My Good, My Brave, My Reckless Girl (Моя Хорошая, Храбрая, Безрассудная Девочка)

Первый толчок в спину она игнорирует. На второй - отвечает не раздумывая. Обезоруживает очередного члена Синдиката, имя которого, если постараться, можно извлечь из памяти вместе с внушительным личным делом и списком то ли побед, то ли преступлений. Не хочется. Хочется сжать запястье чуть сильнее, чтобы услышать хруст костей. Хочется не просто отобрать пистолет – выпустить в податливое тело всю обойму. Хочется завершить прыжок не просто угрожающим сжатием шеи – свернуть её, лишь чуть сильнее сжав бедра. Хочется убить и умереть, потому что сил с каждым взглядом в абсолютно бесстрастные и в тоже время горящие лихорадочным огнем безумия глаза все меньше. - У нас был уговор, - она старается держаться, не опускает голову, не отводит взгляд. Она одна из немногих, кто может позволить себе это при общении с Лейном. – Ты поручаешь мне работу, но я делаю её, как сама захочу, а не как решишь ты. - И где же я его нарушил? – Соломон откладывает в сторону записную книжку, и Эльзе на короткий миг кажется, что его бесстрастный взгляд смеется. - Ты прислал еще двух стрелков в оперу. Один пытался убить меня. Эльза не уверена, что раздражает её больше – первое или второе. Да и раздражает ли. Не пугает, это точно, она слишком давно разучилась бояться за себя. - Ты промахнулась. Эта манера говорить преувеличенно спокойно, шептать слова, словно профессор на лекции перед толпой недалеких студентов, раздражает настолько, что Эльзе приходится сжать руки в кулаки, чтобы не завопить от бессилия – и желания увидеть на этом холеном лице что-то кроме легкой пренебрежительной заинтересованности. - Итан Хант искал там тебя, поэтому я промахнулась. - Итан Хант был там, потому что ты спасла его в Лондоне. Слова бьют наотмашь, но Эльза не позволяет себе дрогнуть. Да, она пошла на риск, спасла американскому агенту жизнь тогда, полгода назад, и она не жалеет. Не позволяет себе жалеть, рассчитывая выцарапать собственную жизнь из адского круга, в который она загнала саму себя. - Винтер убил бы его в Лондоне, а это не то, что ты просил. - Ты упустила его уже дважды, - Соломон дергает головой, заставляя Эльзу по-настоящему испугаться. Ревность Лейна не входит в её планы. – Странно. - Ты сомневаешься в моей верности или в моих способностях? Лейн молчит долгие секунды, смотрит на неё сверхпронзительно, до боли остро, словно старается пробраться ей в голову. На самом деле, он там уже слишком давно – повелевает каждой её мыслью, каждым действием. Каждой попыткой стать свободной. - Еще не решил, - на самом деле, его желание убить её и заклеймить поцелуем на глазах у охраны равнозначно. - Я уже говорила тебе: доверяй мне или убей, - слова вырываются сами. – Но если ты решишь убить меня, сделай это сам. Она бросает ему вызов. Раззадоривает. Заводит. Играет со смертью так же, как когда-то играла со страстью. Лейн принимает вызов, улыбается предвкушающе, беря пистолет в руку. Стреляет настолько неожиданно, что Эльза вздрагивает, отводя взгляд, но не оборачиваясь. О том, что человек, посмевший прикоснуться к ней, мертв, говорит лишь легкое злорадство Соломона и запах пороха, витающий в воздухе. Эльза Фауст – собственность Лейна, и никто, кроме него, не смеет прикасаться к ней. Никому не следует забывать об этом, а напоминать о неписанных правилах Синдиката, Соломон умеет. Дверь из спальни распахивается как раз в тот момент, когда Лейн кладет пистолет перед Эльзой, показательно разворачивая его рукояткой вперед. - Мамочка? – она малодушно подавляет порыв броситься вперед и сжать свое сокровище в объятьях, спрятать от неё вид истекающего кровью трупа. Её трясет, и Лейну это доставляет злое удовлетворение. – Я услышала шум и проснулась. Малышка стоит голыми ступнями на толстом ворсе гостиничного ковра, трет сонные глазки и щурится сквозь растрепанную копну волнистых волос цвета пепла, зевает, пытаясь рассмотреть её сквозь спутанные пряди, облепившие личико. Пижама с розовыми единорогами ей уже мала, и Эльза делает себе мысленную пометку купить такую же, но на размер больше. - Можно мамочка уложит меня спать, папочка? – в голосе малышки слышится робкая просьба, и Эльза готова сорваться с места, схватить дочь на руки и исчезнуть в спальне, прижимая её к себе и нашептывая на ухо слова о том, что все будет хорошо. - Мамочка плохо себя вела, дорогая, а ты знаешь, что это значит. Не будет. Ничего не будет хорошо, пока Соломон Лейн есть в их жизни. - Ну, папочка, пожалуйста, - начинает канючить девочка, но Лейн прерывает её грозным окриком, от которого Эльза вздрагивает сильнее, чем от выстрела. - Хватит, Ангелика! – малышка моментально замолкает и закусывает губу. – Иди в постель, и я скоро приду и прочитаю тебе сказку. Эльза привычно отводит взгляд и смотрит в стену, одержимо вслушиваясь в топот маленьких ног, быстро сменяющимся проникновенным шепотом на ухо. - Что он сказал?