныне мёртвых, раздавленных и навеки прикованных к мраморному пьедесталу на радость победителю. Умарил тогда был ещё мальчишкой, и смутно помнил то неспокойное время, но знал, что тогдашний противник Эльманела был хитёр, умён и опасен. И всё же отец даже не подумал отступать и позволять кому-либо втаптывать свою честь в пыль. Зато Умарил помнил, как рассматривал этот самый пьедестал, когда статуи ещё не было: тогда он казался ему слишком маленьким, чтобы уместить всё величие отцовской победы. Кажется, Умарил гордился… Что такого случилось в последние годы, что заставило отца утратить душевный огонь? Почему он увядал, с каждым месяцем становился всё податливей и слабее, и его решения становились всё странней, пока Эльманел не пал так низко, что собирался отказаться от дуэли с другим королём и дать повод соседним городам сомневаться в его могуществе? Слабых соседей короли-маги охотно и без промедлений пожирали – таков закон Срединных земель, и глупо было надеяться… Умарил скривился, прервав поток-воспоминание. Влажный ветер, уже свободный от дневного тепла, дохнул в лицо прохладой и сладко-кислым запахом ночных цветов, что росли в глубине сада. Он бордил и будоражил... совсем как необходимость заняться делом. Что толку от размышлений, если дело – сделано, и больше Эльманел никогда не примет /неправильное/ решение? Гораздо важнее ныне разобраться с последствиями своего, правильного выбора.