Безумие

Сначала Джи вообще подумал, что ему померещилось. Вокруг туда-сюда сновали люди, кто-то что-то выкрикивал, а он, бестолково оглядываясь, брел следом за группой. Потом, наконец, кровь ударила в голову, сознание вернулось из состояния прострации, а сердце часто-часто забилось где-то в горле. Он поймал за рукав своего приятеля. - Ты Его... видел? - Клим дышал как после длительной гонки. - Э... Чего? Слышишь, че: на – неси гитару, не мне одному надрываться тут. Он сбросил инструмент в черном тряпочном чехле, и Клим пошатнулся, поймав его обеими руками. - Эй! Глядите, я вижу его! - заверещала Марта, их гример, и все, ещё ничего толком не понимая, как по мановению волшебной палочки кинулись к окну, у которого девушка стояла. - Ротта, Рено! Девчи, девчи, это Ротта! Эй, Мич, Мич, это Ротта! Иди сюда, Миич! Сюда иди, говорю! - рявкнула она. Уже спустя несколько секунд эти вопли были заглушены десятками голосов. Толпа припечатала Клима боком к стенке всего в трех шагах от злосчастного окна. Он выпустил из похолодевших от волнения ладоней чехол с гитарой, аккуратно запихал его под подоконник, а сам ринулся к окну, яростно распихивая всех на своем пути. Пробрался он в самый последний момент, но без особых проблем: основная давка переместилась к двери, потому что желающих выбраться стало слишком много. С высоты пятого этажа можно было разглядеть лишь фигуры тех людей, которых молодой человек заметил через окно автобуса. Лица Рено не было видно, тот стоял слишком далеко. Один из спутников всеобщего кумира коснулся его плеча и кивнул вверх, по направлению к корпусу санатория. Мужчина поднял голову, и тут же со всех сторон комнаты послышался ошеломленный визг - смотрел он прямо в то окно, где образовалось столпотворение. Клим вскрикнул, испытав уже знакомое болезненное ощущение: ему опять показалось, что прожигающий взгляд скользнул по лицу. Но наваждение исчезло точно так же, как и в первый раз - быстро, буквально секунду спустя. - Уходит! Он уходит, скорее! Клим отступил от подоконника, и его тут же снесло толпой к противоположной стене, ведь к выходу все кинулись с новыми силами, мечтая успеть растерзать вожделенного музыканта на мелкие кусочки, так что через несколько ощутимых толчков, ругательств и оглушительных девичьих причитаний эта орава выбралась наружу, оставив Клима и гитару в полном одиночестве. Парень съехал по стенке и сжал волосы в трясущихся ледяных ладонях. Всё его тело колотило, как в лихорадке. Он, в самом деле - он. Здесь. Не может быть. Этого просто не может быть. Просто не может быть... К вечеру все относительно угомонились - сказалась повышенная бдительность многочисленных охранников. В холл группы от эстрадного центра то и дело возвращали расстроенную молодежь, предпринявшую неудачные попытки проникнуть в корпус, где по всеобщим предположениям мог остановиться на ночь Рено. Санаторий был просто огромный, а лазутчиков - неохватно много. Если вспомнить, то одних исполнителей было сто пятьдесят человек, а учитывая всевозможных гримеров, костюмеров, группы подтанцовки и некоторых лиц, которым удалось проникнуть на состязания по блату и без всякой особой задачи, то выходило чуть ли не три сотни абсолютно озверевших молодых людей. Даже те, кто не особо любил музыку нагрянувшей знаменитости, пришли в состояние какого-то внутреннего восторженного подъема. И охранники, бесчисленное количество раз повторившие угрозу запереть конкурсантов в номерах как маленьких, наконец-то ее осуществили. Теперь все галдели в замкнутом пространстве, метались по комнатам, устраивали бои подушками, чтобы как-то выпустить внезапно вспыхнувшие эмоции, ругались и спорили, не переставая при этом смеяться. Девчонки даже попробовали, валяя дурака, связать казенные простыни, чтобы по ним спуститься вниз с пятого этажа. Но самодельный канат не внушил никакого доверия и был брошен где-то в углу коридора. Во всеобщем сумасшествии не принимал участия один лишь Клим, и это было странно. Все знали о его любви к композициям Рено, но безысходная поза, которую парень принял, лежа ничком на своей кровати, никак не соответствовала образу первого фаната на деревне. Правда, нужно отдать Великолепному Джи должное: сначала он метался и бегал, предприняв рекордное количество командных и одиночных вылазок в корпус кумира, даже немножко получил кулаком в нос от раздосадованного служителя порядка. Но потом случилось что-то странное, как обычно бывает, когда получишь по лицу - Джи протрезвел и задумался. Он вдруг четко ощутил свое дрожащее горячее тело, капельки пота на спине и контрастный лед на кончиках пальцев холодных рук. Словно его телом управлял до этого кто-то другой. Уже сидя в номере, молодой человек осознал, что им управляло настоящее сумасшествие. Перед глазами стояло лицо Рено - бледное, с четко проступающими скулами, тонкой полоской твердых неярких губ и цепким, жалящим взглядом. Сколько, сколько прошло времени? Минута? А может быть, час? Сколько потребовалось ему, чтобы осознать, зачем так нужно увидеть кумира? Чтобы, наконец, понять, отчего его колотит, и ощутить, что член стоит. Он возбужден до ужаса, и уже давно! И сразу вспоминаются все "мокрые" сны, где мягкий бархатный голос поет что-то из темноты, затем виднеются вспышки камер и прожекторов, а потом затихают вместе с диким ревом толпы. А затем - руки, губы, жарко, душно, жутко, великолепно и невыносимо... Джи почти чувствовал, как его холодные руки смыкались на теплой бледной шее, желая или задушить, или просто почувствовать тепло. Грудь жаждет ощутить его, юноша мечтает доказать самому себе, что этот человек, его кумир, действительно существует, не фантом, не призрак, не плод воображения и в реальной жизни совсем такой же, каким видится с монитора ноутбука. Все это время... Не музыка, не желание подражать и даже не жажда славы. А голая похоть и единственная мечта - удовлетворить ее. Клим сжимал и разжимал пальцы рук, борясь с собой. Ужасно. Отвратительно. Невыносимо. Он сорвался с места и заметался по комнате. В ушах звенело, перед глазами мелькали красные горячие картинки. Внезапно он зарычал и саданул по двери кулаком, потом заметался вновь, не чувствуя боли от удара. Все это время. Желал только одного человека. Все это время! Вот, оказывается, к чему он стремился! И чего он в итоге добьется? Победы? Ха! Да он осмелится выйти на сцену, только... если кто-нибудь его толкнет, вот! Уже речи нет о том, чтобы что-то спеть и сделать это хорошо! Неудачник! Какой же он неудачник! Тонкая и яркая вспышка гнева и досады на самого себя остановила метания по комнате. Великолепный Джи чувствовал себя обманутым, обведенным вокруг пальца ребенком. На ум просились ассоциации с конфетками, которые оказались совсем не того вкуса, что малыш мечтал ощутить. И никто ведь даже не посмеется над ним - кому он нужен? А эта обманка поставлена на тысячи таких же, а может быть, и вовсе рассчитана только на девушек! Слепленный из воздуха кумир, которым все восхищаются. Нужно что-то делать. Хватит уже! Нельзя все так оставлять! Он вырвался в коридор, едва не снес с петель пострадавшую дверь и, запнувшись о длинную веревку из связанных между собой простыней, громко выругался. Шумевшие в зале товарищи ровным счетом ничего не услышали, когда он довольно зашипел и схватил ее с пола, а потом снова обидел многострадальную дверь пинком ноги. Клим распахнул створки большого деревянного окна, впуская в комнату ночной воздух, и завязал один конец импровизированной тарзанки на оконной перегородке. Затем резко дернул узел на себя, чтобы убедиться, что рама держится крепко. Выброшенная на улицу связка из простыней не достала своим вторым концом до земли, правда, Джи это не остановило. Он обжег ладони, съехав по веревке, и больно хряпнулся задом на землю, пролетев пару метров. К счастью, мягкая вскопанная земля расположенной под окнами клумбы не сломала копчик неудачливого летуна, и тот вскочил на ноги, чтобы броситься наутек, пока никто не заметил свисающей из окна веревки. Ему просто нужно было развеяться. В конце-концов, он и раньше часто устраивал ночные пробежки по городу, чтобы выбить пошлые мысли из дурной головы. Он ведь мужчина, ему непростительно томно вздыхать и дрочить по ночам, представляя себе другого мужчину. Одно дело - слушать музыку Рено, а вот сам Рено пусть остается девушкам! Он же, поди, еще и натурал! Эта мысль сбила бегуна с намеченного пути через сад к морскому пляжу, и юноша остановился, впав в ступор, впервые пожалев, что не читал никаких посвященных кумиру статей. Осознав, что мысли, похоже, гнались за ним так же быстро, как он убегал, а теперь навалились всей тяжестью, Клим снова помчался, ломая на своем пути ветки деревьев и садовых кустов, до крови царапающих горячую кожу. Когда он вылетел на пляж, то уже не сомневался, куда ему двигаться дальше. "На хрен, утоплюсь!" Он ринулся в воду, двигаясь в такт белым щелчкам перед глазами и вспышкам безумия в голове. Когда ступней коснулись волны, Клим вдруг осознал, что не обут - в номере он был одет по-домашнему, в одни лишь мягкие спортивные штаны, и ходил босиком. В этой же весьма подходящей для плаванья одежде он и окунулся в море, которое, увы, было слишком теплым, чтобы снять напряжение. Джи нырнул пару раз с головой, но потом со стоном досады выбрался на берег. Все горело еще сильнее. Если бы кто-нибудь из остальных конкурсантов имел возможность выйти на улицу, то один только черт знает, что бы подумали они о юноше, который брел через сад, придерживаясь рукой за деревья, словно раненный. Мокрый, тяжело дышащий, будто за ним гнался морской монстр, и совершенно обезумевший. Но в саду никого не было и быть не могло, как думал Джи. Именно поэтому он очень удивился, увидев высокую фигуру в свете дальнего фонаря. Человек этот никуда не спешил, и Климу хватило секунды, чтобы понять, кто это. Это он. Парень ни мгновения не потратил на пустые раздумья - тут же рванулся вперед. Рено же несколько секунд смотрел пустым взглядом на приближающегося молодого человека, а потом, не переменившись в лице, развернулся и бросился наутек так, будто для него это было самое привычное дело.