Собранные воедино

Впрочем, до гриффиндорской спальни они так и не доходят, потому что Гермиона думает, что там будет слишком неуютно и слишком… просто слишком. И она хочет побыть одна. Гарри ничего не остается, кроме того, как предложить единственный вариант — неприступную Выручай-комнату. — Это было так… так странно, — признается Гарри, когда она требует от него рассказать, что произошло в классе. Ей страшно, но не знать — еще страшнее. — Сначала все было нормально. Даже когда твое видение с Беллатрисой пропало и заменилось на другое, Снейп сказал, что так бывает — когда боггарт не может выбрать. Потом, когда в твоих воспоминаниях я умер от Авады - это, кстати, было очень неожиданно, — внезапно прерывается он и легонько улыбается — словно ему приятно. Гермиона знает, что ему не словно. — А мне самому, если честно, даже страшно стало. МакГонагалл еще так грустно сказала, что от прошедших через войну другого можно было и не ожидать. Неприятна ее жалость, если честно, - Гарри морщится, сжимая пальцы до побелевших костяшек. - В общем, не важно. После того как ты не применила заклинание и начала просить, чтобы тебя оттуда вытащили, Минерва и Снейп попытались применить какое-то заклинание, но что-то пошло не так и ничего не получилось, — Гарри замолкает, делая глоток воздуха и восстанавливая события — дрожащая, напряженная подруга не шла из памяти. Заплутавший в лабиринте мыслей ребенок. И ужас в ее глазах — как зеркало души. Осознание того, что причиной такого состояние был он сам, внезапно щекочет кожу. — Потом они выгнали всех из класса и меня, естественно, пытались, но… не знаю почему, однако за меня вступился Снейп. Может, увидел во мне что-то, может, просто чтобы я не бесился. Они что-то пытались еще колдовать, но ты, как я понял, слишком сильно поверила в этот кошмар. А когда я схватил тебя за руки, и ты отреагировала, то Минерва решила, что я могу вытащить тебя оттуда, — выпаливает Гарри, чувствуя, как его начинает колотить. Паника и волнения, когда Гермиона не вернулась под нужными заклинаниями, возвращаются. — Это было ужасно, я боялся за тебя. Гермиона молчит около минуты, потому что ситуация настолько непонятная и выбивающаяся за рамки разумного, что ей хочется плакать и одновременно смеяться. Внутри бьется птицей радость и спокойствие, отчего она, не в силах сдерживать себя, обнимает Гарри. — Спасибо тебе. Спасибо, что в очередной раз спас меня, — Гермиона не знает, куда девается ее хладнокровие и нажитая за это время броня, да и не волнуется, если честно. Перед Гарри хочется открыться, хочется хоть раз не бояться сорваться из-за неверно сказанного слова или косого взгляда. Она утыкается ему в грудь и тихо-тихо позволяет себе заплакать. Гарри дрожит — то ли от ее прикосновений, то ли от эмоций, но Гермиона чувствует это и отчего-то становится тепло. Он мягко гладит ее по спине, шепча какие-то глупости и прося не плакать, потому что все хорошо, Гермиона, мы в порядке, ты в порядке, и это самое главное. Гермиона поднимает голову, и в этот момент — а может и намного, намного раньше — Гарри осознает, как сильно ее любит: испуганную, дрожащую, сильную в моменты абсолютного бессилия. Тихие вдохи, редкую улыбку, обжигающие прикосновения. Он заправляет выбившиеся пряди за ухо, ведет пальцами по щеке, каждой частью сознания ощущая, что он делает что-то неправильно, непоправимое, что-то, что приведет к катастрофе. Но Гарри игнорирует интуицию и наклоняется к Гермионе, чтобы осторожно поцеловать, накрывая горячие губы, и это взрывающее, полыхающее, поднимающее из глубины души сотни мурашек. Гермиона замирает, а Гарри не спешит — позволяет ей прислушаться к ощущениям, потому что нет значит нет. У Гермионы губы мягкие, шершавые, в которые хочется впиваться, и один-единственный поцелуй будоражит воображение, отчего Гарри совсем немного хочет, чтобы она сказала да. Гермиона осторожно и даже робко приподнимается, переплетая чужие пальцы со своими и отвечает на поцелуй, неуверенно и нежно, словно боясь сделать что-то неправильно, но они уже нарушили все запреты, которые только можно, куда уж больше. Гарри обхватывает ее за талию и прижимает к себе, не отрывая поцелуя и чувствуя, как рвано выдыхает и дрожит Гермиона. — Извини, я… — скомкано начинает она, отводя взгляд. — Все хорошо. Он поворачивает ее лицо к себе и вновь мягко целует, скользя языком и не позволяя отвлечься на ненужные мысли. Гарри ведет ее к кровати, стоявшей позади и на которой Гермиона отдыхала после произошедшего, осторожно кладет, не разрывая поцелуй. И лишь когда становится тяжело дышать, он отрывается, и внутри Гермионы словно тысячи огней взрываются. У Гарри затуманенный возбужденный взгляд, от этого почему-то становится страшно, но он, словно мгновенно замечая ее переменившийся настрой, осторожно прикусывает мочку уха, опаляя горячим дыханием, целует вену на шее. По коже бегут мурашки, и она невольно податливо выгибается от его прикосновений. Гермиона хочет одновременно продолжения, судорожно выдыхать в приоткрытые губы, потому что это Гарри, он не сделает больно, и все прекратить, не переходить черту. Однако она уже. Гарри поддевает блузку и снимает, расстегивает бюстгалтер, и ей становится совсем неловко, потому что ее тело никогда не было идеальным, потому что та же Пэнси, несмотря на характер, имеет гораздо лучшие формы, потому что Лаванда была права, у нее и завидовать нечему. Она прячет взгляд, стараясь не смотреть на Гарри, но он прикусывает сосок, проводит по нему языком, а другой рукой сжимает вторую грудь, и прикосновения слишком горячие, чтобы этому противиться, поэтому Гермиона тихо стонет и окончательно теряется в ощущениях. И невольно ловит его взгляд — полный желания и восторга. — Прекрати отрицать свою красоту, глупая, — он хрипло шепчет и вновь властно целует, оттягивая губу и проводя языком по ряду зубов. Рукой же параллельно ведет по животу — у Гарри холодные пальцы и прерывистое дыхание. Гермиона чувствует, что он буквально сдерживается из последних сил. Она снимает с него футболку, целует ключицы и спускается вниз, ощущая чужое напряжение. Гарри спускает юбку с бельем и медленно вводит палец, из-за чего Гермиона сжимается и прикусывает губу, чтобы не застонать. Ощущения сводят с ума, внутри все замирает, отчего балансировать становится сложнее. Второй палец ощущается чем-то полубезумным напополам с возбуждением, и она двигает бедрами, позволяя себе несдержанный стон. Гарри наклоняется и жадно целует, ловя губами тихий вдох, а затем осторожно входит, чувствуя мгновенно напрягшуюся Гермиону, однако не прекращает движений — ведет руками по бедрам, гладит живот, отчего она дрожит — тело как в огне, и даже уже боль не ощущается, поэтому Гарри ритмично толкается, чувствуя, что больше не может сдерживаться. Прикосновения становятся все ярче, отчетливее, она негромко стонет, сжимая пальцами чужие плечи, и, наверное, это заводит Гарри еще больше — он ускоряет темп, а Гермиона скользит руками по его животу, притягивает к себе и жарко целует — от нехватки кислорода мир смазывается и дышать все тяжелее, но остановиться невозможно. Оргазм накрывает ее, оставляя перед глазами лишь полный нежности чужой взгляд. Он толкается несколько раз, прежде чем выйти из нее и кончить на белые простыни, а затем рухнуть рядом. Гермиона поворачивается с счастливой улыбкой, потому что это все настолько неправильное в начале, становится удивительно ясным в конце. И уже сама касается чужих губ требовательным поцелуем, прижимаясь к Гарри всем телом, когда он обхватывает ее руками и тянет к себе, кладя руку на волосы и тихо-тихо шепча: — Надеюсь, ты об этом не пожалела. — Она мысленно усмехается — разве возможно о таком жалеть? — С тобой — никогда. *** Когда через неделю по Британии разносится весть, что Национальный герой все-таки решил связать свою жизнь с Гермионой Грейнджер, это вызывает массу взрыва со стороны поклонниц, уже положивших взгляд на него. Гарри приходится долго и муторно отвечать на вопросы журналистов — благо, к нему посылают лишь тактичных и воспитанных, а Гермиона крепко сжимает его ладонь. Минерва косится на их дуэт подозрительно счастливо, словно догадываясь, почему в гриффиндорской башне они так и не появились в тот день, а Снейп лишь недовольно хмурится, когда видит очередную склоку — некоторые девушки Хогвартса не брезгуют флиртом даже с занятыми парнями. Гермиона с удовлетворением отмечает, что Лаванды среди них нет. И хотя ночные кошмары не отступают ни перед какими чувствами, а едкие слова слизеринцев лишь разгораются новыми красками (Драко забавно фыркает, когда видит их вместе — совершенно не аристократично), Гермиона и Гарри есть друг у друга — влюбленные, раненные, потерявшие сами себя, пережившие крушение мира- м н о г о л и к и е и этого хватает, чтобы не сойти с ума.