Первозданная слава

Почти три десятилетия — срок совсем небольшой, особенно для королей-магов, которые продлевают жизнь изменением плоти и тянут время во всех известных смыслах. Иногда принятие решений затягивалось на полвека, а то и на век. Или на два. Им некуда спешить. Умарил же, молодой и как всегда деятельный, многое успел и своим лучшим достижением считал союз с Баламатом. Пользуясь влиянием тестя, он наладил дела с дальним севером, а затем, поддержав королевство в войне с Молаваром и получив свою долю от захваченных ресурсов, выдал замуж за тамошнего короля свою третью сестру, Ранруну. Поначалу она противилась, даже грозилась наслать на Умарила полчища даэдра, готовых разодрать его на части — вот что случается, когда твоя сестра владеет колдовством так, что некоторые маги от зависти вырвали бы себе глаза, если бы знали, — но затем успокоилась. Даже прислала гонцов с благодарностями и подарками. Даже не отравленными. Видимо, супружеская жизнь превзошла её ожидания. Будто Умарил отдал бы её какому-нибудь недостойному ничтожеству! Хотя между ними никогда не возникало тёплых родственных чувств, сёстры были слишком ценным ресурсом, чтобы разбрасываться ими из банального желания испортить жизнь. О, он на собственном опыте знал, как неподходящий супруг или супруга может утомлять. Норенлатта действительно хорошо освоилась и со временем могла бы стать неплохой королевой Малатара. Она была достаточно умна, внимательна и не выходила за рамки. К сожалению, все её умственные способности и таланты мигом исчезали, когда дело касалось Умарила. Зато появлялись плохо скрываемая досада, нервозность, печаль, а позднее и чуть более странное, но безобидное поведение поведение, которое Умарил снисходительно позволял: мало ли, какие финдроты водятся в головах — пусть развлекается, пока это не касается благополучия полиса; тем более, что пару лет спустя Норенлатта успокоилась. Удивительно, что она так и не примирилась с ним, хотя он не сделал ей ровным счётом ничего. Разве он насиловал её? Захватил её город, перерезал всю родню, соорудил из любимой служанки атронаха-из-плоти? Убил её детей и сделал из них статуи? Ничего такого Умарил не помнил, а он склонен был доверять своей памяти. Видимо, Норенлатта добровольно выбрала путь супруги-страдалицы. Какая жалость, что ему было всё равно. Умарил как раз взял в наложницы двух прекрасных дочерей короля Нириастарэ — о, преемник Фаларела Ветровея готов был дорого платить за сохранение независимости, пусть и чисто формальной, — и у него всё ещё был Нарилмор. Спустя столько лет, Умарил мог бы и дальше не обращать внимания на её воодушевленные попытки испортить самой себе жизнь, если бы спустя столь продолжительное время не заметил деятельности, подозрительно похожей на планирование убийства. Обычно, если жёны хотели избавиться от мужей, они делали это в первые годы после свадьбы: эмоциональные существа, не могли долго сдерживаться; но Норенлатта проявила чудеса выдержки. Поначалу было даже интересно, как она подойдёт к исполнению, но он быстро разочаровался. К убийству своего отца Умарил готовился с расчётом и старанием: подготовил так, чтобы всё прошло гладко, быстро и с минимальными разрушениями. Норенлатта, видимо, действовала из одного желания избавиться. Она стала странной. Неприемлемо странной. То становилась более покладистой, приветливой, но скованной в движениях и словах; то подолгу смотрела на пустые стены, обхватив себя руками. Осмотревший её мистик не заметил следов даэдрического влияния, а Норенлатта жутко оскорбилась, заявила, что не позволит обращаться с собой, как с полоумной. Затихла на некоторое время — и усиленно начала готовиться к своему "делу". Норенлатта пришла к нему в покои, когда Умарил ждал своих новых наложниц. Отослала рабов. На ней хорошо смотрелись нежные цвета и лёгкие ткани, не скрывающие изгибов тела. Никаких украшений — только чаша с фруктами и кувшин с питьём. Странный блеск в глазах, движения то вялые, то слишком резкие. Затем она начала объясняться: что-то про то, что негоже супругам жить в ссоре. О, лучше бы молчала: получалось у неё плохо. Вино отравлено. Это он и так понял, а кольцо, специально зачарованное для выявления ядов, только подтвердило догадку. Занятная вещь — и красивая, не без этого. Две птицы, соединившись крыльями, в клювах держали бирюзу, которая так потемнела, что стала серой, почти чёрной. Видимо, концентрация настолько высока, что можно отравиться, просто подышав испарениями. Умарил дал Норенлатте закончить, дал сесть на постель, затем улыбнулся, позволил прикоснуться к себе и даже снять один из перстней. Его и правда интересовало, как далеко она зайдёт, прежде чем поймёт, что он знает. Если она рассчитывала, что без защитного зачарования он сделается более уязвимым, то просчиталась — как минимум кольца в сосках и пупке зачарованы на дополнительное сопротивление магии и всегда активны с тех пор, как Умарил начал подозревать её. Норенлатта об этих украшениях, конечно, не знала, судя по тому, что попыталась околдовать его. Это было страннее всего: отчаянная попытка втиснуться в подкорку его мозга, в которую Норенлатта вложила неоправданно много сил. Заклинания иллюзий коварны и требовательны — сознание иллюзиониста должно оставаться кристально ясным и сконцентрированным, а её разум, видимо, постигло помутнение. В глазах её мелькнуло понимание, но было слишком поздно. Парализовать одним движением мышц не так уж сложно, если уметь направлять свою волю и силу. Умарил поразмыслил: Норенлатта разозлила его так, что он мог бы убить её, но не хотел: слишком уж много проблем и потерь это повлечёт. А вот обезопасить, подавить магию и волю, а затем как-нибудь избавиться, не вызывая лишних волнений показалось хорошей идеей. Слегла бы с "лихорадкой", перед которой целители оказались бы бессильны. Такое случается даже среди приближённых к королям. Но прежде — указать место. И, желательно, при этом сломать, чтобы подавляющие чары легли лучше. Нащупать нужный поводок ещё легче — это его дворец, его город, здесь все подвластны ему. В том числе и любимая рабыня Норенлатты. Опрометчиво было привязываться к столь хрупкой вещи, опрометчиво было оставлять её на виду. Норенлатта даже начала наряжать её в собственные одежды и позволяла ей есть в своих покоях. Отвратительно. Он давно начал раздумывать, как можно использовать этот рычаг давления в случае чего, и не мог выбрать между показательной, кровавой расправой над неоправданно возвышенной рабыней и элегантной, тихой ликвидацией, но склонялся к последней. Конечно, публичное более унизительно, но нежданный удар болезненней. К счастью, Норенлатта сама дала ему отличную возможность. Даже яд принесла сама. Повинуясь мысленным командам, рабыня-бойчи вошла в покои, не поднимая взгляда. Безвольное, жалкое существо, даром, что с примесью крови салиачи, не способное даже подумать о сопротивлении. Она выпила всё вино, что было в бокале. — А ведь я даже думал, что ты умна, Норенлатта, — Умарил улыбнулся и сокрушённо покачал головой, хотя разочарования и близко не чувствовал. Только любопытство. — Посмотрим, что ты уготовила для меня. На это Норенлатта ответила попыткой сбросить паралич, но не преуспела. Теперь рабыню не спасти, даже если сейчас же наколдовать сопротивление ядам. Слишком велика концентрация. Ах, она выбрала ему болезненную смерть! Рабыня давилась сначала воздухом, после — кровью, надрывно кашляла, хватаясь за горло, затем рухнула на пол и судорожно вцепилась Норенлатте в ногу. Когда несколько капель случайно попали Умарилу на руку, он скривился и вытер их о постель. — Чем я тебе так не угодил, дорогая моя супруга? — он встал, переступив через почти мёртвое тело. Норенлатта наградила его тяжёлым, пронзительным взглядом. — Тебе было позволено всё, и вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, ты решилась на эту сомнительную затею. Я хочу знать, почему. Умарил убрал паралич с голосовых связок, ожидая гневных, бессмысленных оскорблений, но Норенлатта только сморгнула слёзы, медленно выдохнула и заговорила неожиданно спокойно, смотря ему в грудь, в район магнусового сплетения: — У меня были видения с тех пор, как ты взял корону Малатара. Я видела, как ты убил моего отца, и моего брата, и моих сестёр, и их мужей, и их детей. Я видела, как реки стали багровыми от нашей крови, как пошесть покрыла наши земли, как само время обратилось против нас — и ты был в центре всего, и ты стоял там, как первопричина, и не помешал, — голос её менялся, под конец вибрируя так, как не свойственно голосам смертных. — Ты всё разрушил, всё утрачено из-за тебя. — В жизни не слышал более жалкого бреда, — прервал её Умарил. — Тебя околдовали слуги Вермины, или Азуры, или даже Безумной Звезды, — мало ли падомаиков, которым свойственно управлять смертными через сны, — а ты повелась, как безмозглая дикарка. Значит, придворный мистик ошибся. В таких вопросах это непростительно и стоит заметить его. Или казнить, чтобы преемник подходил к работе ответственней. — Это была не Вермина, и не Азура, и не Шеогорат. Я бы почувствовала болотную гниль, или розы, или миазмы безумия, — Норенлатта ненадолго замолчала; её лицо немного подрагивало либо от душевных терзаний, либо от злости. Кажется, такое и раньше случалось, но Умарилу было всё равно. — Только свет, и кровь, и смерть, и разрушение. Каждую ночь, все эти годы... Когда-то я предупреждала отца, и сначала он согласился, что тебя нужно убить, а затем передумал. Посчитал, что союз с тобой более выгоден, чем твоя смерть и её последствия. Потом видения прекратились, на время, на несколько спокойных чудесных лет, и я даже думала, что… неважно. Я знаю, что я видела, и знаю, что должна сделать. — И что же ты собираешься сделать? — Уже сделала. Видишь ли, мой отец… по-своему любит нас, своих дочерей. Пусть это станет твоей погибелью. Норенлатта всё же сбросила паралич, выждав подходящий момент. Умарил наколдовал по коже эбонитовую плоть, но призванный кинжал предназначался не ему. Точный удар и мгновенная смерть. Не помог бы даже лучший лекарь, если бы был рядом. Норенлатта действительно знала, что делает. *** — По итогу: Сейатамир убил всех моих гонцов, вернул их головы, наполненные ядовитыми змеями, и пообещал сделать из моего черепа новую ритуальную маску. Видимо, Норенлатта послала ему красочную предсмертную записку, где обвинила меня в своей смерти. Не ожидал, что мой мастер над шпионами пропустит такое. — Ты слишком весел, тебе не кажется? — Нарилмор, непривычно бледный и тихий, вздохнул. — Я не весел. Я решителен, — Умарил улыбнулся. Его немного пьянила вся ситуация. В худшем смысле пьянила: горячая кровь мешала думать. — Признай, я честно пытался объясниться с ним, но получил в ответ только упрямое нежелание слышать. Он даже не использовал приложенный камень памяти, чтобы ознакомиться с настоящими обстоятельствами смерти Норенлатты! Даже не потребовал её тело. Если ничего не изменится, пополню сад ещё одной статуей — у меня уже есть подходящая идея и эскиз. Изумруды, змеи, безликость. Филигрань, как она носила. Она законсервирована в стазисе. Умарил какой-то частью себя ещё надеялся, что Сейатамир одумается и прислушается к доводам разума, но понимал — вряд ли. Наверняка Норенлатта позаботилась о том, чтобы в голове его и в сердце всё место заняли гнев и ненависть. Умарил готов был признать, что недооценил её: помутнение сделало её более отчаянной, но не глупой. Норенлатта, может быть, и надеялась, что он купится на её представление, но не забыла о запасном пути. Это признание стоило ему дорого, но король, который не анализирует и не понимает свои ошибки, всё равно что уже мёртв. — Это лишнее. Скажи, что сам знаешь, что это лишнее, — Нарилмор ответил ему долгим тревожным взглядом. Он всегда охлаждал Умарила, насколько это было возможно, и потому был неоценим в такие моменты. — Не зли его ещё больше. Благодаря бракам дочерей и удачным соглашениям у Сейатамира бесчётное количество союзников, а если он объединится с Мискаркандом, будет совсем туго. Город-перекрёсток расцвёл за время мира. — И Малатар тоже, не забывай. Я даже соскучился по ощущению назревающей войны, хоть это и не приносит мне особой радости. Если Сейатамир хочет крови, он ею захлебнётся. Нарилмор помолчал, обеспокоено прокручивая один из перстней вокруг пальца. Умарил сел напротив него, жестом приманив из корзины фрукт. — Не знаю. Я чувствую, что… здесь что-то не так, но когда начинаю анализировать, мысль ускользает. — Может, тебе ещё и видения какие-нибудь приходят? Одной сумасшедшей мне уже хватило, Нарилмор, поэтому будь благоразумен. На моей стороне достаточно союзников, казна полна так, что можно снарядить не армию даже, а половину Сирода. Я не проиграю. Умарил немного лукавил, но не мог иначе: король должен воплощать силу и уверенность, вдохновлять примером, иначе никакое золото и никакие армии не спасут. Помогало то, что он чувствовал — победа за ним, и она готова расправить лучезарные крылья.