Имбирный глинтвейн

      Сеул горел огнями, тысячи вывесок и фонариков сливались в огромную кляксу, стоило дать глазам расслабиться. Надо было поскорее снять линзы, но в машине этого всё равно не сделаешь. Дурацкая пробка. Чимин съехал пониже на кресле и поёжился,понимая, что, кажется, салон так и не прогрелся. Дурацкий день! Ужасный. Никакого настроения на Рождество. Айфон горел холодным светом в руке, отражая радостную перепалку двух довольных полудурков, по совместительству его лучших друзей. В глубине души он был рад за них, за всех парней, что смогли оказаться дома на праздник, но у самого настроения просто не было. Не удалось разгрести дела, не удалось отвязаться как остальным. И пускай послезавтра вся группа вновь обязана будет собраться, чтобы провести финальную репетицию для очередного фестиваля, но сейчас он бы и сам отдал последние деньги, чтобы только устроить семье и родным сюрприз в виде себя любимого. Черта с два!       Улицы были шумными от количества народа и гуляний, что шли уже которую неделю, предвещая ночь явления. То тут, то там орали веселые рождественские песни, в витринах всё кричало об акциях и распродажах, к ларькам с тёплым какао стояли длиннющие очереди, и, не смотря на холодные порывы ветра, все были такие счастливые, так улыбались, что на сердце скреблись кошки. И далеко не те прекрасные калико, а какие-то ободранные серые твари, у которых под когтями было немало вредоносных бактерий, поражающих всю нервную систему. Впору было бы забиться в угол самобичевания и просто предаться унынию, но Рождество ведь, нельзя так! Только не сегодня.       В чат пришла фотка Намджуна, где он обнимается со своей собакой. Чудно, и он добрался. Чимин улыбнулся слабо и заблокировал телефон. Уже трое были дома. Интересно, в общаге вообще хоть кто-то остался?       Они так часто делились планами друг с другом, что уже сами не знали, что именно стало реальным. Вот, ещё месяц назад они шутили, что очередное Рождество проведут в узком кругу их группы, и будут устраивать тайного санту, и вот сейчас половина точно уже не в Сеуле, и слишком мала была вероятность, что и вторая половина осталась сидеть на месте ровно. Пак готов был себя проклясть за длинный язык и то, что потерялся во времени, когда обещал отработать тот танец. Заработался, забегался, когда у них бывает не так? Намджун, вон, вообще никогда не теряется ни в датах, ни во времени. Везёт ему.       Иногда он жалел, что стал тем, кем стал. Конечно же, он никогда бы не признался об этом вслух, потому что не верил в это и сам. Он счастлив быть тем, кем является, но усталость, отчаяние, обиды за неудачи - всё это неизменные части их жизней вот уже пять лет. И если честно, иногда хочется всё бросить - слишком тяжело впахивать практически без выходных. Тяжело жить по расписанию, когда велено спать, а тело напряжено, словно вот-вот выступление, тут не расслабишься, не растечешься по кровати, слишком не просто.       Чон Чонгук: а вы там как?       От вопроса стало только хуже. Пак два раза включал и выключал экран телефона, даже не зная, что написать. Не хотелось портить настроение остальным, коли у самого никакого.       А потом Гук написал в личку, кидая ссылку.       Пак Чимин: я с тобой всё ещё не разговариваю.       Чон Чонгук: он классный, купи, пока есть. И мне два возьми.       Чимин неохотно перешёл по ссылке чтобы хотя бы понять, о чём речь. Сайт какого-то магазинчика прогрузился молниеносно.       “Имбирный глинтвейн, лимитированная серия, закажите сейчас и мы привезём в течение часа!”       В течение часа не факт, что он вообще будет дома с этими пробками.       Но вопреки обиде на засранца, умотавшего в их родной город, дурного настроения и желания Рождество тупо проспать, он кликает на “купить”, вбивает 4 штуки и ждет оплату. “Будем верить, что это действительно вкусно!”       Пак Чимин: две бутылки       Чон Чонгук: спасибо!       Хочется накидать злобных смайликов, потому что, вот правда, обидно до сих пор, но сообщение так и не улетает получателю. Слишком это всё мелочно. Он же и сам знает, что не мелкий виноват в его невозможности освободиться раньше и улететь. Все, кто мог, повыскакивали с тренировки в четыре дня и понеслись кто куда, в большинстве своём в аэропорт, а Чимин остался, раз за разом просматривая присланное видео, чтобы улучшить, доработать. Никто не виноват кроме него самого, а потому, пусть и обидно до слез, а жаловаться некому. В соседнем чате ответил Юнги, прислав фотку их с друзьями посиделок в каком-то кафе, потом ещё Джин прислал странное сообщение, которые расшифровать Чимину не удалось - пусть ему отвечают другие.       Тэхён внезапно понакидал кучу фоток, а потом исчез из онлайна. Чимин медленно листал фотографии уютного праздника, подготовки, пышного стола, а в салон вдруг прорвалась музыка с цветастой улицы, заставив посмотреть на дивные украшения.       Хороший ведь праздник. Семейный. Уютный. Да и плевать, что один, зато когда он таки доберется до общаги, его уже будут ждать четыре бутылки вкусного глинтвейна. Хоть какая-то отрада. Замотается в плед, вытащит гирлянду и будет пить тёплый напиток, морща нос от сильного запаха корицы и цитрусовых.       Хотя бы так.              Общага встретила его темнотой в коридоре. В холле же свет включался автоматически. Бутылки весело дзынкнули в пакете, стоило их поставить на кафель, сумка ненадолго отстав, оказалась рядом. Телефон, наушники - всё сверху, чтобы не забыть. И пока Чимин снимал куртку, в тёмном коридоре появился Хосок, тенью подкравшись к новоприбывшему.       ― Омо, ты напугал меня! ― воскликнул Пак, уловив движение краем глаза.       ― Прости, ― искренне рассмеялся Хоби.       ― Я думал, тут никого не будет, ― признался Чимин, внезапно осознавая, как же рад видеть хёна. Пускай он уже и настроился на одиночество в рождественскую ночь, но провести ее с кем-то, всё равно же приятнее и важнее.       ― У меня не срослось. Так что, будем мы вдвоём, если только ты не собрался куда-то?       На лице Хосока так легко читались усталость и какая-то надежда, что ли? Обычно, когда Чимин видел подобное выражение лица, он автоматически хотел растормошить и обнять, затискать, просто чтобы сбить этот налёт печальной действительности, но сейчас такое желание мелькнуло и потухло где-то на задворках. Слишком устал.       ― Куда бы? ― хмыкает Чимин.       ― Словно у тебя друзей мало.       Друзья. Семейный праздник хочется разделить с семьей, а не с друзьями, если честно.       ― Практически все они заняты, да и никаких предложений не поступало, чего мне навязываться.       ― Ой, да брось!       ― Бутылки бросить? ― возмутился Пак, перескакивая на другую тему лишь бы не развивать. ― Да ни за что!       Хосок усмехается и идёт за ним в их комнату.       ― Ты ел? ― спрашивает старший, наблюдая за тем, как Моти вытаскивает две бутылки и ставит около своей кровати, а пакет он заносит в комнату к Чонгуку и оставляет у двери.       ― Не особо хочется. По правде, настроения - ноль. Все вокруг такие счастливые…, ― вспоминает Чимин людей на улице и уходит в ванную комнату, чтобы закинуть стирку.       ― Как танец? ― Хосок следует за ним по пятам, невольно мешаясь, когда одно дело сделано и хочется поскорее оказаться в другом месте.       ― Не особо, ― передёргивает плечами Чимин. ― Не могу придумать две связки, не идёт просто. Не знаю.       ― И чего ты вообще подписался именно сейчас этим заняться?       Пак бросает на него взгляд исподлобья и никак не ожидает, что Хоби признается:       ― Чонгук даже обиделся, что ты не захотел вместе с ним ехать...       У Чимина бы глаза на лоб вылезли бы, если бы могли. Этот мелкий и словом ведь не обмолвился, полудурок. Извиниться хотя бы надо, что ли. Хотя, пусть помучается. За молчание.       ― Я не понял сам, как согласился.       ― Почему-то я так и подумал, ― хмыкнул старший.       ― Что за запах? ― Чимин ведёт носом, а следом уходит на кухню, словно ведомый. Он присматривается к двум большим ведрам, что стоят на столе и пытается прочитать название правильно. ― Печенье?       ― Имбирные, ― отзывается Хосок с улыбкой. ― Они вкусные. Джин откуда-то припёр.       ― Воу, круто. Можно?       ― Можно.       На вкус и правда неплохо. В холодильнике особо ловить нечего, но спасибо Джину хотя бы за два ведра закусок. Воистину рождественский набор - глинтвейн и печенье.       ― Чем займёмся? ― спросил Хосок.       Чимин посмотрел по сторонам и невольно задержал взгляд на зашторенном окне кухни. Из соображений безопасности им нельзя оставлять их открытыми, точно так же, как нельзя наслаждаться забавами в гуще толпы и гулять по магазинам в дни распродаж. Вот такая вот цена известности - затворничество.       ― Не знаю, я хочу выпить, обмотаться гирляндой и сожрать по крайней мере треть этих печенюх, ― пожал плечами Пак. ― Добро пожаловать в мою компанию, бро.       ― Станешь толстым, как свинка.       ― Я тебя сейчас ударю чем-нибудь!       ― Полегче, ― рассмеялся Хоби. ― Давай фильм посмотрим, что-ли? “Один дома”, “Гринч”, любую классную комедию?       ― Про Рождество, ― добавляет собеседник, смотря в его глаза не мигая. Хосок осторожно кивает, ловя его подвисшее состояние. Черт его знает, что в этой высветленной башке творится. Они вообще редко мысли друг друга могут читать, хотя настроение, вот, улавливают моментально.       Парни тратят минут десять, чтобы стащить в свою комнату все необходимые атрибуты: гирлянду, пледы (на кой черт столько сами не знают), ноутбук, телефоны, зарядки, подушки, теплый глинтвейн в термосе (было бы неплохо не забыть отмыть чайник, а то кто-то не обрадуется), ведро с печеньем, какие-то закуски из того, что было в холодильнике, да и себя. Размещаются на кровати Чимина, быстро понимают, что тут с комфортом сложновато, надо либо смириться и лежать почти друг на дружке, либо переползать на пол, решают, что на пол всегда успеют. Потом спорят о том, какой бы поставить фильм. Никаких умных мыслей. От Гарри Поттера до Один дома, но всё такое приевшееся, так не хочется. И пока Хоби ищет в нэйвере что-нибудь новое, Чимин открывает жалюзи, нарушая правило. Плевать. Сегодня Рождество! Он хочет видеть огоньки в чужих окнах и ощущать дух пускай такого холодного, но всё же уже родного Сеула.       ― Жалко, что опять нет снега, ― вздыхает Чимин, забираясь обратно в плотный кокон из покрывал. Он ещё пожалеет об этом, потому что в квартире не особо-то и холодно, но сейчас важнее атмосфера. Возится, запутывая их двоих в гирлянду, и включает её. Разноцветные огоньки тотчас начинают мигать, рассеивая полумрак.       ― Ты решил сделать из нас ёлку? ― смеется Хоби.       ― Да, именно. Спорим ни у кого другого такой нет? ― улыбается Чимин и старший рад, что настроение у тонсена начало подниматься. До полуночи осталось совсем недолго, а встречать праздник с равнодушием или унынием - это не самое лучшее, что вообще может с ними произойти.       Эмоциональное выгорание - это самое жуткое, что неизбежно настигает хотя бы однажды человека их профессии. Но и жизнерадостным веселым солнышком все 365 дней в году тоже не будешь. Оба мембера несомненно были рады тому, что их семеро. В таком составе у каждого было несколько мгновений, чтобы уходить в тень и позволять улыбке слезать с лица. Фанаты поймут, они ведь тоже люди. Но для фанатов хочется прыгать зайчиком по сцене за всё, что те для них сделали, а не киснуть на заднем плане. Иной раз это даётся очень сложно. Хорошо быть сварщиком или программистом, где всем всё равно с какими эмоциями ты делаешь свою работу, но они сами выбрали этот путь. Просто. Иногда нужно принимать ударом на грудь то, как тяжело всё это: боль в мышцах по утрам, дикая усталость после репетиций, содранные коленки, локти, хрипы в голосах - это всё нормально. Видели бы фанаты их старую одежду для тренировок - выглядит так, словно их подрали зомби. Хосок думает об этом, а рука сама крутит колёсико мышки, заставляя одну картинку исчезать за другой.       ― Выбрал что-нибудь? ― Чимин наваливается сверху, жмётся щекой к шее и заставляет вылезти из воронки собственных туманных философствований. Пак горячий, как печка, а ещё и в покрывало завернулся. Сумасшедший.       ― Не знаю. Я не хочу смотреть то, что уже видел.       ― Хорошо, что из этого ты не смотрел? Давай просто поставим, а если не понравится, то переключим на что-нибудь другое.       ― Ладно, ― сдаётся Хосок и тыкает первое попавшееся. Комедия вроде. “Отпуск по обмену”       ― Про любовь? ― спрашивает Чимин, вглядываясь в первые кадры.       ― Наверное.       ― Ну пусть будет про неё. Полезно же, иногда, вспоминать, что она вообще есть у нормальных людей.       Слова сквозят кислотой и болью. Хоби треплет его по волосам и заталкивает в дальний угол кровати, чтобы смотреть максимально издалека. Ложится сверху чуть набок, чтобы иметь возможность видеть лицо мелкого. С окна падает желтый свет, а на экране ноутбука идёт хорошая, судя по оценкам, комедия. Разве не прекрасный способ провести Рождество?       Они кутаются в покрывало и плед, опутанные гирляндой, мигают радостными огоньками и медленно цедят горячий, дивно пахнущий напиток из термоса. Динамики разносят голоса актеров, в глазах отражаются мерно сменяющиеся картинки, и всё это пропитано запахом имбиря и корицы.       ― Не сори, ― шикает Хосок, замечая, как крошится печенье прямо в складки пледа.       Чимин гримасничает на это и даже не пытается как-то исправлять ситуацию.       ― У нашей стиралки тоже должен быть праздник, ― говорит он в оправдание мелкому свинству.       ― Ты считаешь, что её нужно тоже угостить печеньем? ― понимает шутку Хосок и не может сдержать смешки.       ― Именно! ― заявляет Чимин и тянется за следующей партией закуски.       Их телефоны мигают новыми сообщениями в какао, но парни этого даже не замечают. Фильм погружает, хотя, временами, не так уж интересно смотреть за придуманными жизнями, как пялиться в окно и нежиться в тепле чужого тела.       Они ведь действительно больше, чем просто друзья. Можно вместе работать, вместе жить, но переживать эмоциональные взлеты и падения, создавать что-то во благо группы, общаться двадцать четыре на семь, и так несколько лет подряд. Нет. Тут уже больше, чем просто дружба - они и правда семья. Пускай не по крови, но их общее дело - это, считай, сильнее всяких генетических штучек. Братья. Иногда даже близнецы. Все семеро. Потому что срослись, выучили друг друга и живут, как один организм, не представляя, что бы было, если бы вдруг с кем-то что-то случилось. Травмы, срывы, диеты, крики, все не так страшно, пока доподлинно известно, что всё придёт в норму. И даже сейчас, оба думают об одном и том же, концентрируясь на осторожном поглаживании пальцев. Ладошка у Чимина маленькая, меньше чем у Хосока, а потому кажется такой нереальной. За столько лет можно было бы привыкнуть, а всё равно иногда словно приходишь в себя и заново удивляешься. Надо же.       История довольно забавная, они вместе смеются над вывертами сценария, и пускай уже стало жарко, а всё равно не отпускают друг друга, словно так надо, будто бы утекающие минуты перед наступлением полуночи должны быть полны этого самого волшебства. Теплоты другого человека, твёрдого плеча и фантомных объятий, ведь они действительно есть друг у друга. Пускай лишь двое из семерых, зато остальные точно счастливы, проводя выходной с теми, с кем хотели бы его провести.       И им уютно вместе, так хорошо.       ― Я рад, что ты остался, ― тихо шепчет Чимин.       Хоби поворачивает голову, чтобы взглянуть в его глаза, но Пак даже близко не смотрит в сторону экрана. Он гипнотизирует окно и на его лице ни эмоции, оно полностью нейтрально.       ― Когда ты говоришь это вот так - я не верю тебе, ― хмыкает Хосок, чисто из упрямства. Он хотел бы услышать эти слова, но чтобы они были искренними, ведь он тоже хотел это сказать.       Чимин смотрит на него с подозрением, быстро прикидывая в голове разгадку очередной головоломки. Они так и не научились до конца читать друг друга, может, поэтому, до сих пор, и не смогли остановить свои качели, продолжая играть в бессмысленную игру тяни-толкай.       ― А как ты хочешь, чтобы я это тебе сказал? ― ухмыляется Пак, явно провоцируя. У него десяток колкостей на языке, но он не торопится их выбрасывать, ждёт, повинуясь закипающей от алкоголя крови.       Всё же стоило съесть что-то посущественней, прежде чем глушить тёплый глинтвейн как обычный сок.       ― Как минимум, хотя бы, глядя мне в глаза, ― хмыкает Хосок и переворачивается так, чтобы сидеть лицом к лицу. Тщательно утрамбованное гнездо рушится, лишь кусочек гирлянды остаётся на шее хёна, подсвечивая его шею, подбородок и кадык. Лицо освещено мало, однако Чимин легко улавливает нужные черты, чтобы понять, что репер пьян. Хосок слишком легко пьянеет. Отчасти это даже мило, ведь тогда он становится тихим и сосредоточен только на чем-то одном, что привлекает его внимание всецело.       ― Я рад, что ты составил мне компанию в это Рождество, и я не оказался в одиночестве, ― честно говорит Пак, смотря прямо в глаза. Но его губы не изгибаются в улыбке, не кривятся от смущения и не поджимаются, выдавая сильные эмоции. Хоби следит за ними и он недоволен. Недоволен тем, что парень не искренен, как ему кажется. Чимин - это микроэмоция на микроэмоции, равнодушно он может только спать, и то, не всегда. А если он взаимодействует, то это всегда что-то наподобии эмоциональной бомбы, как и у него самого, считает Хосок. И ему хочется до дрожи кончиков пальцев, чтобы такая бомба сейчас рванула между ними, чтобы разнесла тут всё к чертям, оставив позади, наконец, некую недосказанность. Уничтожила качели напрочь, оставив только металлические крепления.       ― Можно, я кое-что сделаю? ― спрашивает репер, а у Чимина по спине холодок бежит.       Пак смотрит в тёмные глаза друга и зависает, поддаваясь харизме, чарам. Они оба не из разряда тех, кто завораживает своей красотой, они оба положили всё, чтобы создать пленительные образы, дурманящие толпу силой, грацией и эффектностью, но всякий раз, как они пускали свои чары против второго, происходил какой-то коллапс. Мгновенно разрастался мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Но сегодня они оба выпили и были достаточно дурны на голову, чтобы не сразу дать напряжению спасть.       ― Что именно? ― шепчет Чимин, хитро улыбаясь своему собеседнику. Он полулежит на подушках, в углу, загнанный, словно бы жертва, но отчего-то чертовски забавным кажется в этой ситуации провоцировать, играться, чем искать опасность.       ― Я хочу поцеловать тебя.       Пузырь лопается с треском, а за ним наступает тишина, словно после взрыва. Пугающая. Актриса после драматической паузы начинает что-то говорить, а Пак борется с рукой на своём рту, не дающей что-либо сказать, вообще как-либо реагировать. Хосок наваливается на него, чтобы удержать, а сам быстро тараторит:       ― Давай вот без твоих подъебок! Просто “да” или “нет”.       Чимин замирает в его руках, сверля взглядом, и Хоби медленно отпускает его, чтобы услышать ответ.       ― Только “да” или “нет”, ― повторяет он для особо одаренных. И Чимин захлопывает рот, решая ещё раз всё взвесить. По венам несётся алкоголь, шумит в голове, мешая думать, а потому он считает нужным приподняться, найти рукой гладкий бок термоса и жадно выпить ещё несколько глотков, прежде чем сказать уверенное “да”.       Крышка термоса со чпоком закрывается, гермитизируясь. Хоуп не улыбается, напротив, он слишком спокоен для того, кто внезапно решился на подобный поступок. Он приближается неумолимо, уверенно, ловит рукой чужую шею и притягивает к себе, навстречу. Позволяет губам соприкоснуться.       Пахнет глинтвейном и имбирным печеньем. Секунды тикают где-то в головах, то ли тормозя момент, то ли разрывая время. До первого движения губами проносится микро-вечность. Хосок вжимается в него поцелуем, переваривая эмоции и ощущения, анализируя, а Чимин и вовсе не двигается, даже забыв, как дышать.       Это слишком спонтанно и неожиданно?       Губы размыкаются, чуть отстраняются и вжимаются снова, чтобы почувствовать. Но простого столкновения мало. Хосок спускается чуть в сторону и целует краешек его рта, улыбается, почувствовав, как за ним потянулся Чимин, ища прежнего соприкосновения, и вновь прикасается к пухлым губам парня своими. Целует уже чуть настойчивее, вжимаясь, прихватывая и отстраняясь. Хочется чего-то ещё. Чуть сильнее и больше? В голове кипит белый шум, а в его руках такой податливый и на удивление не брыкающийся Пак. Тот самый парень ходячий секс, которому пофиг, на кого вываливать свои новые фишки. А зря. Очень, знаете ли, потому что на заметку может и возьмут, может даже и сами попробуют повторить, да всё равно такого эффекта не всем дано добиться. Он слишком миниатюрный и гибкий, а в то же время сильный, упёртый и характерный. И если уж целовать его, то не играя в сплошную невинность, не с ним, куда уж тут осторожничать.       Кончик языка скользит по щели между чужих губ, Хоби отчаянно цепляется за чужую сильную шею, боясь отказа, он ищет подсказки на лице младшего, но тот закрыл глаза, и хоть бы одна эмоция проскользнула бы по его окаменевшему лицу! Он словно застыл, с интересом осознавая происходящее. Репер толкнулся языком вглубь, преодолевая затвор из губ, чтобы прижаться плотнее, ворваться на чужую территорию и получить, к немалому удивлению, слабый ответ. Хоуп вжимается в младшего, тянет его на себя, хотя куда уж ближе и целует, исследуя чужой рот, играясь своим языком с чужим. Кто бы знал, как приятно его целовать! И как круто получать отклик. Чего он там хотел? Эмоций? Так вот у самого сейчас в душе была лавина, и очень хотелось верить, что и у Пака было так же, не меньше. Главное было не потонуть.       Адреналин бил в головы, сердца заходились как бешеные, а эти двое целовались как не в себе, словно наконец-то дорвавшись до заветной игрушки. Поцелуи - вообще своего рода магия, они волшебным образом отрезают мир, сокращая его до двух тел. Напряжение накапливалось в паху, невольно заставляя отвлекаться от основного занятия. Если б кто знал, что для того, чтобы перевернуть весь мир вверх дном, нужно, всего лишь, кого-нибудь засосать, то Чимин готов был быть первопроходцем и учить новому методу снятия стресса всех ребят из бантанов. Ладно, это утрированно и на пьяную голову. Ему б в жизни решительности бы на это не хватило, хотя вот дури - очень даже. Но не смотря на колотящееся сердце и эмоциональную бурю он отчетливо понял одно - ему хорошо, не страшно, не больно. Ему впервые за долгое время просто нравится то, что происходит. Плевать, что неправильно, об этом всё равно никто не узнает, кроме них двоих, а потому Пак обнимает старшего в ответ и притягивает сам, не давая тому отстраниться, обрывая пути к отступлению. Хочется ещё, ещё и ещё, пока сердце просто не заглохнет от чересчур высоких оборотов.       И как-то плевать на то, что встал, плевать на идущий фильм и не зашторенные окна. Хочется просто целоваться до одури, исцеляясь, скидывая все те прилипучие закидоны, коими они себя увязали по самую макушку. Они шарятся руками по телам друг друга, хотя прекрасно знают их визуально. На ощупь всё равно иначе, всё равно интимнее и приятнее, приятнее потому что сразу обоим. Руки преград не знают, забираются под футболки, скользят по резинкам штанов, ныряют ниже, но мозги ещё соображают, держа дистанцию. То, что стоит у обоих, понимают невольно, просто потому что сами не могут контролировать себя полностью. Всё на инстинктах в полной темноте. И от этого не менее круто, ещё сильнее и загадочней. Насмотрелись уже друг на друга, хватит, можно наизусть уже карты строить.       Они отрываются друг от друга, чтобы перевести дух и хотя бы немного сбавить обороты. Смотреть в глаза непосильно. Чимин руками по бицепсам главного танцора водит, рисует узоры бездумно, а Хоби пялится вниз, на чужое возбуждение и не думает. Бывает полезно - не думать. У него в голове только бьёт гонгом желание потрогать, довести уж до предела, коли всё равно попался в руки. Когда ещё так будет можно? Только здесь и сейчас! Он поднимает взгляд на парня, встречается с ним глазами и видит, наконец, что хотел: испуг, смущение, улыбку, которая выдаёт младшего с головой. Они разделят эту ответственность позже, а сейчас куда важнее решить другую проблему. Хосок уверенно перемещает руку с бедра вокалиста на его пах, вдавливает, отчетливо ощущая стояк и криво улыбается, слыша шипение и завуалированный стон. Приятно ли стонут мужчины? Если это Пак Чимин - безусловно.       ― Хоби, ― хрипит парень, выгибаясь в его руках. Он глубоко вдыхает через рот, и в тот же миг его накрывает чужая рука, вторая же продолжает творить что-то немыслимое снизу.       Глаза в глаза под шум в ушах.       ― Просто заткнись сейчас, ― шипит репер, запуская мурашек в затылок. Чимин смотрит на него широко распахнутыми глазами и сглатывает. Хоби опасен, когда серьезен, ему ли не знать.       Хосок хочет верить, что всё это не похоже на насилие, да и член под рукой дергается, выдавая истинные эмоции своего хозяина. Чимину это нравится. Просто чудесное открытие!       Он лезет под резинку штанов, оглаживает через ткань боксеров и вновь целует, отнимая воздух и сознание. В голове только бьются мысли набатом: “хорошо-хорошо, интересно-интересно, приятно-приятно”, они словно ритм этого сумасшествия. И под него хочется двигаться, ласкаться, втираться.       Маленькая ладошка скользит по чужому телу, пальчиками ощупывая чужое возбуждение. Стесняясь, осторожничая, а Хосоку от этого орать хочется, потому что сильно прожигает возбуждением по сознанию. Он толкается навстречу и целует более грубо. Чимин руку убирает, заводит её куда-то в сторону, Хоби хмурится и отстраняется, чтобы понять, что происходит.       Пак лежит под ним расслабленный, открытый, губы красные, ещё более пухлые чем обычно и блестят под перемигиваением гирлянды, что валяется рядом. Он улыбается хёну и тянется к тумбочке. Хосок не понимает зачем, но не останавливает, хотя очень хочется. Раздаётся шум отъезжающего ящика, а следом Чимин тянется туда, чтобы что-то найти наощупь. Не получается. Пытается приподняться, но Хосоку кажется, что сбежит и он толкает его в грудь на прежнее место.       ― Что ты хочешь найти? ― спрашивает серьезно. Лучше он сам.       ― Тюбик у дальней стенки, ― тихо отзывается Пак. По голосу слышно, как нужен ему сейчас этот предмет, и старший находит его. Вглядывается в название и быстро передаёт в чужие руки, словно ошпарившись.       Чимин же даже не смущается, или может так только кажется из-за неравномерного мигающего света гирлянд. Он кладёт тюбик куда-то рядом с головой и притягивает Хосока к себе ближе, целует сам. Его пальцы скользят по чужому загривку, оглаживая линию волос, вторая рука пробирается под футболку, гладит бок уверенно, настойчиво. Хоби шумно выдыхает в губы и давит языком, выгоняя Чимина на свою территорию. Младший вроде как и непротив. Чон нависает сверху, удерживая вес на руках, и едва ощутимо вздрагивает, когда маленькие пальчики скользят по особенно чувствительным точкам, щекоча и возбуждая. Реперу тоже хочется дотронуться, но мешает ткань. Пак не даёт стянуть с себя футболку, сопротивляется, и не даёт этого же сделать Хосоку, он отчаянно не хочет кожа к коже, скорее напротив. Его смущает всё это до одури, но это же Чон, они вместе живут уже много лет, они видели друг друга и голыми, и в странных позах, и вообще стесняться друг друга перестали уже очень давно. Но прикасаться к чужому телу, трогать там, где раньше и мысли не пролетало трогать, было странно. Хоби был более решительным и гладил чужое возбуждение через ткань, обхватывал пальцами и немного сдавливал, умиляясь тому, как Чимин реагирует на это всем телом. Он выгибался в спине или же, напротив, пытался ускользнуть из-под прикосновений, прятал взгляд и едва слышно фыркал, если не мог совладать с ощущениями.       Это было так странно.       Непривычно.       И так сильно.       Звуки поцелуев смешивались с голосами актеров из фильма, а руки блуждали, ощущая всё то, что тысячи раз видели глаза. Пак боялся дотронуться, что в первый раз, что во второй, а потому это было так интимно, так предельно осторожно. И из-за того, как он едва ощутимо прикасался к чужому члену, мурашки бежали по коже, оседая в паху. Пальчиками, осторожно, медленно, сначала просто от собственной неуверенности, а потом из-за того, что видел, как торкает от этого хёна. Сродни маленькой провокации. Чимин всегда любил экспериментировать с эмоциями, и сейчас он проявлял себя в привычном свете. Ловя каждый отклик, наблюдая с видом нашкодившего кошака. Хосок смотрел ему в глаза и трогал в ответ, из-за чего младший тотчас прятал взгляд и часто убирал руку. Вот вам и знакомые качели.       Распалённые, с горящей кожей, изведённые невинными ласками, они вволю потратили время для моральной подготовки, прежде чем хотя бы одна рука преодолела бы границу ткани.       Чимин поймал себя на том, что слишком уж редко откликается его тело на каждое новое прикосновение. С играми покончено, хватит, желание кончить было уже слегка болезненным. Он посмотрел на лицо Хосока, нахмурившись и прищурив глаза. Решиться на что-то, когда ты не уверен, что это не повлечёт крах всего живого, не так уж просто. Хоби словно не замечал его взгляда и того, что парень под ним вообще замер, его заворожило тело перед ним, он продолжал двигаться и трогать-трогать-трогать, не стесняясь ничего и никого, блуждая по тканям и исследуя руками живот - кубики пресса, рельеф которых было не так легко добиться, плечи - ключицы, которые нестерпимо хотелось обвести языком, шею, взволнованно дёргающийся кадык, выдающий волнение. Тела танцоров - произведение искусства, поджарые, накаченные, сильные, словно в каждом изгибе кровь, пот и слёзы всех тех часов, что были проведены в качалке и на паркете. Пак смотрел, но не видел той же готовности. Это пугало. Сомнения гложили и останавливали, однако очередное касание, замедление чужой ладони на собственной плоти и мука кажется невыносимой. Он закидывает руку к подушке, находит лубрикант, и с громким чпоком открывает его. Хосок замирает и смотрит за дальнейшими телодвижениями удавом.       Они сталкиваются взглядами.       Чимин улыбается ему и выливает немного смазки себе на раскрытую ладонь, после чего второй рукой оттягивает резинку его штанов, а дальше Чон только сдавленно выдыхает через зубы, ощущая мокрую маленькую ладошку на своём члене. О боги! Как же это! Невыносимо? Тепло? Больно? Наконец-то! Он забывается в этот момент и вообще слабо соображает, а Пак доволен его реакцией, он медленно обмазывает горячую кожу и старается просто не думать. Ощущения не сказать, чтобы новые, но всё равно иначе, хотя бы потому, что сам не чувствуешь, зато видишь реакцию. Кожа нежная, мягкая, её приятно оттягивать, Чимин не торопится, сдавливает ладошкой, но темп держит медленный, тягучий. А Хосок над ним кусает губы и плавится в ощущениях, удерживая вес своего тела на локтях. Ладони сжимаются в кулаки. И он едва вспоминает дышать, судорожно вдыхая и выдыхая без ритма, как попало. А ещё нос щекочет запах.       ― Шоколад? ― тихо шепчет он.       ― Смазка вкусовая, мне понравилось, ― так же едва на грани слышимости отвечает Чимин. Сказать, что ему стыдно - не сказать ничего.       Глаза Хосока распахиваются, словно он, наконец-то приходит в себя. Пак мысленно съеживается под его взглядом, но двигать рукой не прекращает, методично оттягивая крайнюю плоть.       ― Откуда у тебя вообще она? ― серьезно спрашивает главный танцор.       Его некоторое время уже мучает этот вопрос и узнать на него ответ хочется нестерпимо. Они знают друг друга давно и немало лет прожили вместе, и… узнать что у твоего соседа есть в тумбочке смазка с шоколадным вкусом - это несколько интересное открытие. А главное Чимин не отнекивается от этого, сам же просит достать и сам же применяет. Простите, но у Хосока были основания думать лишнее об этом парне. К тому же, чего уж греха таить, соблазнение этого мелкого работало без разбора на любого человека.       ― Я не люблю…― шепчет Пак, пряча взгляд. ― На сухую. Неприятно, знаешь?       И Хоби выдыхает, осознавая, о чём идёт речь. Забавно узнать о такой маленькой подробности чужой личной жизни. И это даже мило. Хосок улыбается и нежно прикасается губами к покрасневшим скулам парня.       ― С ней действительно приятнее, ― проговаривает он, находя рукой тот же плохо закрытый тюбик.       Чимин кивает ему куда-то в плечо и просто смотрит вниз, продолжая медленно надрачивать.       Это всё до безумия странно. Они оба не отдают себе отчет во всем том, что сейчас происходит, но обоим так хочется прийти к завершению. Чужие руки на своём теле, осторожные, трепетные прикосновения и жгучий интерес.       От прикосновений Хосока Чимина гнёт, всё же он заждался, член пульсирует в кольце чужой ладони, а от простреливающий ощущений хоть на стену лезь. Так долгожданно и так невыносимо приятно. Особенно когда сам-то давно этого не делал. Дни, недели, месяцы без перерывов, тур, гастроли, премии, репетиции, замкнутый круг. И, казалось бы совсем не хочется. Тело и без того устаёт так, что думаешь о подобном в последнюю очередь. Просто не думаешь. А сейчас так приятно, что не понимаешь, как вообще жил без чего-то подобного последнее время. Тело ломит. Изголодало, устало носить напряжение. Хочется сбросить его, выплеснуться или растянуть удовольствие на подольше. Только своя же рука на чужом члене, дарит наслаждение другом телу. От резких прерывистых движений хватка на собственном члене слегка болезненно сжимается и это интересно. Необычно. С собой экспериментировать, конечно, тоже здорово и интересно, но меньше неприятного из-за опыта, личного, так сказать и ощущений. А когда кто-то тебе - это иное. Тут не притормозишь по первому звоночку, всё иначе.       И только слышен тихий, пронзительный шёпот под перемигивание огоньков гирлянды и лёгкую мелодию, сопровождающую титры фильма.       Чимин двигает рукой резко, заставляя Хосока тихо стонать куда-то ему в шею, и сам поджимает пальцы на ногах от ощущений на своём члене. Они не церемонятся вот нисколько. Доигрались уже, хватит. Руки липкие, мокрые, движения почти отчаянные, взаимные. Так хочется поскорее кончить, но от голосов друг друга, от того, что они вдвоём это делают, всё воспринимается совсем по-другому. Это необычный опыт.       Минуты, и они доводят друг друга до пика. По очереди, но узнав друг о друге немало нового. О том, и как нравится другому, и как это вообще, доставлять удовольствие не себе самому, а кому-то. Они добывают себе салфеток с тумбочки и вытираются, не говоря ни слова, хотя это и не кажется чем-то неправильным. Им обоим было приятно, так зачем же портить атмосферу неловкостью и какими-то словами.       Хотя сказать хочется многое, спросить тоже. В головах витает столько мыслей, что хоть записывай в столбик - пару листов точно изведёшь. Они приводят себя в порядок, в общем-то, так и не распутываясь из объятий, а потом Хосок закрывает крышку ноутбука, с закончившимся фильмом, и они лежат вместе, запутанные в плед, покрывало и гирлянду, и смотрят в окно. Как на Сеул медленно-медленно опускаются мелкие снежинки. Ветра нет, небо плотно затянуто тучами, а в желтом свете фонарей видны маленькие яркие блестки льда.              Часов в пять утра входная дверь хлопает. В коридоре у шкафа остаются стоять двое ботинок, покрытые снегом, который стремительно тает на тёплом полу. Юнги идёт по коридору прямиком к комнате Чихоупов, пусть пьяный и слегка помятый, но с твёрдой уверенностью, что надо проверить.       ― Придурки, ― усмехается он, увидев парочку, крепко спящую в тесном клубке. Он подходит к кровати, выдирает из розетки штекер гирлянды, чтобы та прекратила мигать, и пишет в какао:       “Эти двое заснули на кровати Чимина. Всё в полном порядке!”       Он блокирует телефон прежде чем приходит первый ответ и с улыбкой смотрит на парочку. Им так тепло и уютно должно быть вот так вот спать, что хочется и самому забраться. На трезвую голову он бы в жизни не сделал бы этого, потому что в уличной одежде, пьяный, да и им не мешать, но сейчас у него достаточная кондиция, чтобы просто забраться сверху, под стоны двоих, не ожидавших лишней нагрузки, и отрубиться.       Так они и просыпают всё утро после Рождества, пока яркий свет из незашторенного впервые за долгое время окна не будит их.       Чимин и Хоуп долго ворчат покруче самого Шуги на появление оного на полутораместной кровати. Жалуются, что отлежали себе какие-то части тела и в целом делают утро довольно забавным. Юнги приходит в себя и бьёт все рекорды по ворчанию, заставив этих двоих вмиг заткнуться и просто свалить куда-подальше.       Танцоры сидят на кухне и пьют какао. Им хорошо.       Чимин думает, что, пожалуй, это Рождество одно из лучших на его памяти, а Хосок улыбается чему-то своему, медленно отпивая горячий напиток из кружки.       Младший смотрит на него какое-то время не мигая, а потом спрашивает, выпуская на волю свои опасения:       ― Всё же хорошо?       Хоби смотрит на него чутка дольше положенного и медленно кивает. Они оба слишком тактичны, чтобы не поднимать волнующую обоих тему. Но всё же. Определиться надо.       ― Я не думаю, что произошло что-то плохое, верно? ― солнечно улыбается Чон.       ― Ничего плохого, ― соглашается Чимин и вновь смотрит на экран телефона, где Чонгук и Тэхён ругаются на них за то, что заставили поволноваться, перестав отвечать.       Они, как дети, шумят о том, кто же первый поздравил их всех с Рождеством и спорят-спорят-спорят, заставляя улыбаться, наслаждаясь атмосферой уюта.       Всё-таки Чимин рад, что был это Рождество в общаге. Его ребята - настоящая его семья, чтобы там ни говорили о крови. Пока они вместе, что бы ни случилось и какие-бы сложности не выпали на их путь, пускай через тернии, но к звёздам. Они справятся. Смогут.       Они пересекаются с Хосоком взглядами и Чимин понимает, что между ними ничего, ровным счетом, не изменилось. Его страхи уходят, оставляя только тепло и благодарность.       Эти люди - лучшее, что могло с ним случиться!