Первозданная слава

Золотой берег и его столица стояли у королей Мискарканда костью в горле с тех самых пор, как Нэрнамо Речной Призрак расколол Великое Западное Королевство, отобрал прибрежные земли и сделал его просто королевством. Войны между Малатаром и Мискаркандом то вспыхивали, то затухали, соглашения то подписывались, то разрывались — два ягуара всё никак не могли решить, кто из них сильнее и главнее, потому периодически сцеплялись, портили друг другу шкуры, угрожающе скалили клыки, пускали кровь, а потом удалялись каждый на своё дерево, зализывали раны и многозначительно переглядывались, выжидая момент для очередного нападения. Соседи следили за заигрываниями с интересом — маленьким травоядным выгоднее, когда хищники жрут друг друга, — а противостоянию всё не было конца. Мискарканд никогда не смирится с тем, что сделал Нэрнамо. Малатар никогда не отдаст давно захваченные и ассимилированные территории. Умарил считал, что ситуация дошла до абсурда ещё до его рождения, и, став королём, решил что-то менять. Неплохо было бы наконец завоевать проклятый город-перекрёсток, но для этого требовались силы, время, солдаты, маги, провизия, оружие, союзники, готовые пойти войной. Нет, всё это имелось, но не в том количестве. Пока что. Конечно, во всём были свои плюсы, и распри не стали исключением: даже королём Умарил сделался, не в последнюю очередь благодаря очередной войне. Малатар был ослаблен, Фаларел Ветровей решил воспользоваться случаем, Эльманел неизвестно чего убоялся [даже аура его потускнела] и чуть было не спровоцировал войну с Нириастарэ, Умарил взял корону в свои руки, всё закружилось… что ж, Хадхул предупреждал, что инициатива подобного рода наказуема. Ха, старый коршун ещё посмеивался, что Умарил пожалеет о том, что так рано взошел на престол! Но он не жалел — просто хотел обеспечить себе время, чтобы разобраться с внутренними проблемами и не ожидать при этом нападения извне. Обстоятельства складывались крайне благоприятно: наступал сезон сбора урожая, недруг был ослаблен, а перспектива заключить союз с Варондо зрела и не думала даже увядать. Умарил сватался к Норенлатте, средней дочери тамошнего короля, ещё весной, но сделку пришлось отложить из-за обострившейся ситуации с Мискаркандом. Союз с Варондо представлялся выгодным: это был богатый край с несколькими рудниками и шахтами, с сильными воинами и хорошими связями с кланами озера Румаре, и, кроме прочего, находился в тылу Мискарканда. Умарил решил продолжить работать в уже заданном направлении — это казалось ему отличной идеей. На тот момент все его планы виделись ему отличными, к тому же, гадания на воде и крови прочили стремительный успех [гадания на воде и на крови не лгали, особенно потомкам Речного Призрака]. Король Сейалтамир Златочёт чуял хорошие сделки нутром. Они быстро сошлись во взглядах, а Норенлатта приняла дары: расшитые ткани, редкие альтмерские благовония, шкуры ягуаров и пантер, перстни и браслеты. Драгоценного металла Умарил не жалел — Золотой берег не просто так носил своё название, богатый прибрежными россыпями золота и камней. Не всё шло гладко — шпионы Мискарканда несколько раз пытались сорвать переговоры, но Умарилу всегда удавалось опередить их и предотвратить нежелательные последствия их козней. К середине Руки Дождя, когда отцвели рассветные розы, решено было начать проведение церемоний. Много, просто невероятно много церемоний — ведь всё, что не получено во время войны и не оплачено кровью, должно иметь свою цену. Сначала совершался ритуал передачи земли — Умарил отдавал в пользование богатый и легко разрабатываемый медный рудник, на который Сейалтамир давно засматривался. За процессом и совершением надлежащих ритуалов следили жрецы З'ена, одетые в кожи и маски ящериц, символов урожая и богатства. Четырежды они вбивали в землю освящённые колья, четырежды взывали к богу плодородия и четырежды Умарил окроплял колья жертвенным маслом [ибо четыре было числом З'ена-Господина-Жатвы, числом стабильности, земли и порядка]. Затем Сейалтамир по древней традиции одаривал его мирскими благами, чтобы оплатить "дискомфорт от потери земли", и они делили пищу: маисовый хлеб, медовый нектар, фрукты, специи и курительные смеси. Иногда ритуал передачи земли мог длиться до ночи, а затем продолжаться на следующий день — всё зависело от решений жрецов, которые руководствовались символами, являвшимися им во время священнодействий. К счастью, на этот раз З'ен ниспослал все нужные символы вовремя — можно было уловить колебания энергии в очерченном кольями пространстве, — ритуал завершился до захода солнца, и Умарил переместился в Малатар, практически не чувствуя усталости. Практически. О, церемонии утомляли его больше всего, но они были необходимы, а потому выполнялись в соответствии со строгими правилами, которые не терпели нарушений. На следующий день Сейалтамир передавал ему сотню рабов. О, он воистину был хорош в сделках и знал, что предложить — большая часть рабов была из бойчи, неотмеченных видимыми несовершенствами. Он также передавал символический жезл власти над собственностью, украшенный ритуальными знаками. За процессом наблюдали жрецы аспекта З'ена, связанного с торговлей, и всё походило больше на сделку, чем на священнодействие, но в таких случаях одно равняется другому. Умарил наблюдал за Норенлаттой и увиденное ему не нравилось. Всё она делала с неохотой: стояла, сидела, смотрела с таким выражением лица, будто всем делала огромное одолжение. Ему в том числе. На третий день начинались свадебные ритуалы и торжества — сначала в Варондо, где женщину передавали из рук отца в руки мужа с символическими переговорами. Конечно, все вопросы были улажены задолго до церемонии, но традиции требовали торга. Далее они получали благословения плодородия и мирской власти, принося в жертву З'ену благовония, масла, едва бьющиеся сердца специально выращенных для этой цели животных и собственную кровь. По правде, это было даже скучно. Умарил знал, что восточные айлейды проводят бракосочетания совершенно иными способами: бьются на объятых пламенем клинках до первой крови, публично отдаются страсти, танцуют и беснуются от заката до рассвета на протяжении трёх дней, подпитываемые особыми зельями и курительными смесями. Глядя на каменно-холодное лицо будущей супруги, он гадал: смогла бы она сохранить это выражение, если бы празднество проходило именно так. Норенлатта была недурна собой, но и не ослепляла красотой — тонкокостная, изящная, светлокожая, с вытянутым лицом и светло-зелёными узкими глазами. Обычная. Вполне соответствующая. На фоне богатых одежд, сплетённых из серебра и тонкого небесно-голубого шёлка с узорами в виде птиц, перьев и цветов, и украшений с аквамаринами, она и вовсе терялась, напоминая скорее наряженную статую, чем живую женщину. Возможно, частично положение спасла бы улыбка, хотя бы лёгкая, но Норенлатта категорически не желала улыбаться, предпочитая выносить тяготы дня с каменным выражением лица. К концу церемоний первого дня это начало раздражать, поэтому Умарил решил, что неплохо бы поговорить с ней, но возможности так и не представилось. Слишком уж много глаз, ушей и прочих нежелательных частей других меров, чтобы обсуждать что-то важное, [а хорошие отношения с будущей супругой казались Умарилу достаточно важными] а общение с помощью магической проекции, бестелесно, могло только ухудшить всё. На второй день торжества проходили в Малатаре, где Норенлатта переставала быть средней дочерью Сейалтамира Златочёта и становилась первой супругой Умарила Неоперённого. Ещё больше церемоний, ещё больше даров, на этот раз получаемых, вновь Сейалтамир вручал ему символический жезл власти, вновь приносились жертвы и давались обещания на крови и магии. Кроме прочего, они с Норенлаттой должны были пустить друг другу кровь и смешать её в чаше из солнечного камня, увитой виноградной лозой, и шесть раз прочесть клятву-заклинание [ибо шесть было числом гармонии и созидания, и объединяло в себе мужское и женское начало]. Норенлатта в этот день сменила серебро и небесную лазурь на золото и зелень. В диадеме сверкали не аквамарины, но жёлтые, почти оранжевые сапфиры и несколько зелёных алмазов. Яркие, насыщенные оттенки совершенно не шли к её светлой коже и глазам, но выглядела она богато. Руки у неё были холодные и мелко дрожали — не смогла даже рассечь его ладонь с первого раза достаточно глубоко, потому рана получилась вдвойне болючая. Умарил, конечно, залечил её пару мгновений спустя, но осадок остался. На её выражение лица он не смотрел… насмотрелся уже. Если хочет строить из себя страдалицу, пусть строит — он повода не давал и плохо понимал, чем такая реакция могла быть вызвана. С обрядом смешивания крови завершилась только ритуальная часть — впереди были празднества, и пир, и танцы, и музыка, и прочие забавы до полуночи. После полуночи жрецы Магнуса заряжали велкиндские камни и малые кристаллы для послезавтрашней церемонии коронования и нуждались в тишине и чистом звёздном свете, потому мирские дела должны были утихнуть к тому времени, чтобы не засорять пространство выбросами неподходящей энергетики [поскольку З'ен-Господин-Жатвы, связанный с Ареной и смертностью, и Магнус-Архитектор, связанный с Этериусом и бессмертием, даруют свои благословения раздельно, оставляя право объединять тому, кто заключил в себе мимолётность и вечность и принял их дары, потому ритуалы их не могут проводиться в один день и должны разделяться пустыми днями тишины]. Однако время отдыха ещё не пришло. Время терялось и заплеталось в голосах и музыке, в танцах и переливах медового нектара, мерцании разноцветных магических огней, путавшихся в витках лиан, и запахах специй, дразнивших глотку. Слуги распылили праздничные яркие пигменты, и многим пришлось создать лёгкие текучие щиты, чтобы частички не попали на лицо и не впитались в ткань одежд [те же, кто не смог этого сделать — рабы, стоявшие подле господ, — либо закрывались руками, либо надрывно кашляли, но это никому не мешало, напротив, подавляющему большинству казалось забавным]. После он завёл разговор с Норенлаттой — ничего особенного, просто чтобы понять её настроения, однако она была подчёркнуто сдержана и отвечала коротко, будто нехотя, потому бесплодный разговор быстро наскучил. К счастью, Умарил мог и говорить, и смотреть по сторонам, распараллеливая сознание, а потому, болтая, наблюдал за праздником с улыбкой и лёгким прищуром. Хальринея, его младшая сестра, совсем юная, ещё не прошедшая обряд совершеннолетия, изящно танцевала, и разноцветные ленты и золотые нити струились в её тёмных волосах. Из всех сестёр лишь она однозначно и бесспорно поддержала его решение свергнуть Эльманела, старшие же — Элвана и Силести, уже выданные замуж за королей полисов Линдаи и Вендир соответственно, и Ранруна, вернувшаяся по такому случаю из Нилаты, — отнеслись к нему с большим недоверием, однако Умарил сумел убедить их, что так будет лучше. По крайней мере, все три присутствовали на торжестве и явно наслаждались происходящим [а шпионы докладывали, что ни одна из них не планировала ничего дурного]. Ближе к концу, когда звёзды светили особенно ярко, один из приглашённых вассалов Сейатамира чем-то оскорбил Хадхула. Инцидент минул без неудобных потерь — вассал быстро сдался под напором, принёс глубочайшие извинения и удалился залечивать ожог. Учитывая темперамент Огненного короля, он ещё очень легко отделался. Умарил был даже благодарен ему за сдержанность [не хотелось бы испортить атмосферу обугленным трупом и недовольным союзником], хотя не совсем понимал, с чего бы Хадхулу её проявлять. Огненный король, один из старейших королей, делал всё, что хотел: живьём сжигал неугодных на месте, казнил подданных по расписанию, жарил младенцев [во всех смыслах], вдохновлённо поклонялся Лорду Бритв и красного напитка, по любому поводу употреблял особые вещества, даровавшие ему видения нескончаемых и невообразимых пыток, почти не принимал приглашения других королей и сохранял стойкий нейтралитет, не вступая в союзы и не вмешиваясь в войны соседей. И всё же Хадхул посетил это торжество. Да что там, он неожиданно поддержал Умарила после дуэли с Фаларелом и после давал советы. Сдобренные насмешливым снисхождением, но дельные. По большей части. Умарил подозревал, что дело было скорее в его внешнем сходстве и родстве с Нэрнамо или в чём-то подобном. Слухи ходили разные, но Умарил точно знал, что его дед поддерживал с Хадхулом на удивление дружественные отношения. Даже слишком дружественные. Однако праздники имели свойство заканчиваться. Пришло время отдыха и тишины, а для Умарила и Норенлатты — время брачной ночи. Не то чтобы он ждал этого с особым нетерпением, но соитие тоже было частью церемонии, когда женщина принимала истинное семя своего мужа и окончательно вписывалась в кровную линию. Соитию предшествовали другие приготовления, кроме прочего включавшие втирание в кожу масел и раскуривание благовоний, равно возбуждающих и умиротворяющих. Душой и телом Умарил был готов. Норенлатта же явно готова была лишь телом, а на прямые вопросы о её смятении отнекивалась и отмалчивалась, потому Умарил взял её, как того требовали обычаи [и потому, что нужно было сбросить напряжение и усталость минувшего дня]. В причинах её отчуждённости он так и не разобрался, списав всё на женский изменчивый нрав, однако вскоре они пришли к взаимопониманию. Норенлатта была проницательна, последовательна, быстро освоилась и на диво хорошо смотрелась, занятая делами полиса. Вместе они не спали, но так было даже лучше. Норенлатта не хотела близости, брать её силой не было ни необходимости, ни желания, и Умарила вполне устраивало наличие рабынь и рабов для утех и любовника для души. Союз с Варондо действительно приносил плоды, Мискарканд, вдруг оказавшийся зажатым между двумя королями, не бросал ему вызов, а потому Умарил продолжал считать свою идею и её исполнение отличными. Пока не грянул гром.