2. Новизна хуже старины

Карта на моем смартфоне показала, что ближайшая церковь находится совсем рядом с нами. Однако мне хотелось пойти именно туда, куда два раза ходил на исповедь Вадим. Храм Василия Исповедника у Рогожской заставы. Там он и встретил отца Геннадия. Может быть, и нам удастся с ним познакомиться или даже побеседовать о покойном? Кто знает ответ на этот вопрос? Мы покинули площадь, где располагается здание суда, и свернули на улицу Сергия Радонежского. Долго шли по ней, и когда уже дошли до ее конца, Алексей сказал, заметив неподалеку кофейню «Шоколадница»: — Я зайду сюда. Подожди меня здесь, — и свернул к этому ресторану. А я остался стоять, думая, зачем ему понадобилось идти туда. Но я размышлял недолго, так как он вскоре вышел с картонным стаканом в руке. — Взял себе порцию американо, поскольку я почти всю ночь не спал. Все переживал насчет заседания — зря, как оказалось. Ты меня, конечно, тогда успокоил, но не совсем, — с этими словами он сделал маленький глоток своего кофе. — Я тебе еще на Казанском объяснил причину. Может, мне тоже рассказать этому священнику свои грехи? — Делай, что посчитаешь нужным. Правда, Вадиму-то исповедь не помогла: в конце концов он же выбросился из окна, — я довольно прохладно отношусь к желанию людей выговориться незнакомому человеку. Да, я считаю, что Маликов верно поступил, предложив покойному сходить на исповедь, но ведь тот столько успел за свою жизнь наделать, что хоть исповедуйся, хоть нет — все равно или попадешь в тюрьму, или покончишь с собой. Он выбрал второй вариант. — Не знаю, стоит ли мне это делать… Разумеется, я бы на его месте не стал прыгать с балкона. Написал бы явку с повинной, — он одним махом допил свой успевший остыть американо и бросил стакан в стоявшую возле кофейни урну. — И вообще, ты его что-то строго судишь. Да, он дал слабину, но после такого мало кто поступит иначе. — Леша, ты в этом меньшинстве. — Не я такой, — усмехнулся он, — жизнь такая. У меня не было отца-полковника, богатой невесты… Я же тебе совсем недавно говорил, что мой отец был редкой сволочью: бросил мать, едва узнав, что у нее будет ребенок. Они не были женаты, если тебе интересно. У матери не было ни денег, ни родных людей, чтобы воспитать меня одной; а вскоре после моего рождения она умерла — так я и остался один на свете. Ты сам знаешь, что меня в детдоме не любили. Потом армия и эта история с ранением и тем, что произошло после этого… В Люберцах работу не нашел — устроился сюда. Как-то удалось пройти отбор на должность судьи, потому что я чем-то понравился нашему руководству. Так что же, мне прыгать из окна из-за угрызений совести или неудач? Я даже после того, как отправил Павлова в Сибирь, хоть и долго раскаивался, однако не ушел в отставку. А ведь мог бы вылететь из суда. Но я бы честно сказал: «Признаю свою вину и прошу меня простить». Вадим говорил, что я никогда не отличался решительностью. Он ошибался: ведь он не был психологом, не умел судить о людях. Анастасия в этом плане умнее его, — здесь он перевел тему нашего разговора на более прозаическую. — Нам долго еще? — Нет, не очень. Мы отправились дальше; оставалось совсем немного — около пятисот метров. Скоро мы подошли к маленькой церквушке из красного кирпича. Вероятно, это была часовня, поскольку сам храм находился рядом с ней и был гораздо больше ее. Зайдя внутрь, мы с радостью увидели, что людей было мало — всего лишь двое. Купили свечи — каждому по одной, и я уже собрался идти первым ставить, но тут понял, что не знаю, как правильно это делать. На мое счастье, откуда-то вышел священник. Я сразу же обратился к нему с просьбой о помощи. Тот объяснил, что поминальную свечу нужно ставить на особый столик в левой части церкви. При этом, разумеется, нужно перекреститься и прочитать молитву. Неважно, какую — лишь бы упоминался тот, за кого ты ставишь свечку… Я подошел к указанному священником столику. Там уже горели несколько свечей. Перекрестился и поклонился стоявшей рядом иконе. — За упокой души раба божьего Вадима, — тихо сказал я и поставил свою зажженную от другой свечу на свободное место. Следом подошел Алексей и тоже перекрестился. Поклонившись иконе, он тоже поставил свечу. Хорошо, что свободных мест было много. Правда, я читал в Интернете, что в этот храм ходит множество людей: Таганский район славится своими церквями, храмами и прочими архитектурными памятниками, так почему же именно сюда приходит большинство верующих? Хороший вопрос. — Упокой, господи, душу усопшего раба твоего Вадима… — я заметил, что он едва не расплакался, но смог сдержаться. Он же сам говорил, что за всю его жизнь у него было очень мало друзей; и он ради них был готов на все, даже на то, чтобы скрыть совершенное ими преступление. Да не одно — вот взять, к примеру, наш случай: уже почти три года назад Вадим убил троих, потом еще четверых, потом заказал своего бывшего подчиненного… Не знающие всей истории люди назовут его маньяком (вот как тогда, в декабре, в ИВС нашего отдела Смолин: обматерил его и ударил, за что и поплатился своей карьерой. Не знал парень, что его начальник дружил с Вадимом, а связи в России все могут сделать…), а ведь это совсем не так. И здешний священник то же самое сказал. А не тот ли это, с которым я только что разговаривал насчет того, как правильно ставить свечи за упокой? — Вы отец Геннадий? — поинтересовался я у него. Он неторопливо кивнул. Странно, почему он не удивился тому, откуда я знаю его имя? — Помните человека по имени Вадим, который два раза приходил сюда на исповедь? — Много людей сюда приходит, сын мой, — отозвался тот, — но его я хорошо запомнил. В глазах других он маньяк и убийца, но он благородно поступил. Он отомстил за невинных. Ты со своим другом ставил свечу за упокой. Разве он погиб? — Выбросился из окна, — вступил в разговор Алексей, — после того, как заказал убить одного человека агентам службы безопасности. Совесть стала мучить. — Вот как? — удивился отец Геннадий. — Я ему говорил, что месть — не лучший выход из положения. Сами видите, к чему она привела. — Он это осознал, но ничего другого ему не оставалось. Тот человек хотел доложить на него в полицию, уже зная, из-за чего он пошел на преступление… Он знал, что Вадим спас меня от жестокой расправы… — Значит, это он о тебе тогда упоминал, — на минуту задумавшись, сказал священник. — Вы были вместе в плену? Что хотели сделать с тобой? Алексей покраснел так, что у него запылали даже уши. Ему явно не хотелось вспоминать о том, какой извращенной казни его желали подвергнуть эти сумасшедшие бандиты. Но он все-таки взял себя в руки и тихо сказал: — Отравить серной кислотой. Мне уже год снится этот кошмар. Я тоже вспомнил, как ровно неделю назад он не мог заснуть — все вспоминал попытку его убийства, и мне пришлось нести ему успокоительное, лишь бы он пришел в себя. Чертовы извращенцы… что они сделали с его психикой! Едва не сломали ее… И как он дальше будет жить с этим? Еще хорошо, что этот Радзинский не сделал с ним то же, что и с Вадимом… А то он бы этого явно не пережил! Отец Геннадий испуганно перекрестился, услышав такой ответ. — Как твое имя? — Алексей, а моего друга зовут Александр, — он немного подумал и добавил: — Я хотел бы просить вас об исповеди. Они оба куда-то ушли, а я остался ждать Алексея. Правда, я не знал, насколько долго будет длиться его исповедь, поэтому решил рассмотреть храм во всех деталях. Однако, заметив на одной из стен какие-то молитвы, стал их читать. Первым оказался тропарь (честно говоря, я понятия не имею, что это такое и чем отличается от кондака, который был написан на бумаге, прикрепленной к стене, вторым). Всего там было три молитвы, и во всех прославлялся святой Василий, в честь которого и назван храм. Я пробежал глазами первый тропарь: «постом, бдением, молитвою Небесная дарования приим, исцеляеши недужныя и души верою притекающих ти...». Может быть, другим людям их вера и помогла обрести душевный покой, но только не моему бывшему начальнику. Я чуть было не рассмеялся, прочитав эти слова, но мне стало стыдно. Этот случай — всего лишь редкое исключение. А ведь Вадим был в этом же храме и наверняка стоял на том же месте, где сейчас стою я. И он не смеялся, читая эту молитву, а я тут стою и пытаюсь скрыть усмешку... Мы с Алексеем оба читали его дневник и знаем, что он искренне верил в бога, он — серийный убийца... Тут мои размышления прервал звук оповещения о новой эсэмэске. Я посмотрел на экран — это Наумов спрашивал, в какую камеру временно определить Шевченко. И почему в такие минуты житейские дела возвращают тебя с небес на грешную землю?.. Мне очень не хотелось вспоминать о судебном заседании, на котором Сергей был осужден на двадцать лет строгого режима. Да и о нем самом я думать тоже не хотел. Но мне пришлось-таки ответить моему заместителю. Действительно, куда его определить? Если в двухместную камеру, то его сосед узнает, что он в молодости изнасиловал Викторию, бывшую тогда еще несовершеннолетней, и наверняка жестоко расправится с ним. А это очень плохо отразится на моей репутации. Камеры видеонаблюдения у нас на каждом шагу... Это тогда они были сломаны, когда в то далекое утро две тысячи четырнадцатого года был убит Эдуард Лиановский. Нет, никто из наших сотрудников не был тому причиной: тогда был сбой электросети, и во всем районе отключили электричество. Вот такая вот ирония судьбы… именно в этот день Вадим впервые убил сразу троих человек. А он ничего не знал об этом, поскольку тогда жил в Басманном районе Москвы, возле метро «Чкаловская». Я так подумал около минуты и написал Наумову, чтобы тот посадил его туда же, где он был в прошлый четверг. И еще: я в этом же сообщении попросил его, чтобы он сам решал все вопросы, связанные с ним. А я видеть Сергея больше не хочу. Пусть он для меня как бы умрет. Скоро из исповедальни вышел Алексей и подошел ко мне. Выглядел он почему-то весьма довольным. Не то, что тогда, когда мы ставили свечки... Неужели исповедь оказывает такое влияние на человека? Вот честное слово, никогда бы не подумал. — Пойдем домой, Саша, — сказал он. — Спасибо отцу Геннадию за то, что он выслушал меня. Мне стало гораздо легче. — А что ты ему рассказал? — Все. И то, что пережил во Франции, — ну, с этим он явно дал маху... Не надо было это рассказывать, — и свои четыре деяния... Странно, но он меня за это не осудил. — У него свое мнение об этом, и, по-моему, оно правильное. Я тебе еще раз скажу, что ты в этом не виноват. Он только усмехнулся в ответ на мои слова. Видно, ни мне, ни этому священнику так и не удалось убедить его в этом до конца. Ну, он человек принципиальный, так что никому не удастся объяснить ему, что не его вина в том, что он уже четыре раза нарушил закон. — Допустим, не виноват... А кто, в таком случае? — Ты сейчас задал вечный русский вопрос, — рассмеялся я, — и ответ на него найти очень сложно. Но в данном случае я бы сказал, что это судьба так распорядилась. — Фаталист ты несчастный… — улыбнулся он, и мы вышли из храма.