Жертвоприношение

— Он тут, — шепчет Дауд тихо-тихо, но руку с глаз Корво не убирает, прижимая его крепче к себе. У Корво дрожит вдох и выдох. Дауд поднимает взгляд на Чужого. На его портрет, если быть точнее, сам он не показывается, но Дауд чувствует его присутствие в комнате. Корво чувствует тоже. Его сердцебиение невозможно быстрое, как у крошечной птицы. Дауд вертит полукруглый нож в пальцах и упирает кончик лезвия в горло Корво сбоку. Он чувствует, как взгляд Чужого становится пристальнее и тяжелее. Он вдруг вспоминает: Чужой рассказывал, как ему когда-то давным-давно вспороли горло. Теперь Дауд понимает, почему Чужой это предложил. Символическое жертвоприношение. У Дауда внутри сжимается до сладкой боли, он вдыхает шумно, с трудом, вталкивает ледяной воздух в легкие, чувствуя, как жаром стягивает живот. Они все такие ненормальные. Дауд давит на лезвие, и оно входит Корво под кожу легко, как будто в спелый персик. Кровь капает тонкой пока что струйкой, Корво пугливо застывает в его руках. Дауд чувствует, как он пробует рвануться, чувствует, как для прыжка напрягаются мышцы, но что-то (или кто-то, кто-то черноглазый) ему не позволяет. Он не издает ни звука, но сердце начинает колотиться еще сильнее, Дауд его слышит, и кровь льется из раны толчками. Дауд судорожно вдыхает. Он слышит сдавленный напуганный стон, и ему жарко. И тесно в одежде. Чужой шепчет ему в голову: «не торопись». И это так сложно. Он ведет лезвием вбок, пропарывает кожу, как бумагу канцелярским ножом, и плоть под лезвием мягкая, лопается, как переспелая ягода, и кровь хлещет теперь рекой, и Корво не может закричать, он только захлебывается, булькая, и слабо-слабо бьется у Дауда в руках, вцепившись в его запястье. Дауд ждет, пока он не обмякнет в его руках, потом утыкается носом в волосы и глубоко вдыхает. Его колотит лихорадкой, а Чужой довольными мурашками пробегает по его коже.